1
Спилили тополь у дороги
Последний из видавших виды,
Последний, что хранил обиды,
Все заблужденья и тревоги
Уже забытого столетья.
И боль былого лихолетья
Его ветвей сушила соки,
И только памятные строки
Останутся лежать, как ветви,
Пустившие ростки иные.
Один из сотни исполинов
Он пережил всех, и невольно
Впитал их память через корни.
А память оказалась длинной.
Но разве выразишь словами.
Чем мог он поделиться с нами?
Мы лишь в учебниках читали
Чему он был свидетель. Знали
Мы лишь вершки, а он корнями
Всю глубину измерил века.
Я знал, однако, человека,
Что был ровесником ему.
Прошёл великую войну
А до войны, наверно, бегал
Не замечая тополя.
Полна дулёвская земля
Пушистым тополиным пухом.
В те дни, когда тепло и сухо,
Весь город белым был, и я
Любил пушистые «снежинки»;
Любил и рисовать картинки
Из мастерской, где из окна
Как на ладони вся видна
Дорога, тополь и тропинки,
Что от завода и к нему.
На смену или на обед бегут
Рабочие проворно…
И образы бегут покорно,
Как будто память берегут
От утомления и грусти.
Мне говорили, что в капусте
Детей находят. Хоть и так.
Я тополь ощущал как знак
Начала и конца. Отпустим
Ушедший век. Свидетель – я.
Теперь, как тополь, уходя
В закат графичными ветвями,
Впитал незримыми корнями
Чужую память. И меня
Чужая память опалила.
2
Я помню многое, что было
Когда-то здесь, но до меня.
Как молодые тополя
Смотрели сверху горделиво
На заводские корпуса.
Чуть ниже плавали леса
Сиреневой срастаясь дымкой.
Укрытый шапкой невидимкой
Спал город. Плыли небеса.
И всё так буднично и тихо.
И где-то слева бьются лихо
За власть рабочих и крестьян.
Кругом измена и обман.
А здесь под кронами проник
В холодный мир то ль луч рассвета.
То ль, словно, вспоминая лето,
Теплом повеяла труба
И жизнь, что стала вдруг груба
Пульнула в свет из пистолета.
И покатилось колесо.
Разрушен храм до основанья
Дьячок сберёг иконостас
Таскал всю ночь, и что-то спас.
А что-то сгинуло. Из зданья
Построили какой-то дом.
Цирюльню. Что-то в духе том.
А рядом, может, и контору.
Под крышей много ведь простора,
Где храм стоял, касаясь крон.
Потом всё стало пустырём.
Но, то потом, а после сноса
Там скверик был и постамент.
Там вождь стоял, и в тот момент
Рукой показывал, что ростом
Мы все стремимся к небесам.
Ну, это я придумал сам.
Указывал он чуть правее.
А от него чуть-чуть левее…
Туда, где винный магазин.
Прошла война. Ещё – война.
Налево раненых возили.
Асфальтом землю застелили.
У перекрёстка кутерьма.
Народ туда-сюда – к заводу.
А справа сельтерскую воду
За три копейки продают.
Детишки с мамками снуют.
И в магазин игрушек сходу
Влетают, и как в мир иной:
Где – праздник вечный и покой,
Хоть на мгновенье попадают.
Потом и вовсе пропадают:
С игрушками уйдя домой.
И больше их я не увижу…
Мне трудно видеть то, что ниже
Под кроной где-то мельтешит.
Мой взгляд над соснами парит
И горизонт мне даже ближе,
Чем новый длинный белый дом.
У перекрёстка бьёт ключом
Жизнь деловито-городская.
Машины, фарами моргая,
Теперь размножились кругом.
И лошадь не увидишь боле.
Лишь я один последний тополь
Уже предчувствую беду
И вслед ровесникам уйду
То ль на дрова, иль на покой…
Куда-то за город забросят.
Меня-то точно, уж, не спросят.
Промчался век, ушла страна.
Пить чашу, стало быть, до дна.
Весь мусор с глаз долой уносят.
Убрали с площади вождя.
А он моложе был, чем я…
Да, век кумиров стал короче,
Чем эхо их печатных строчек.
А что – на память от меня
И тополиного семейства?
3
И нет особого злодейства.
Спилили тополь у дороги.
Его закончились тревоги
И буднично свершилось действо.
Не проронили ни слезинки
На акварельные картинки.
От тополя остался пень.
И был земной обычный день.
И из окна сквозь паутинки
Я видел ветви, как стволы.
Покойся с миром, уж, хулы
Никто не скажет великану,
Что мог упасть и стать тараном.
Уйти всем лучше до поры,
Пока добра полнее чаша.
А память воплотится наша.
У перекрёстка вдоль аллей
Ростки я видел тополей.