Повисли в кусту, на траве лишь следы
От ботинок, запачканных утренней грязью
Из лужи. Прохожий смотрел прямо вслед
Мне.
Мурашки по коже как нечто чудесное.
Хочется что-то попроще, не сильно привычное,
Стало быть, хочется снова и выдохнуть,
Вычеркнуть в списке покупок хороший
Настрой, обращается нотами странности,
Бренности, старости,
Ветхлости, вязкости,
На кухне, приманка для мух, но не более;
Я не рассчитывал стать твоей болью.
Молодежь выбирает не вызов, а горе.
К слову, ты всяко смешнее, чем это застолье.
Сидим за столом, рюмка водки как символ
Прощального "завтра",
Уходит,
В застывшей улыбке сидящего рядом
Метамодерна лежит пару граммов, любви
Два шприца, потом скорая станция
Следует. Входишь? Вхожу.
Остановка Садовая.
Броситься в Спас на Крови на всей скорости,
Но меня не спасет и Господь,
Слишком холодно.
Греться у старых горелок, у печек,
В столовой хотя бы, чтобы было где сесть
И прилечь
На твое лишь плечо, что не снится уж боле;
После гор опиатов, отдал его мерзкой
Гражданской девчонке.
Их лица в подземке похожи на трупы,
Их бледные руки вскрывает
Преломленный луч,
Тугодумы.
Дисперсия света - не то, вы послушайте лучше,
Я раму купил и везу, дальше станция
Купчино.
С поребрика сходишь, да, вниз по течению,
Туман, ЗСД, два смешка, отупение,
Грязь, и за ней глупость масс,
Затвердевшая сладостью
Ложь, что во благо, не ложь!
Хватит пялиться.
Раскольников умер,
В романе гнилого и долгого. Федор Михайлович создал картину
Урода.
Трамваи не ходят теперь, мы живем уже век
Без акриловых красок, мой Питер
Похож на болото.
В холодном чулане заперся и нюхает снег,
Завтра точно уж бросит
Меня.
Клоп на руку бежит, вы добротные
Хлеба куски отвалите мне, жалко вам с горя?
Здорово видеть тебя не на том повороте.
Опять заливаюсь холодным, не потом,
Не хочется больше к тебе.
Раскрывается зонт у шумевшей Садовой.
Тут нет никого, все нормальные люди
Ночью любят друг друга тела,
Запивая съестное дешевеньким
Виски.
Ноги плетутся мои,
Их клевали вороны,
Вижу его, вот пропало здоровье.
Слизь заливает глаза и стекает резиновой...
Кислою миной тебя проводить бы до самого дальнего.
"Кинь его!"
Я бы его зарубил топором,
Гадость странная:
Шорох потухшей листвы, что по осени,
По ней всегда пять, по жизни чуть-чуть не хватило до троечки.
Зачеты все сдал, молодец, ты свободен.
Тянутся те провода, что провел мне,
Свои лучшие годы среди толпищ
Отбросов
Я знаю по имени каждого, знаю их голос,
Который зовет в никуда,
Не взирая на стоны.
Мы с тобою идем только за руку,
Я хотел обратиться к тебе,
Чтобы слиться со всем твоим горем.
Я хотел бы признаться,
Но руки дрожат,
Почему я такой
Непутевый, фонарь
Ослепляет глаза, мы идем не понятно за чем,
Не понятно, куда,
Но мы вместе;
Рука моя будет прохладней железа.
Я знаю, ты видишь во мне что-то лучше спиртного,
Я отдал бы все за твою лишь заботу,
Останусь с тобой умирать в этой злобе.
Я губы твои запечатаю, вышлю себе их
По почте, поэмы писать мне не стоило,
В общем то, это не греет так сильно,
Когда взгляд человека, который тебя сделал чем-то единым.
(Спасибо,
Меня здесь оставил,
Я же больше не тварь,
Я теперь что-то больше,
Чем твари, скорей на проезжую
Выбежем, рядом
Несется на скорости тень моя,
Тянет мне пальцы, кричит:
"До свидания, гадина.")
Отвлекаясь на разное окружение
Твое меня доконало холодное...
Вооруженные силы Росии
Не помогут уже мне скрыться от тухлой ментовки
И боли.
Забирай себе сердце мое,
Вырезай из него себе лучший наркотик,
Забивай свою руку стеклом,
Может станет не очень-то совестно?
Повариха в родной уже нашей столовке
Стучит и кричит,
Вам какой суп налить? Погодите,
Ну я тугодумная...
Руки твои.
До свидания рубленным
Венам,
Прощайте побои и ссадины,
Меня больше не греют
А только лишь давят
Мне глотку,
Врезаются в кожу,
Я чувствую шепот смертельный.
Прохожий спросил,
Как дойти до Обводного.
Моя остановка последняя,
Вовсе без тормоза
Дальше настанет
Еще чья-то
Очередь
Сдохнуть.
Вы впустите меня в кладовую ментального,
Там, где не водятся оводы,
Нет тихих омутов,
Только мы,
Черновик, пару нотных листов
и Садовая.