Осень клубится в местах не столь отдаленных. Не в тюрьме. Тюрьма показалась бы Герду раем. Он чистит каждую клетку, обходя огромный питомник, смугл, как Никта, нем, как монах. Герд уже знает: календари без имен и дат свалены в кучу слева, сверху – голубиный помёт, неба кусок и дыра без дна. Здесь уронили с Голгофы когда-то желуди в темное чрево. И взошла до корней одуряющая комендантская тишина.
Сюда свозятся тени – крепостные, пленные, языки, забирали, где плохо лежали, вырывали из сна и рук. Герд не думает о плохом и мысли его непорочны, пусты, легки, притворяется, что клинический идиот, юродив, честен и близорук, что дыра в груди дренажирована, вылакана, заросла. Каждый вечер в строгом порядке тени идут под свод. Каждый вечер Герду в затылок с насмешкой глядит тропа: добровольно за тенью ни один дурак не пойдет.
Герд уже знает: тени нужны на корм тишине. И между тенью и её человеком тонкий, как волос, зазор. Нет победителей в этой вечной дурацкой войне, хотя - какая война? Неутихающий голый мор. Герд не глуп, но взболтан, взбалмошен и взбешен, расходится спиннером по безгласому людному хлеву, наизусть уже выучил старый плейлист и каждый микрон. И прикармливает тишину авокадо, инжиром и хлебом.
Ведь мы сыты, когда контрасты, а не только светом единым. Тень шепчет беззвучно Герду: защити, укрой, ты без меня как без межи, благословения, пуповины. Осень кричит петухом, лает гиеной и поднимает вой, слюнявит пальцы, листая новый двухтомник. У Герда на лбу пунктиры, мишенью красная точка. Благослови, Господи, этот побег, чтобы не комом. Герд на свету не бросает тени, идет в одиночку.
Сентябрь 2020