Пророчество великому дано,
Доказано то многократно.
Свершались те события давно,
Истолковать нельзя превратно.
О том, что Пушкин гений и пророк,
Доказано давно стихами.
Он чувствовал, предвидел тяжкий рок,
Но погасить не в силах пламя.
В Молдавии пересеклись пути.
Там Пушкин жил, приехал Пестель.
Друг друга вскоре удалось найти.
Неделю находились вместе.
Пестель:
«Как он подвижен, ловок, точно ртуть,
Ума великого палата.
Не даст мне и на миг передохнуть,
Кровь южная в том виновата.
Как молод, но талант заметен в нём.
Проявится, в том нет сомнений.
Он вспыхнет ярким яростным огнём,
Он состоится — это гений.
Не станет фарисеем никогда.
Он честен, хоть горяч и вспыльчив.
Промчатся быстро юные года,
Он искренен, не предприимчив...»
И Пушкин наблюдал за визави:
«Честолюбив, желает власти,
Глаза полны небесной синевы.
Мой друг, в политику не влазьте!
Политика... мне так чужда она.
Возвысит, а потом обманет.
Россия на политиков бедна,
Не скоро демократиею станет.
А голову сложить немудрено.
Вот друг мой тоже о царизме.
Наверно, так у нас заведено —
Чуть что, давай о деспотизме».
Так только думал, но сказать не смел.
Друг рассуждал о деспотизме.
Не потому, что Пушкин был не смел —
Задатки видел фанатизма.
Пестель:
«Сменить основы власти и закон!
Мужицкий бунт бессмыслен — ясно,
Дворянство ставит многое на кон,
Царя долой! И всё прекрасно!»
Пушкин:
«Для равенства условий ныне нет,
Народ наш беден и бесправен.
Над ним зажечь бы просвещенья свет,
А бунт свершается без правил».
Но Пестель этим доводам не внял:
«Так что же? Сбережём тиранство?
Я — против, царь... он архаизмом стал.
Россией правит дилетантство!
Дворянство ныне — наша гордость, честь,
Прославилось в боях с французом.
Не думайте, что это молвит спесь,
Но честь дворянству — не обуза!»
«Тиранов ремеслу бы я учил» —
В ответ ему заметил Саша.
«Чтоб русский царь на лаврах не почил.
Идея сверх опасна ваша...»
В иное русло разговор потёк.
Об Азии да Петербурге.
Никто не направлял его поток,
Остановились на Ликурге*.
На темы о любви заговорил
С улыбкой нежною и светлой.
Такие перлы Пушкину дарил,
Тот восхищался и заметно.
Простились поздно, еле разошлись.
Шёл Пестель улицей размытой**.
А Пушкин вслед смотрел, терзала мысль:
«России ум, но быть убитым...»
Открыл дневник, в нём чётко написал:
«Он — Брут, но с разумом и сердцем.
Из витязей, Россию кто спасал,
Но гиб в опасной круговерти...»
Примечание:
*Ликург — древнеспартанский законодатель, чьё законодательство было господствующим на протяжении нескольких веков;
**Был весенний месяц апрель.