Авиатор

Николаи Романов
Воздух холодный. Тучи на небе.
Белое море объято огнем.
Красные флаги и кровь на рассвете.
Тот похоронен, тот назван врагом.

Что мы нашли там, серые птицы?
Где же надгробья для наших имен?
Кто же за нас теперь будет молиться?
Кто нам укажет на наш старый дом?

— Эй, Казаков! – вдруг услышал он крики.
— Брось, расскажи нам про старый полет!
Как вы под небом, на небе кружили?
Ты расскажи, как Восточный жил фронт?

Темное небо. Снег побелевший.
И ни единой души за сто верст.
Аэроплан, одиноко взлетевший.
Аэродром – почерневший помост.

— Северный ветер. Тихая птица.
Фронт — одна линия, там, впереди.
Солнце встает, а пехоте не спится —
Скоро на небе начнутся бои.

Поле за полем, редкие печи —
Всё, что оставила эта война.
Аэродром, чьи-то тихие речи.
Утро встает — расступается тьма.

«Быстро, взлетайте, нет времени больше:
Кружит над Гузовским вражий стрелок!
Он бомбы готовит для аэродрома! —
Вы, Казаков, Вы летите вперёд!»

Тридцать секунд — в небе две уже птицы:
Аэроплан накренился — взлетел!
Только теперь расстрелять бы мне фрица —
Ну же, давай, попадись под прицел!

Снизу — земля, лес, поля и окопы,
Сверху — лишь солнце и облака.
Пули сверкают, на небе лишь двое —
Ближе, чем раньше, подходит стрельба.

Там — Воля-Шидловской первые двери!
Почти уж настигнут немецкий шпион!
И так высоко в небе белом две тени,
И скрежет не слышен — столкнулись крылом.

— Ну стой, быть не может! Ты Нестеров, что ли?
И как же ты выжил, идя на таран?
Прервали рассказ, рассмеялись герои —
Молчал Казаков и смотрел на туман.

А в небе — лишь птица, серые крылья,
Кружила над снегом, кружила легко.
А снизу — не видно, а снизу — молитва,
Земля там чернеет, как гроб, — далеко.

— Настала зима, начался уж декабрь,
Но всё же идти продолжала война.
Вокруг — белый снег, что с окопом смешали,
А крови на нем — что не ждать Рождества.

В небо поднялся мой маленький "Ньюпор",
Как будто орел — взмыл так быстро, легко.
Австрийцы на мушке — их двое, два будет!
Их два самолета — и я, и никто.

Летайте, кружитесь, аэропланы!
Взмывайте наверх, после — падайте вниз!
И кровь проливайте, пилоты, — летайте!
Летайте, стреляйте, покуда враг жив!

Я долго их гнал, неслись снизу три тени,
И долго снег снизу был чист, без крови,
Один из них скрылся, другой — на прицеле —
Две пули дошли, шлем не спас головы.

И, может быть, тот же пилот благородный,
Ждал дома родного, ждал жизни своей.
Жаль только — война не щадит рядового,
Поручиков, вахмистров, вовсе людей.

Затихли пилоты, затихла природа,
Стих северный ветер, гулявший в снегу.
Тень птицы летала у аэродрома,
Был слышен мотор, кто-то ждал тишину.

— Я помню последний бой яркою краской,
Я помню дыханье, и взгляд, и лицо,
Я помню всё так, как хотел бы однажды,
Забыть всю войну, забыть к черту её.

Последний был день мой на фронте Восточном.
Последний же раз я там видел закат.
Последнее сердце в бою одиночном,
Пронзило копье смерти тысяч солдат.

Мой друг, славный летчик, птицей прекрасной
Взмыл вечером в небо легко, высоко.
Он знал – не вернется, он знал – бой опасный,
Но лучше на смерть, чем сбежать от врагов.

Я помню глаза его серые, ясные,
Помню – держу я его на руках.
А он в небо смотрит, и, улыбаясь,
Не чувствует боли и кровь на губах.

«Скажи всё же, Саша, я умираю?»
Тихо шепнул он мне, лежа в траве.
«Да, умираешь» – ответил я сразу.
«Но умираешь в родной стороне».

Тихо прижал он рукою раненье,
Тихо смотрел высоко, надо мной.
Где-то над лесом летали три птицы,
А на земле – умиравший герой.

«Саша, скажи, но ведь нас не забудут?
Мы же пилоты великой страны.
И ведь не смогут нас в будущем люди,
Вычеркнуть, будто и нет здесь войны?

Мы же летали, мы насмерть стояли,
И кровь проливали на каждой версте!
Нас же на кладбищах, полных крестами,
Не сосчитать – сотни тысяч в земле!

Мы отбивали каждый ведь хутор,
Мы воевали за города!
Мы ведь страну спасли, Саша, родную!
Нас ведь запомнят теперь навсегда!»

Тихо ступал по России мрак ночи,
Медленно гасли звезда за звездой.
Умер он в полночь, истекший весь кровью,
Умер в руках моих этот герой.

Стих Казаков, не сказав и ни слова,
Молча пилоты вокруг разошлись.
Утро уже подступало. И снова
В небо взлетел Казаков, ветер стих.

Что мы нашли там, серые птицы?
Где же надгробья для наших имен?
Кто же за нас теперь будет молиться?
Кто нам укажет на наш старый дом?

Светлое небо. Снег почерневший.
Птица на небе сереет вдали.
Аэродром одинокий, тускневший.
Аэроплан не увидит зари.