сначала – предвесеннее. окружность
очерчена хрустящей белизной,
и ты стоишь – укутанной, наружной –
и ждешь, пока мороз в лицо лизнёт.
истаивает медленно. над мартом
стеклянные игрушки – люли-лю,
и детскою ручонкой, снегом смятым
всё говорит: люблю тебя, люблю.
апрель передаёт тебя, как символ,
завёрнутую в дутый пуховик,
ты чувствуешь невидимую силу,
к которой не любой титан привык.
застёгнутая, жди: минутой позже,
когда тебя родит бродяга-май,
счищай кипучий сок с прозрачной кожи
и лишние слои с себя снимай.
а ну пробьётся солнце наконец-то,
пойдёт по красным крышам телепать.
вне глубины культурного контекста
идёт-гудёт нетрезвая толпа,
когда отмоет липкое, живое,
останется хрустальный человек,
он тоненькую песенку провоет
и ринется по солнечной траве.
и это время – страшное, большое –
останется зиянием для нас.
сиреневого мая нежный воин –
и бурная, звенящая весна.
но – крепнет льдом прозрачная вертебра,
живых волос колюче лезет ость.
вода зимой белеет и твердеет,
как в гипсе прорастающая кость.