При Екатерине Великой сложилась традиция женить русских наследников престола и их братьев на немецких принцессах, недостатка в которых никогда не было. Но самый первый такой брак оказался роковым для династии Романовых: супруга единственного сына Екатерины, Павла Петровича, урожденная принцесса Aвгуcтa Вильгeльминa Луизa Гecceн-Дaрмштaдтcкaя, прокляла всех тех русских цесаревичей, которые вступят в брак с принцессой из Гессена.
Что ж, ее проклятие, сделанное умирающей в родах женщиной, сбылось с пугающей точностью. Сам Павел погиб от рук заговорщиков, его внук, Александр Второй – от бомбы террористов, по такой же причине погиб его пятый cын, Ceргeй, кoтoрый в 1884 гoду жeнилcя на принцecce Гecceн-Дaрмштaдтcкoй, Eлизaвeтe Aлeкcaндрe Луизe Aлиce.
Судьба последнего русского царя также хорошо известна. «Гессенское проклятие» поразило не только его, но и всю его семью.
Немецкая принцесса, в недолгом замужестве – Великая княгиня Наталья Алексеевна, отомстила ненавистному ей семейству.
Браки Романовых складывались по-разному, но начинались всегда одинаково: приездом немецкой принцессы в Россию. И, как видно, не зря народная молва возлагала вину за все неприятности царствующего дома на «родство с немчурой», хотя только одна из принцесс может действительно считаться виноватой.
Если, конечно, верить тому, что проклятие действительно было. А верить хочется – уж очень это в стиле первой супруги Павла, в число добродетелей которой отнюдь не входили кротость и милосердие. Природа богато одарила ее другим, и в первую очередь – бешеным честолюбием и характером, по силе никак не уступающим характеру всемогущей свекрови.
Будущая жена Павла I родилась 25 июня 1755 г. в семье ландграфа Людвига IX Гессен-Дармштадтского и «великой ландграфини» Каролины. В замке часто гостили знаменитости, в том числе, Гёте. В такой среде выросла Вильгельмина, с детства отличаясь от ровесниц незаурядным умом, вспыльчивостью и одновременно каким-то непостижимым образом умением нравиться всем, кто с ней общался.
Выбор императрицы Екатерины пал именно на нее – Вильгельмину. Частично на выбор повлияло мнение бывшего датского посланника – барона Ассебурга, которому Екатерина доверяла. Отправив его в Европу с тайным поручением подобрать сыну жену, она не знала, что тот встретился с королем Пруссии Фридрихом II.
Король заинтересовался будущим браком и убедил российскую императрицу выбрать одну из дочерей ландграфа. Так он через племянника оказывался в дальнем родстве с домом Романовых, а значит получал влияние на российскую политику.
Барон Ассебург написал Екатерине Алексеевне, что лучшим выбором будет одна из трех принцесс дома Гессен-Дармштадтского.
«Средняя, Вильгельмина – девушка привлекательная, довольно образованная и воспитанная. Ну просто совершенство природы».
В Россию отправились портреты сестер. В отношении средней – Вильгельмины – императрица писала:
«Портрет выгодно располагает в ее пользу. И надобно быть очень взыскательным, чтобы найти в ее лице какой-нибудь недостаток».
Действительно, стройная блондинка с выразительными голубыми глазами и нежной улыбкой на свежих губках, производила впечатление настоящей красавицы. Обе достаточно миловидные сестры как-то меркли на ее фоне.
В момент заочного знакомства с будущей невесткой Екатерина упустила, что даже Ассебург подчеркивал ее честолюбие и склонность к интригам. Или – не упустила, а посчитала еще одним достоинством. Сама была такой в молодости.
Осенью 1772 г. императрица пригласила Каролину Гессен-Дармштадскую и трех ее дочерей в Россию. Затраты на поездку Екатерина взяла на себя. В мае 1773 г. ландграфиня, Амалия, Вильгельмина и Луиза в сопровождении небольшой свиты прибыли в Санкт-Петербург на трех фрегатах.
Одним из фрегатов командовал граф А. Разумовский, пользовавшийся колоссальным успехом у женщин. Мгновенно возникли слухи о том, что у них с Вильгельминой возникла симпатия. И не просто симпатия – настоящая любовная связь.
Никаких убедительных доказательств не существовало: граф Разумовский был одинаково галантен со всеми своими гостьями. Другое дело, что Вильгельмина не скрывала возникшего чувства к красавцу-русскому. Позже скандальными слухами о «распутстве принцессы» умело воспользуется Екатерина II. Но пока она просто от них отмахивалась, поскольку сама никогда не была образцом добродетели.
Балы и маскарады в честь почетных гостий продолжались два месяца со свойственным екатерининскому двору размахом и блеском.
«Молодой принц любезен и вежлив. Он недурен собой, умен. Императрица, если не считать ее положения – очаровательная женщина. Мы были мгновенно покорены ее располагающей к себе внешностью и добротой. Пребывание здесь превосходно…» – писала мужу Каролина.
Романтический Павел влюбился в Вильгельмину, предпочтя ее всем другим европейским принцессам. Строгая Екатерина Великая одобрила выбор и позволила своему сыну жениться по любви.
«Мой сын с первой же минуты полюбил принцессу Вильгельмину, я дала ему три дня сроку, чтобы посмотреть, не колеблется ли он, и так как эта принцесса во всех отношениях превосходит своих сестёр… старшая очень кроткая; младшая, кажется, очень умная; в средней все нами желаемые качества: личико у неё прелестное, черты правильные, она ласкова, умна; я ею очень довольна, и сын мой влюблён…»
18 июня 1773 года Екатерина написала письмо ландграфу, в котором просила руки его дочери для Павла Петровича.
Послание ландграфу от самой русской императрицы особенным сюрпризом для него не стало, хотя и вызвало достаточно сильное волнение, густо замешанное на удовлетворенном тщеславии.
«Это послание, мой дорогой ландграф, отправлено, чтобы попросить вашего согласия на бракосочетание с российским великим князем, о котором будет объявлено только после данного вами согласия. Я бы хотела просить вас не задерживаться с ответом, кажется, великий князь особенно сильно этого желает. Я знаю ваше мнение по этому поводу, мой дорогой ландграф, иначе никогда не предприняла бы это путешествие. Здесь считают, что вы добры ко мне и что это предложение будет принято вами с удовольствием. Видно, что с первого же вечера Вильгельмина весьма понравилась великому князю. И я уверяю вас, дорогой ландграф, что он не менее приятен ей. Пусть же небо благословит брак, о котором я вам сообщаю».
Принцесса Вильгельмина приняла миропомазание, стала великой княжной Натальей Алексеевной и обручилась с Павлом Петровичем.
«Императрица вручила мне и трем моим дочерям Орден Святой Екатерины. А Вильгельмине, помимо этого, бриллиантовое колье с кольцом, серьги», – писала ландграфиня домой.
Она подчеркнула, что великий князь не мог отвести от Вильгельмины глаз, не отходил от нее ни на шаг. Государыня одаривала невесту, присылала ей драгоценности, изумрудные и бриллиантовые ожерелья, серьги, подвески.
Да, Павел влюбился без памяти, с первого же дня фактически попал под модный каблучок юной и честолюбивой особы, которая… едва его терпела. Но в данном случае Париж стоил обедни, а пример императрицы Екатерины был достаточно убедителен. Нужно было только обвенчаться, родить наследника, а затем… избавиться от свекрови, не стесняясь в средствах.
Цель была поставлена: вчерашняя Вильгельмина желала стать российской императрицей Натальей Первой, в идеале – Великой. И желала она этого немедленно, совершено не принимая во внимание то, что у Екатерины на достижение такого положения ушли десятилетия кропотливого и неустанного труда, начавшегося с изучения русского языка и обычаев для привлечения на свою сторону как можно больше людей.
Наталья же была одна. К тому же совершенно не считала нужным учить русский язык и всячески подчеркивала свою уникальность. Ослепший от любви Павел ничего не замечал. Екатерина же… не принимала юную невестку всерьез, относя все ее поползновения на счет возраста, взбалмошности и излишней заносчивости.
Бракосочетание Натальи Алексеевны с Павлом Петровичем состоялось 29 сентября 1773 года.
«К одиннадцати часам отправились кортежем в церковь Летнего Дворца. На голове императрицы была небольшая корона, одета она была в золотой клозет и мантию, отделанную горностаем. За ней следовал великий князь с невестой, затем я, наши дочери, потом все остальные. Императрица сама надела кольца на пальцы жениха и невесты, выстрелила пушка. Потом была молитва», – делилась с мужем впечатлениями «великая ландграфиня».
Свадебные гуляния продолжались месяц. Только после этого Каролина Гессен-Дармштадтская с принцессами уехали домой.
На ухаживания Павла Петровича княгиня отвечала весьма прохладно. Это видно, например, по ее письму отцу, написанному через несколько дней после церемонии бракосочетания. В нем нет ни одного упоминания о чувствах к избраннику, да и сам избранник упоминается лишь постольку поскольку.
Говорили, что муж вызывал у принцессы отвращение. Их называли «красавицей и чудовищем».
«Кто знал, то есть видал хотя издалека блаженной и вечно незабвенной памяти императора Павла, для того весьма будет понятно и вероятно, что дармштадтская принцесса не могла без отвращения смотреть на укоризненное лицеобразие его императорского высочества, вседражайшего супруга своего! Ни описать, ни изобразить уродливости Павла невозможно! Каково же было положение Великой княгини в минуты, когда он, пользуясь правом супруга, в восторге блаженства сладострастия обмирал!», - писал один из придворных, близких к цесаревичу.
Кстати, Павел вовсе не был уродлив. Небольшого роста - да. Курносый – да, но таких в России было немало. По-своему даже привлекательный, но… каждый видит то, что хочет. Или хотят многие другие.
Но Екатерина по-прежнему не желала ничего замечать. Зимой 1773-1774 гг. в письме ее родителям императрица писала:
«Ваша дочь здорова. Она кротка и любезна, какой вы ее знаете. Муж ее обожает, то и дело хвалит и рекомендует мне. Я слушаю и иногда покатываюсь со смеху, потому что ей не нужны рекомендации. Ее рекомендации в моем сердце. Я люблю ее. Она того заслужила. Я ею довольна».
Чувства императрицы изменились когда закончились праздники и начались обычные будни. Но Великая княгиня уже привыкла к постоянным развлечениям. Заниматься русским языком она не желала, называя его «непонятным, тяжелым». Удивительно, что очень неглупая молодая женщина не понимала простой вещи: без знания русского языка ей никогда не добиться народной симпатии.
Хотя, воспитанная в «свободной Европе», княгиня не стеснялась в высказываниях о либеральных идеях, открыто поддерживая прожекты, модные среди части аристократии, об освобождение крестьян.
До появления декабристов было еще очень далеко, но Наталья Алексеевна может считаться «первой ласточкой» этого странного мятежа. Вскоре она возглавила «молодой двор» и в многочисленных политических интригах против императрицы. Благо oнa былa xитрa и извoрoтливa нacтoлькo, чтo мoглa зaткнуть зa пoяc изoщрeнную в таких делах свекровь.
Могла бы. Но ей сильно не хватало гибкости и терпения. Очень скоро до Екатерины дошли слухи, что Наталье Алексеевне импонируют поддерживаемые Паниным (воспитателем Павла) разговоры о необходимости скорейшего восхождения Павла на трон. По словам Панина, «когда Павел Петрович, истинный наследник, достигнет совершеннолетия, именно он должен быть провозглашен императором».
Положение «молодого двора» становилось зыбким и даже опасным. Это было настоящее оппозиционное гнездо против Екатерины Великой. Невестка критично высказывалась о ее политике, о ее методах управления страной, неустанно интриговала.
А главное – всеми силами старалась вбить клин между мужем и свекровью, отношения которых и так не отличались особой теплотой. Сделать их врагами, сподвигнуть наследника на решительные действия для обретения короны, а потом… Потом было заманчивым и сулило почти неограниченную власть.
Возможно – единоличную.
У нее это получилось. Вскоре Павел Петрович видеть не мог ни мать, ни тех, кому благоволила Екатерина Великая. Наталья Алексеевна оказалась умнее и дальновиднее даже своей свекрови. Ведь у той, в свое время, не получилось сделать подкаблучником Петра III.
Представим только на мгновение, что бы было... Вдруг Екатерины II внезапно бы не стало? Кто бы правил Россией? Ведь Павел Петрович был всего лишь нелюбимым мужем властолюбивой женщины. Да и пример Петра III и того, как поступила с ним сама Екатерина, еще свеж был в памяти.
Скорее всего, на троне бы оказался совсем не Павел I, в историю России вошла бы очередная императрица. Наталья I.
Дело, правда, осложнялось тем, что с момента бракосочетания прошло уже два года, а долгожданного наследника у молодой четы все не было. Зато появились упорные слухи о слишком тесных связях Великой княгини с графом Разумовским. Но это как раз меньше всего волновало императрицу: нравы российского двора при ней были весьма вольными, причем пример подавала сама Екатерина, не скрывавшая своих увлечений и их последствий.
Как болтали в свете, «Наталья Алексеевна была хитрая, тонкого, проницательного ума, вспыльчивого, настойчивого нрава женщина. Великая княгиня умела обманывать супруга и царедворцев, которые в хитростях и кознях бесу не уступят; но Екатерина скоро проникла в ее хитрость и не ошиблась в догадках своих!»
Жаль, что осмотр невесты великого князя опытными повитухами не был произведен: принцесса решительно ему воспротивилась, считая унизительным. А то возможно и выявили бы, что у невесты наследника будут большие проблемы с деторождением. Если она вообще окажется к нему способной.
Павел Петрович же пребывал в эйфории, в жену он был искренне влюблен и полагал, что и сам заслуживает ответного чувства. Наследник ошибался. Наталья Алексеевна была к нему равнодушна до отвращения, но молодая супруга наследника была честолюбива и видела, что на данном жизненном этапе ей необходима поддержка мужа.
Павел Петрович забросил обучение и всюду следовал за обожаемой княгиней. Раздраженная таким ходом событий, Екатерина сообщала уже о недовольстве невесткой своему корреспонденту Гриму:
«Великая княгиня постоянно больна. И как же ей не быть больной – все у этой дамы доведено до крайности. Если танцует, то 20 контрантанцев и столько же менуэтов. Чтобы избегнуть жары в комнатах – их вовсе не топят. Одним словом, середина во всем далека от нас. После более чем полугода мы не знаем ни слова по-русски. Мы хотим, чтобы нас учили, но мы ни минуты в день стараний не посвящаем этому делу. Все у нас вертится кубарем».
Только в конце 1775 года императрица получила долгожданное известие – Наталья Алексеевна беременна, вскоре у ее сына появится наследник. С этого момента царица сменила гнев на милость, отношения с невесткой начали налаживаться. Хотя слухи о подлинном отце ребенка – графе Разумовском – не прекращались, Екатерина не придавала им особого значения: происхождение ее собственного сына было, мягко говоря, сомнительным.
Двор ликовал: два года брака и никаких намеков на прибавление в семье наследника и тут такая прекрасная новость.
Схватки начались рано утром 10 апреля 1776 года. Рядом с Натальей Алексеевной находились врач и повивальная бабка. Даже императрица провела много часов у постели роженицы, но молодая княгиня так и не разродилась.
Через несколько дней младенец погиб в утробе матери. Врачи не смогли его извлечь, а кесарево сечение еще не вошло в российскую акушерскую практику. Вызывать иностранных врачей было поздно, да и особых надежд на них тоже не было.
Наталья Алексеевна скончалась 15 апреля 1776 г., в возрасте 20 лет.
«Вы можете вообразить, что она должна была выстрадать и мы с нею. У меня сердце истерзалось; я не имела ни минуты отдыха в эти 5 дней и не покидала великой княгини ни днем, ни ночью до самой кончины…», – писала Екатерина II.
Позже именно Екатерину обвинят в том, что она ничего не сделала для спасения невестки. Но императрица не отходила от ее ложа 5 дней. Да и не была Екатерина Великая столь жестокой.
Или была?
Говорили, что Наталья Алексеевна и граф Разумовский не только вступили в порочную связь, но и готовили государственный переворот. Екатерина Великая, которая получила корону благодаря свержению своего мужа при помощи фаворита, увидела в умной немецкой принцессе свое отражение. Рядом с такой супругой безвольный Павел мог повторить участь своего отца.
И все-таки скорее всего причастность Екатерины к смерти принцессы - всего лишь слухи. Основная причина в низком уровне медицины того времени. Это был тот случай, когда спасти мать и ребенка могло бы только своевременное кесарево сечение.
В рoдильнoй гoрячкe, кoтoрaя длилacь 5 cутoк, Нaтaлья Aлeкceeвнa прoклялa мужa и вcex Рoмaнoвыx. Но… не Разумовского, о нем она даже не вспоминала. Так, может быть, отцом ребенка был все-таки законный муж? Ведь супружеские отношения с ним продолжались.
После вскрытия выяснилось, что у роженицы была травма позвоночника, она не могла родить естественным путем. В детстве Вильгельмина упала с лестницы и сильно ушиблась. Спина долго болела, принцессу лечили притираниями, рекомендовали дальние пешие прогулки, побольше движения, хотя один бог знает, чего ей это стоило.
К тому же жесткий корсет, который принцесса носила с детства, привел к необратимому искривлению костей, а суставы потеряли эластичность и фактически закаменели, что помешало при родах – кости таза не могли раздвинуться.
Современные медики уверены, что девушке вообще категорически нельзя было рожать естественным путем. Но других тогда просто не знали.
Иностранные дипломаты в вердикт врачей не поверили. И Павел Петрович тоже не верил.
Говорили, что смерть любимой жены стала для Павла настолько сильным ударом, что он помутился рассудком. Он сильно переживал, закрывался в своей комнате, отказывался есть и пить. Состояние сына беспокоило Екатерину, ведь он был ее единственным наследником.
Выход нашелся: Екатерина II показала сыну найденную в покоях Великой княгини любовную переписку покойной Натальи Алексеевны с его другом Андреем Разумовским. Из этой переписки можно было сделать вывод о возможном отцовстве графа. Предательство самого близкого друга потрясло Павла не меньше, чем гибель обожаемой супруги, но… несколько смягчило горечь утраты
Спустя шесть месяцев после смерти Вильгельмины, в октябре 1776 года, Павел Петрович женился на принцессе Софии Доротее Вюртембергской, дочери Фридриха II, названной после миропомазания Марией Федоровной. На этот раз портретом не ограничились: Павел потребовал личного свидания с будущей супругой.
Брак оказался долгим и счастливым, в нем родилось десять детей. О будущем династии Романовых Екатерине можно было не беспокоиться, равно как и о собственном положении на престоле.
Император Павел I после смерти матери в 1796 году царствовал недолго. Он был убит заговорщиками в 1801 году. Проклятие гессенской принцессы сбылось в первый раз.
История показала, что не в последний.