Новая подборка в 5 номере журнала "Фабрика литературы":
***
Что шепчут мне ветки под музыку ветра,
что дождик бормочет в ночи?
Хочу заглянуть я в глубинные недра
и к тайне нащупать ключи.
Чтоб стало мне внятно наречие марта
и вьюги припадочный вой...
О кто мне откроет заветных три карты,
потёмки души мировой?
Дождь азбукой морзе шифруется снова,
что капает мне на мозги...
Хочу я постигнуть язык неземного,
загадку невидимой зги.
Откройся, Сезам, пропусти меня в дамки,
ну где та заветная щель?
Хочу я увидеть воздушные замки,
подземные корни вещей…
***
Сквер, конечно, не райские кущи,
но когда он был выше и гуще
и без этих обрубков и пней -
проводила в нём много я дней.
Фонари — не небесные рампы,
но пока на диодные лампы
не заменены были они -
золотые сияли огни.
Потускнели весёлые краски,
вместо лиц — чёрно-белые маски,
ни улыбок не видно, ни глаз -
карантин, энтропия, коллапс.
Мир мой хрупкий, загубленный, нежный,
ты в душе незарубленно-прежний,
я иду наугад, на просвет,
к пункту «да» из пристанища «нет».
Памяти брата Лёвы
Ты обычный шпаликовский мальчик...
Крупным планом в памяти стоп-кадр -
я иду, держа тебя за пальчик,
в первый раз в большой кинотеатр.
Странствия Синдбада-морехода...
От циклопа бег на всех парах...
С этого киношного похода
я узнала, что такое страх.
Я в твою вцеплялась крепко руку
и тряслась от ужаса губа...
Если б знать тогда, какую муку
уготовит мальчику судьба.
Как на рельсы бросится с обрыва,
выбрав для себя глухую тьму,
как смеялись, пришивая криво
санитары голову ему…
Я забыла детские страшилки
перед той трагедией конца,
когда стыли от озноба жилки
над улыбкой мёртвого лица.
Милый мальчик в клетчатой рубашке
смотрит с фотоснимка на меня.
Я уже давно не первоклашка,
но вместить того не в силах дня.
Время раны всё не зализало
и защитный слой не наращён.
Ты уплыл с небесного вокзала…
Ты любим, и понят, и прощён.
Мы в немом застыли разговоре.
Как цветы, слова мои лови...
Из колючей проволоки горя
я плету орнаменты любви.
Вместо заржавелого железа -
тонкая серебряная нить,
чтоб тебя, страдалец мой болезный,
навсегда на свете сохранить.
***
Листья падают, умирая...
Мы идём по ним как по трупам.
Прав, Есенин, награды рая
только сильным даны и грубым.
Остальным же печаль и жалость…
Мы идём по сердцам деревьев,
извиняя легко за шалость
человеческое отребье.
***
Тропинка пешеходов заждалась,
звезде без звездочётов одиноко...
Чья нас сближает неудержно власть,
чьё неусыпно охраняет око?
Кто смог так эту землю изваять,
откуда эти запахи лесные
и жажда необъятное объять,
и отвечать на чьи-то позывные.
На графику сменилась акварель,
осадки заштриховывают серым,
но всё ж неистребим в душе апрель,
пока Пегас у нас с душистым сеном.
Нам вечно тропку к радости торить
и путь к себе отыскивать по звёздам.
Парить, дарить, друг с другом говорить,
пока нам смерть не скажет: «Happy Birthday!»
***
Кто это пишет буквами моими
на чёрном небе яркою строкой?
Кто там сейчас моё выводит имя
и обещает радость и покой?
Уходит жизнь ступеньками знамений,
что было Всем — становится Ничем…
Но это Ничего мне всё заменит
и даст ответ на вечное «зачем».
Гляжу в себя до головокруженья,
глядит в луну как в зеркало душа.
Не запятнать бы это отраженье.
Прожить, души бы не опустоша…
***
Сказали — день дождливым будет,
а он был весь от солнца рыж!
Вот так порой погода шутит,
спасибо за твои дары ж,
природы ветреная фея,
в любом году, в любом аду,
когда из сладких лап Морфея
в твои объятья я паду,
что на балконе в одиночку -
полна тобою до краёв,
за свитое там в уголочке
гнездо влюблённых воробьёв,
за мир искусный и кустарный,
за каждый фокус и каприз,
и от меня, неблагодарной,
ты не дождёшься укоризн.
Спасибо за твои науки,
за чудодейственный рецепт,
за воздух, запахи и звуки,
за солнце на моём лице.
Когда же дождь как истый банщик
отмоет души все от саж
иль как весёлый барабанщик
сыграет нам победный марш,
я под него шагать готова
навстречу скрытнице-судьбе,
от серого - до золотого,
от никого - к самой себе!
***
Я перешла с собой на ты
и пью на брудершафт, -
не победитель суеты,
не соискатель правд,
я вся в своих былых летах
как в лёгких кружевах,
душа беспечней певчих птах,-
хоть дело её швах.
Понятна каждому ежу,
как эта пятерня,
с собою я теперь дружу,
сама себе родня.
Закрыты прежние фронты,
заштопаны все швы.
Я перешла с собой на ты,
а раньше шла на Вы.
***
Я устала на высокой ноте,
всё всерьёз, без шуток и забав.
Как же высоко меня заносит!
Жизнь моя, хоть на полтона сбавь.
Чтобы было не высоколобо,
а от фонаря и от балды,
чтобы два притопа три прихлопа,
и до смерти словно до звезды.
***
Иголкой затерялась в стоге сена.
Никто не сосчитает, не найдёт.
Хочу лежу и слушаю Дассена.
Хочу сижу читаю «Идиот».
Мой путь давно попутчиком обогнан,
захлопнул двери в мир его уход.
Но есть в душе распахнутые окна.
И есть во сне надземный переход.
Есть чёрный ход в моё былое завтра,
и по нему к тебе я добреду
в горячке строчек, в наркоте азарта,
в бессрочном лихорадочном бреду.
***
Ты придёшь ко мне в сне ускользающем,
сладко тающем, как леденец…
Ну когда же ещё, ну когда ещё
мы увидимся наконец?!
Не снотворного жажду укола я,
ты теплом своих глаз успокой...
Жизнь большая, холодная, голая,
я не знала её такой.
Прочь из утра, блаженство крадущего,
я пишу тебе сонный сонет...
Жаль прошедшего, страшно грядущего,
настоящего больше нет.
***
С глаз долой — из сердца вон?
У меня наоборот.
Я всё слышу этот звон,
я всё помню этот рот.
Вижу близкие глаза,
тёплый карий ободок.
Слышу наши голоса,
что унёс с собой поток.
Что упало с высоты -
не пропало для любви.
С глаз исчез когда-то ты -
но живёшь в моей крови.
Пусть отнимут этот май,
это небо, чернозём,
отнимай-не отнимай -
всё во мне и я во всём.
С глаз долой — из сердца вон?
Но прислушайся к груди:
звёздный хор, венчальный звон,
всё, что было — впереди…
***
Я по облаку гадаю, как по картам,
как по линиям Божественной руки
и хмелею от невиданного фарта -
я читаю их рассудку вопреки.
Вот твой профиль на послании летучем,
вот сердечко вместо подписи в конце…
Солнце выглянуло робко из-за тучи,
как улыбка на заплаканном лице.
***
Щёлка между тучами,
между ними — луч...
Боль моя летучая,
ты меня не мучь.
Неба завсегдатаи,
галки да стрижи…
Вечно виновата я
пред тобою, жизнь.
Попрошу у Воланда
Мастера вернуть...
Без тебя мне холодно,
ночью не уснуть.
Небо — море синее,
а балкон — как чёлн...
Выпади слезинкою,
улыбнись лучом.
***
Ты мне снишься всё реже и реже…
Как мы часто самим себе врём.
Месяц ножиком сны мои взрежет,
осветит их своим фонарём,
все ложбинки, углы потайные,
всё, что мне тайный голос напел.
Не могу передать свои сны я,
эту музыку райских капелл.
Днём ещё закрываемся маской
и с опаской чураемся лиц,
а ночами спасаемся лаской
под трепещущей сенью ресниц.
Чем безумней, отчаянней, рваней -
тем вернее наш голос слепой.
Только там, в бестелесной нирване
можем быть мы самими собой.
***
Сколько мне лет? Сколько этому цветику,
что продолбил земляную тюрьму.
Только мгновение… тысячелетие…
то или это — равно одному.
Я горяча как вода в час кипения
иль холодна как надгробный валун -
всё оттого, раздаётся ли пение,
слышу ль вдали трепетание струн.
То возвышаюсь скалой неприступною,
то расстилаюсь под ноги травой,
если Эвтерпа в окошко мне стукнула
и повела по дорожке кривой.
В землю зарыть виноградную косточку,
мир населить дорогими людьми
и ожидать, когда пустит отросточек
вечнозелёное чудо любви.
***
Влюбиться в осень — к расставанию,
в весну — не к возрасту наряд,
как будто без чинов и звания
залезть в чужой калашный ряд.
Не по карману роскошь лета мне,
и остаётся лишь зима,
что лебедиными балетами
закружит и сведёт с ума.
Ну что ж что холодна, неласкова,
что оставляет мёрзлый след...
Ведь предрекали даже классики
любить сильней на склоне лет.
***
Я люблю прогулки под дождём,
слёз моих не разобрать прохожим.
Если мы ещё чего-то ждём -
это будет на туман похожим.
Крутится трамвайное кольцо,
как в уме навязчивая фраза.
У печали мокрое лицо
и улыбка кажется гримасой.
Дни всё холоднее и длинней,
а весны и радуги всё нетуть.
Небо, тебе сверху всё видней,
небо, что ты хочешь мне поведать?..
***
Любовь застенчиво молчит,
себе не позволяя сбыться.
Не каждый разглядит лучи
в её серебряном копытце.
Быть может в ней все пять пудов,
хотя на вид тонка как льдинка,
укрытая под слоем льдов,
она жива, но невидимка.
Не разрешает быть собой,
не отпускает в область рая,
и палец держит над губой,
как птицу в клетке запирая.
***
Наша связь следов не оставляет,
как звезда дневная не видна.
Но дорогу всё же высветляет,
если в темноте иду одна.
То что никогда не станет былью,
растворяя в сумерках лицо,
оседает на столетьях пылью
и на крыльях бабочек пыльцой.
То, что не случится — будет завтра,
соловей исполнит вокализ...
Примой погорелого театра
я растаю в зарослях кулис.
Пусть я виртуальна, интровертна
и цепляюсь за пустой рукав, -
солнечные зайчики бессмертны,
им не страшно вечное пиф-паф.
Если так и тянет оглянуться,
бесы догоняют или кысь,
вверх глядите, чтобы не споткнуться.
Чтобы не упасть, глядите ввысь.
***
Мне больнее весна, чем зима,
как глазам от нежданного света,
потому что не знаю сама,
для чего эта роскошь аскету.
В преисподней искать благодать,
Ярославне прикинуться Сольвейг -
что на гуще кофейной гадать,
где выходит кладбищенский холмик.
Это храм, что стоит на крови,
стержень, сердце надевший на вертел.
Это жизни моей черновик,
репетиция будущей смерти.
О весна, вековая тщета!
Узнаю тебя жизнь, принимаю!
Только нет ни копья, ни щита.
Беззащитна стою перед маем.
***
Весна в окне малюется,
с пути-дороги сбилась…
А мне всё так же любится,
как при тебе любилось.
Весна мне не по возрасту,
ценою - что кусалась...
Но вот живётся попросту,
хоть жить нельзя, казалось.
Весна в окошко лыбится,
смеётся надо мною,
и тает в сердце глыбица,
что было ледяное…
Не огорчу вселенную -
ведь так она старалась,
чтоб пребыла нетленною,
не умирала радость...
***
Трещинка у жёлудя в боку -
ведь ему без малого три года.
Для чего его я берегу
прихоти неведомой в угоду?
Тебе мир был этот незнаком -
тишина… как будто всё здесь снится...
Старенькие сталинки кругом -
ты мечтал в такой бы поселиться.
Там цвели ромашки на тропе,
(до сих пор во мне они не вянут).
А потом был завтрак на траве,
(и Мане для смеха был помянут).
Листья в руки падали с небес
и одно долбил нам слово дятел.
Всё сгущался, расступаясь, лес...
Он укромен был и необъятен.
И, казалось, отворит Сезам
в Венский миф таинственную дверцу...
Всё это мне жёлудь рассказал
с трещинкой, прошедшей через сердце.
***
Залежались стихи в закромах,
и теперь уже даже не вспомню я,
что так пело, сияло впотьмах,
а потом позасыпало комьями.
Их нашла через много я лет,
и глядят они в душу с обочины,
словно адрес кого уже нет,
словно пропуск на небо просроченный.
Унесла свои воды река…
Я не помню… хоть ты помяни меня.
Лишь к обеду она дорога -
ложка с вензелем милого имени.
***
То ли брезжится, то ли брешется,
то ль и впрямь…
Будь ты праведник или грешница
или дрянь,
все одним мы здесь миром мазаны,
и любой
ждёт прекрасную, иль — на раз она,
но — любовь.
То ли чудится, то ли слышится,
то ли сон…
Есть ли те они, с кем нам дышится
в унисон?
Может, в Липецке или в Люберцах
будет весть...
Если верится, если любится,
значит - есть.
***
Не попрошайничай у Бога –
таких уже там запредел.
Как сверху выглядит убого
ваш постный список добрых дел.
Но как бы ты ни отпирался –
до пояса нас создал Бог,
а ниже — Дьявол постарался
и лучше выдумать не мог.
Ведь поровну даны в дары нам
два глаза, две ноги-руки.
Душа и тело неразрывны
как берега одной реки.
И сколь себя под Ним не чистим –
грех всё равно неодолим.
О мир страстей и божьих истин,
ты неподсуден, неделим.
И не покажется тем мало,
кому себя не обмануть,
кто, слов отбросив одеяло,
в себя отважится взглянуть,
в души неведомые недра,
где ярославн и пенелоп
теснят Кармен, Сафо и Федра –
так что глаза ползут на лоб.
Уж кажется одна навек, но
к тебе я прибегу, любовь,
или верней сказать, прибегну,
когда отправлюсь на убой,
поняв и об одном жалея,
что грех – не меньше, чем убить –
недообнять, недолелеять
и, в гроб сходя, не долюбить.
***
Я не лишаю сна – кого люблю,
и аппетита тоже.
Напротив, лучше вкусно накормлю,
дам спать подольше.
Я не свожу – кого люблю — с ума,
не в том геройство,
а лучше в лес свожу иль в синема,
всё будет просто.
Не роковая, хищница иль вамп
и иже с нею, –
всё это прописи, шаблон и штамп,
а я сложнее.
Не разбиваю я мужских сердец –
пусть будут целы.
А я всего лишь на дуде игрец,
без всякой цели.
***
Наводнение подступает, и сомкнётся вода вот-вот.
Одиночество обступает, словно водит вкруг хоровод.
Ничего, я умею плавать, в пасть стихии голову класть.
Ничего, я умею плакать. Свою жизнь я выплачу всласть.
А любовь запустила когти и вытаскивает меня.
Глубоко запустила корни, снова всходят там зеленя.
Пусть накроет слепой волною – я приму с ней неравный бой.
Ты со мною, скажи, со мною? Я с тобою, само собой.
***
Так и жила б неживой, покуда
Бог не сказал: отомри.
Сколько любви не возьмись откуда,
сколько тепла внутри.
Крохи ловлю, хороши иль плохи,
всё норовлю сберечь,
чтоб наши личные монологи
в общую слились речь.
Чтоб эта речь стала бурной речкой,
не покрываясь льдом,
чтоб превратилась в одно сердечко,
в общепланетный дом.
Тесным кружком у костра, камина,
каждый другим – звезда...
Словно прообраз лучшего мира,
общего навсегда.
***
Любовь, переодетая весной,
цветами, снегопадами, закатом…
Она всегда как мой сурок со мной,
хотя лежит неузнанно под катом,
до той поры, пока её прочтут,
пока нажать на клавишу решатся.
А мне привычно за свою мечту,
за вечность как за поручень держаться.
«Всего прочнее на земле печаль»...
О, олово расплавленного слова!
А ты, моё отчаянье, отчаль,
я жизни парус расправляю снова.
Останься на полях моей судьбы,
на главный текст немало не влияя.
Пусть лишь любовь оставит там следы,
по строчкам в одиночестве гуляя.
***
«Как проснёшься — сразу улыбнись,
радость-рыба на улыбку клюнет», –
говорил мне тот, кто нынче вниз
с неба смотрит и всё так же любит.
Как бы врозь потом не разнесло –
уцелеть дано тому порыву.
Всё забылось, кроме этих слов
про улыбку и про радость-рыбу.
Я не забываю по утрам
улыбаться, словно умываться.
Я уже привыкла к зеркалам,
хоть там нечем больше любоваться.
Но смотрю глазами я того,
кто молился как Прекрасной даме,
не от мира будучи сего,
осыпал стихами как цветами.
Я как рыба на любовь клюю,
ни на миг о ней не забываю.
И на годы долгие плюю,
и на смерть-старуху забиваю.
Это то, к чему не липнет грязь,
что подобно золотому слитку.
В зазеркалье утром, затаясь,
радость-рыба ждёт мою улыбку.
***
Птичка, галочка в небе, лав ю,
я такую ж над строчкой ставлю,
если вдруг удалась, хорошо пошла,
и кому-то всласть, и не видно шва.
В сквере лавочка моя, лав ю,
никогда тебя не оставлю.
Здесь сидели с любимым шесть лет назад,
пока он в другой не вознёсся сад.
Ласка, лава, лавина, лав ю,
я любовь на века прославлю,
чтоб жила, обожала, дышала, жгла,
чтоб уже никуда не ушла.
***
Дважды два равняется нулю
и нулю – любая цифра в кубе,
если я на свете не люблю
и меня никто уже не любит.
Дважды два – несметное число,
если сердце ёкает при встрече,
если высоко нас занесло,
если далеко заводят речи.
Если в жизни нам она дана –
всё другое забрано на сдачу.
У любви свои ответы на
самые сложнейшие задачи.
Выше уравнений, аксиом
все её нехитрые законы.
Вам Олимп неведом и Сион,
если с нею были незнакомы.