Было щенячье-нежно и хорошо,
Только над нами черное солнце взошло.
У тебя за грудиной ледник, там обжился седой старик,
Он тебе злобный карлик и белый клык.
Выкопал погреб, наполнил солью его и льдом,
построил на погребе дом, -
На окнах белые ставни, шторы батистовые.
Ты ходишь, старик выглядывает из-за штор:
Какой, черт возьми, здесь полярный простор,
вечные льды и зима неистовая.
Мимо идущим на смерть, он кричит салют,
Счастья не будет, берите, что вам дают.
Хохочет старик и мелодию ветра насвистывает.
Черное солнце крутится как юла,
нет от него сияния, нет тепла,
Искры колючие сыпятся за воротник.
У тебя за грудиной не тает ледник,
усеянный мёртвыми альпинистами.
*
Я не Елена, не Пенелопа, не Навсикая
Ни наяву и ни во сне не возникаю
Но почему-то мысли мои о Кае
Только о нём и тянется им строка
И не осталось ни боли во мне, ни злости,
Пустая, немая, памятник на погосте
Мне хочется крика сорочьего: гости, гости
и чувствовать, как горяча у Кая рука.
*
Я поднимаю глаза и наблюдаю
Солнце Гекаты во взгляде твоём исчезает,
Беру тебя за руку, тает пейзаж в гризайли,
Плавится и оседает часть ледника
Я не хочу, чтобы было око за око
Я так и осталась твоим постоянным током.
Кай, я пришла.
Помянем же старика.