На посиделки в баре поэтическом
Пришёл я как-то серым вечерком.
Здесь авторы в подпитии лирическом
Себя читают сжав гортанью ком.
Жюри висит в портале эстетическом,
Печать стихов брошюрой на кону.
Свой выход жду. Коньяк эпизодически
Из рюмочки пузатенькой тяну.
Но задремал. И вижу – победитель я,
Издаст мои стихи сам МегаЛит!
Но тут … ба! вместо «Кружечку за Пушкина!»
Вдруг баннер «Суд истории» висит.
Я осмотрелся – лица все знакомые,
На сцене с книжкой мнусь как идиот.
Писатели, поэты … Выпасть в кому мне
Коньячная прививка не даёт.
Мне кто-то из жюри: – Извольте, – чтение,
Регламент выступлений – семь минут.
И я, собравшись с дурью во спасение,
Озвучивать стал вдохновений труд.
Читал я, вид себе придав простуженный:
– Мы все умрём, нам время – прокурор.
Вольтер вдруг засмеялся как укушенный,
А Достоевский взялся за топор.
Некрасов мне – вы не пьяны ли, батенька?
Быть может отморожены чуток?
Трясло меня. Но с важным видом валенка
Читаю дальше про любви росток.
Толстой сказал, – Хоть и люблю я ближнего,
Но правит здесь иная ипостась.
В семнадцать тридцать паровоз до Нижнего
Вы под него успеете попасть.
Ах так? Мои стихи – щенячьи шалости?!
Сменил размер я и длину стопы.
Тургенев – Льву, – К чему такие крайности?
Гораздо эстетичней утопить.
Черкнул записку Чехов издевательски:
– В палату номер 6 на «инструктаж».
С улыбкой Гоголь к гоблинам Диканькинським
Добавил колоритный персонаж.
Пока читал, краснел, седел от страха я,
Гася в груди пылающий аврал,
Подсвистывая в ритм амфибрахия,
Уткнувшись в розу Северянин спал.
Читал я лесенкой
и рифмой
рвал увесисто,
Но вижу Маяковского прищур.
Кому-то говорит, – Я с этой лестницы
Товарища сам лично и спущу.
Марина! К Вам себя томленьем мучаю!
Взвопил. Она, – Не нужен «ход конём»,
Я может в Вас влюбилась бы по случаю,
Будь Вы посимпатичнее лицом.
На месте про кресты и Русь с берёзкою
Есенин кинул гнилостный томат.
Попал он, безусловно, в Маяковского,
Ехидно брякнув, – Я случайно, брат.
Не видя ничего оригинального,
Владимир, как заправский Чингачгук,
Швырнул в того корону Северянина
Изъяв её из нежных цепких рук.
- Верните пистолет! – воскликнул Лермонтов,
– Не стоит быть, у вечного крадя!
Ремарк закальвадосил рюмку вермута,
И. Бродский молча вышел из себя.
Поэта застрелить – не преступление!
Вопил Дантес Вольтера веселя,
Иосиф, взгляд почувствовав Есенина,
На всякий случай вновь вошёл в себя.
К порядку! – Крикнул Горький назидательно,
Терпенье, заседаем до шести.
Бальмонт в ответ, – А можно председателя
Просить графинчик водки принести?
Лишь Пушкин в настроении был благостном,
Ахматовой поймав секретный знак.
Дошло до прозы и к всеобщей радости
За доктором послал мне Пастернак.
Мангуста Киплинг всё искал сбежавшего,
Нашелся он в залюбленных до дыр
Коленях гения, раскатно осенявшего
Своими криками подлунный мир.
/Вдруг оказалось, что сидел у лир
Не памятник Шекспиру, сам Шекспир/
Воспользовавшись общим замешательством,
Есенин Пастернаку треснул в лоб.
Учитывая это обстоятельство,
Уйдя в аптеку, не вернулся Блок.
Закончил я сонетом замечательным
И в довершении эффекта от строки,
Послал меня Гюго к какой-то матери,
Но Ницше тут же отпустил грехи.
***
Очнулся я, весьма трясясь поджилками.
– Готовьтесь, – мне сказали из жюри.
Поэт на сцене кончил речи пылкие
О пользе чистой утренней любви.
Я вышел. Лица, в целом, не знакомые,
Достал блокнот. Вновь положил в карман.
Сидит жюри, поэзой осветленное,
И конкурентов целый караван.
Один, – Уж не молчите, почитайте нам,
И улыбнулся мило. Как Пегас.
Я про себя подумал, – Ладно ... Нате вам!
И начал, – Было мило слушать вас,
Скажу, призвав себе судьей поэтику,
Поэт – герой во внутренней войне.
А ваша лирика здесь, что эстетика
Сопли, текущей по стене.
Смотрю – поджались у поэтов челюсти,
Но я бросал им в глубину очей:
– Вы – гении глубокой современности,
Постморализм с занудством всех мастей.
Я шёл болотом тем с упорством трактора,
Про голубей сказал и пьедестал.
Тут кто-то крикнул, – Выведите автора,
Он с вдохновеньем явно перебрал.
– Вы, жертвы муки недовдохновлённости,
Не знали боли сгорбленной спины, –
Я в них кричал, – Нет в вас поэцкой вольности,
Харизмы нету, шарма, глубины.
Накинулись тут на меня участники,
Скрутили. Но успел, пока не стих,
Под ноги плюнуть двум почти что классикам,
И треснуть председателю под дых.
***
Сижу, смотрю в окошко в отделении
- Закуришь? – слышу голос с хрипотцой
- Ага.
Следак читает заявление.
Сам в штатском, но знакомое лицо
- Набалагурил? – улыбнулся пристально.
- Да, не сдержался. Есть грешков набор.
- Открытым – не в лицо, но в спину выстрелы.
- Немногим хуже выстрела в упор.
Он закурил. – Мы вахту сверхурочную
И после смерти, знаешь ли, несём.
- Не каждому финал узреть воочию.
- Пророков нет во времени своём.