Роман Шилуцкий
ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ РАЗУМА
“Давайте наконец хоронить свои мифы, или мифы похоронят нас”. Владимир Максимов.
Вот так начнёшь говорить, а со всех сторон закричат хором: “Пессимист! Пессимист!”
А хрен его знает, может, и пессимист. Но родился-то я оптимистом!
Я родился и вырос в социуме, где с пелёнок втолковывали, а потому и всегда знали, что там, впереди, у нас и у всего человечества.
Человечество об этом ни сном ни духом, а мы, советские, знали. Об этом трещал и пел репродуктор над грубовато сколоченной детской кроваткой, об этом сообщалось с плакатов и транспарантов, провозглашалось на линейках и собраниях.
Мы были насквозь пропитаны оптимизмом. Каждый пионерский галстук, каждый трактор, сходящий с конвейера, каждая тонна зерна были им пропитаны.
“Да здравствует!” - неслось над страной из края в край.
Мы знали своё грядущее, как иные не знают своих пяти пальцев. Мы сдавали его на текущих и государственных экзаменах. Члены всех мыслимых творческих союзов писали, чертили, лепили, ваяли его образ.
Быть оптимистом было легко и просто. Страна на подъёме, и ты на подъёме вместе с нею.
А пессимизм в нашем обществе был отринут и проклят. Упадничество - классовый враг!
Я не помню, когда и почему стал пессимистом.
Оптимист верит в прогресс, прирастание, торжество разумности. И он прав - в пределах своего оптимизма.
Пессимист наблюдает регресс, упадок, торжество абсурдности. И он прав - в пределах своего пессимизма.
Жизнелюб уже сейчас поглощает вкусное и подтверждает это активным причмокиванием.
Оптимист ест что попало, зато верит: когда-нибудь он сам или следующее поколение будут непременно есть только вкусное, подтверждая это активным причмокиванием.
Стать жизнелюбом мне также не судилось: каких-то ферментов в натуре не хватило.
Франсуа Гизо: “Мир принадлежит оптимистам, пессимисты - только наблюдатели”. Так ли?
А принадлежит ли мир хоть кому-нибудь, хоть тому же Господу?
Что уж такого грандиозного воздвигли, осуществили, подарили человечеству эти самые оптимисты? Эйфелеву башню и Гудзонов мост - магнитные полюса для самоубийц?
Не бешеными ли оптимистами были величайшие громилы ХХ столетия?
И оптимизм не панацея, и пессимизм не выход.
Сколько поэзии изначально наворочено вокруг самого простого естественного занятия: убийства человека человеком!
“Энола Гэй”: самолёт назван пилотом в честь любимой матери.
Экипаж состоял из двенадцати (ни больше, ни меньше)
возлюбленных чад Христовых.
“Малыш”: бомба, сброшенная на Хиросиму. 80 тысяч душ сгорели во мгновение ока.
“Толстяк”: бомба, сброшенная на Нагасаки. 60 тысяч душ сгорели во мгновение ока.
От человека, сидевшего на ступеньках банка, осталась хотя бы тень.
“Мы живём на звезде. На зелёной.
Мы живём на зелёной звезде,
где спокойные пальмы и клёны
к затенённой клонятся воде.
Мы живём на звезде. На лазурной.
Мы живём на лазурной звезде,
где Гольфстрим извивается бурный,
зарождаясь в прозрачной воде.
Но кому-то захочется славой
прогреметь навсегда и везде, -
и живём на звезде, на кровавой,
и живём на кровавой звезде”.
Георгий Шенгели.
Уже устаревшие данные: суммарная мощность всех взрывчатых веществ, израсходованных во второй мировой войне, равна 3 мегатоннам; суммарная мощность оружия, накопленного к концу прошлого столетия в арсеналах планеты, составляет более 10 000 мегатонн (= шесть тысяч “вторых мировых войн”). Если пересчитать на тринитротолуол, то на каждого землянина приходилось свыше трёх тонн. Смерть с косою мне нравилась больше: с нею можно было поспорить, попытаться договориться, потянуть время.
Вадим Шефнер: “Мой творитель, мой покровитель, мой могильник - Двадцатый век…”
Они мне: высадка на Луне. Я им: Руанда. Они мне: совместные экипажи на МКС. Я им: Кампучия. Они мне: интернет, мобильники. Я им: ИГИЛ и войны, войны, войны…
“...он считал всемирную историю бесполезным бюрократическим учреждением, где от человека с точным усердием отнимается смысл и вес существования”. Андрей Платонов. “Чевенгур”.
Обычному массовому человеку бытие ни к чему: оно его может и напугать на всю жизнь, если ненароком столкнутся лоб в лоб. Такой человек инстинктивно заслоняется от бытия бытом, и правильно делает: оно ему противопоказано. Равно как и преизбыток сознания.
Картинки рая, картинки ада - это обытовление бытия, низведение его до приемлемого простейшего разумения: с таким чёртом можно договориться, с таким богом можно условиться. А вот как договориться с Космосом? О чём условиться с Вечностью?
Что произошло на Земле в ХХ веке? Жертвоприношение разума.
Человеческое общество никуда расти качественно не будет после гекатомбы прошлого столетия. Мы будем просто жить-поживать, добра наживать: громоздиться, расползаться, самопожираясь, самовозбуждаясь, борясь за клочки в закоулочках - без намёков на Возрождение, без поползновений и дерзаний, плодясь и размножаясь всё более искусственным путём, мельчая в познании и самопознании, раскалываясь и дробясь, умножая количество хворей и количество снадобий, измышляя и совершенствуя технологию развлечений и удовольствий.
Ни умереть, ни воскреснуть...
О будущем даже профессиональным фантастам думать не хочется, а тем, кто ещё берётся, должно быть хоть как-то стыдно, зазорно.
Нынешние фэнтезисты просто играют. И человечество играется: барахтается в огромной своей песочнице. Всё более ценятся те, кто способен придумать хоть какой-то новый поворотец в старой-престарой забаве. А уж совершенно новая (или кажущаяся таковой) развлекуха достойна Нобелевки, не меньше. Жаль, инженеры Рубики рождаются недостаточно часто.
То, что нас возвысило, нас же и низвергнет. Опасное заблуждение - думать, что всё развитие Природы было изначально, закономерно, целенаправленно устремлено к тому, чтобы возник человек разумный, чтобы возникли мы. Чем дальше, тем основательнее можем предположить, что мы случайный выверт физической Вселенной, её ошибка, промах, злокозненность которого становится всё нагляднее от этапа к этапу. 21 век не отрёкся, не отшатнулся в ужасе от всего убийственного опыта, накопленного предыдущим столетием, а молча продолжил - как приговорённый, обречённый - идти тем же путём в том же направлении, уже приращивая собственный убийственный опыт. Рано или поздно Природа займётся окончательным устранением своего недосмотра. Да и уже занялась. А мы ей поможем, всё активнее включая механизмы саморазрушения и самоликвидации, заложенные в нас вместе с разумом.
Если бы мне предложили выбрать снимок с “лицом, представляющим человечество”, я бы остановился на этом: немолодой человек, седые космы торчат во все стороны, как протуберанцы, неубираемые морщины во весь лоб, по-дебильному весело выпученные глаза, до предела высунутый язык... Знаменитый фотопортрет Альберта Эйнштейна.
Человек разумен? Ладно. Однако разумно ли человечество?
Борис Слуцкий: “Люди смётки и люди хватки победили людей ума, - положили их на лопатки, наложили сверху дерьма”.
Блистательно звучит: “Каждый человек - брат Прометея!” Это Поль Элюар воскликнул. Поэт. Однако: человек по отношению к Прометею легковерный Авель или вероломный Каин? С факелом просветителя или факелом поджигателя?
За время своего существования человечество пережило, если округлить, 15 000 войн, в которых погибло, если опять же округлить, до четырёх миллиардов людей. В 1900 году на нашей планете жило 1,65 миллиарда человек. То есть за свою историю мы погубили несколько человечеств… Не пришельцы злобные, измышляемые нами снова и снова, а мы сами. И продолжаем плодиться и размножаться, окруженные Могилами неизвестных солдат и возжёнными Вечными огнями. Разум возмущается, но аккуратно. Совесть протестует, но без перехлёста.
...Наползающий год. Глянешь в оконышко, во тьму предрассветную,а там - шевелящаяся масса не выжатых ещё (как лимон? как половая тряпка? как мы сами?) трёхсот шестидесяти пяти дней.
Страшный Суд не есть финал, а - только промежуточная станция. Мы всем планетарным сообществом её проскочили глазом не моргнув. В августе 1945.
Чарльз Чаплин: “...смешное рождается из трагического: вероятно, потому, что смех - это вызов судьбе: мы смеёмся, сознавая свою беспомощность перед силами природы, смеёмся, чтобы не сойти с ума…”
Это было прежде. Какой там нынче вызов судьбе? Прислушайтесь: мы гогочем, просто потому что гогочем. Потому что гоготать легче, чем оплакивать и задумываться.
Два чеховских суждения произнесены столетие тому: вся земля - наш сад; вся земля - наша палата №6. Они не взаимоисключающи: мы первое превратили во второе, и только-то.
Христос не смел смеяться: ему уста свело. Он понял, что скитаться придётся всё равно.Тюремные свиданья, последние слова.Туда-сюда снованье планетного села. Предрешено, однако ничуть не решено: доведено до знака - за ним опять темно.
История не может и не должна быть хладнокровной: ей противопоказано быть беспристрастной. Это же не просто фиксация фактов в их последовательности и даже не анализ их для выявления причинных связей, а нечто большее, высшее - по духу и назначению. В основу её должна быть положена переосмысленная знаменитая формулировка: “Сострадаю - следовательно, существую”. Как мерило, как эталон для оценки личностей и событий следовало бы взять (но вряд ли когда-нибудь будет взято) прозрачный толстовский постулат: “Нет величия там, где нет простоты, добра и правды”. При чтении исторических трудов необходимо и думать, и смеяться, и плакать, и негодовать, и мучиться, и верить. Это особая наука: предостерегающая и вдохновляющая, ужасающая и порождающая восторг.
теряю нить повествования но разве ею было связано всё то что прежде было сказано - вся прорва нашего сознания? сказание не завершается - вновь появляются сказители но ими дело не решается: иные надобны спасители
Прошлого нет, но путешествовать по нему можно: наши дороги проложены по его путям, наши города воздвигнуты на его руинах, наши могилы покоятся на его останках. Однако если это постоянно иметь в виду, то и шагу ступить невозможно: ну, как ступать по головам?! Хвала создателю, наше сознание устроено по-другому: искусство приспосабливаться, придуриваться спасает нас.
Реальным творчеством занимается 1(один) человек из десяти тысяч таких же. Для него мозг - средство постижения и преображения.
брошенное вскользь слово отлетело
пронизав насквозь скормленное тело
ненажора мозг на паучьих лапках -
если б видел Босх взял бы и заплакал
и схвативши гвоздь замахнувшись остро
погрузил бы в воск и не стало б монстра
За каждой манией кроется своя доза величия, пусть даже мнимого, но всегда ужасающего. Добавлю в список манию всечеловеческого величия...
“Помню день, когда я прочитал об атомной бомбе. Даже пережитые нами ужасы не смогли вытравить до конца всех человеческих чувств, и вот произошло нечто, бесконечно удалявшее нас от привычных представлений о совести, о духовном прогрессе. А я всё ещё продолжал верить в слова Короленко, выписанные когда-то гимназистом четвёртого класса: “Человек создан для счастья, как птица для полёта”. Более оглушительного опровержения 19 веку, чем Хиросима, нельзя было придумать”. Илья Эренбург.
А что опровергает описанное Виктором Некрасовым будничное сезонное действо, осуществляемое бригадами, соревнующимися за высокие показатели трудовой доблести. Дело происходит на Командорских островах, на котиковом лежбище. “В стадо котиков врезалась толпа здоровенных ребят… Кричащие, размахивающие палками люди отсекли часть стада и погнали его в сторону сарайчиков. Над берегом стоял стон избиваемых животных, человечий ор и свист дубинок. Меткими, молниеносными ударами направо и налево зверобои стали уничтожать котиков: они с поразительным умением и меткостью наносили сокрушительный удар по кончику носа, самому чувствительному месту у котика, и тот валился, обливаясь кровью… Через несколько минут всё было кончено. Поле боя усеяно трупами. Недобитых добивают специальными дубинками - “дрыгалками”. Так повторяется несколько раз, пока не выполнен и не перевыполнен план рабочего дня…”
В космос следовало выходить объединённым человечеством. Вместо этого поспешили порознь и потащили туда свою страхи, злобу и разобщённость.
Костями буднично потрескивая, гудит поветрие заразное. Когда-то мерились прогрессами, а нынче меримся маразмами.
“Самоубийство - единственное, что может совершить человек, не спрашивая ни у кого разрешения, это тот единственный необходимый шаг, который человек способен сделать самостоятельно, не согласуя его с внешними посторонними силами. Мы привыкли говорить, что человек свободен распоряжаться своей судьбой, а это как раз и подразумевает то последнее средство, которое никто не может отнять у человека, если он решит к нему прибегнуть. Но эта свобода тоже имеет свою цену, как и всё остальное… За эту свободу платишь бесповоротностью, необратимостью”. Джеймс Джонс. “Отныне и вовеки”.
Что происходит у нас на глазах? Замедленная съёмка самоубийства всего человечества.
“Всегда быть правым, всегда идти напролом, ни в чём не сомневаясь, - разве не с помощью этих великих качеств тупость управляет миром?” Уильям Теккерей.
...не блестящий Разум, но - блестящая Тупость…
Война, террор, репрессии, геноцид, голодомор посягают не только на жизни, но и на смерти людей: на простое право любого прожить свою жизнь до конца - до своей, а не навязанной смерти.
Процессы конца 20 - начала 21 века: ускоряющееся массовое обобщение, усреднение, унификация, стирание заподлицо миллионов и уже миллиардов судеб. Это общая доля наших странных сообществ, непонятных стран, растворяющихся одно в другом поколений. Да, ещё сохраняются островки “исторического своеобразия”, но материками им никогда не стать.
Если сравнивать по части кровопусканий, то лучше всего мы жили до нашей эры. Наша эра тянулась от Рождества Христового до Распятия Хиросимового. Потом началась не наша эра, но мы этого так и не признали. Семьдесят пять лет продолжается победоносное шествие к всеобщему вырождению. Инстинкт самосохранения человечества уже поставлен на счётчик, и не важно, сколько продлится обратный отсчёт, если он обратный.
Говорят, чем далее, тем сложнее предсказывать будущее. Предположите что-либо несусветное, лишь бы оно было в достаточной мере скверным, и оно сбудется. Как сбылось описанное в 1908 году Джеком Лондоном в рассказе “Враг всего мира”: “...ряд событий, которые так всполошили мир в 1933 и в 1941 годах…”; “...вызвал ужасную германо-американскую войну, которая унесла около восьмисот тысяч жизней и потребовала почти неисчислимых затрат...в 1939 году…” Писатель, пожалев чувствительных читателей, приструнил своё воображение, а, может, ему и самому страшновато стало из-за разгулявшейся фантазии, поэтому указанное число убиенных представилось ему достаточно жутким.
В первой мировой войне люди погубили 22 000 000 своих собратьев, во второй мировой - 71 000 000.
История? Откроем-ка дневники Михаила Пришвина: “...образ чана, в котором варится некое сложнейшее по составу варево, неотвратимое, необходимое, и судить о нём по всей правде невозможно участникам, самим варящимся в этом чане, где всё крутится и орёт от злости и боли, жара и холода; вдруг на одну только минуту отдышка, и все вместе обтираются, обсушиваются, закусывают, закуривают и благодарят Создателя за дивную его премудрость на земле, на небе и на водах. Безделицу тут им покажи, какую-нибудь зажигалку чикни, и сколько тут будет удивленья, неожиданных мыслей, слов, тут же рождённых, веселья самого искреннего, задушевного, пока старший не крикнет: “Ребята, в чан!” - и всё опять завертится…”
Безделицу тут им покажи - айфон новый, либо айпад, либо о гаджетах поведай, и столько тут будет - - -
Современная серьёзная философия даже не замахивается на то, чтобы создать новое системное мировоззрение, - копается в элементах, частностях, видах и подвидах: все враздробь, и она враздробь. Мир как таковой и прежде был скорее условностью, кажимостью, а уж теперь-то, в условиях INFO и POSTINFO, эта шевелящаяся масса нашего мироколичества и подавно недоступна для охвата, оценки, взвешивания - для целостного ВОЗЗРЕНИЯ. Возможны только комментарии к предыдущим комментариям…
Теофиль Готье: “Вечность уж слишком одряхлела. Должен же был прийти конец и ей…”
Интернет и автомат Калашникова: кто кого сборет? А никто и никого: они вдвоём сборят всех и вся.
Бах и Сеть. Бах величественнее, поэтому он уступает. Сеть внесословна и всеядна, поэтому захватывает пространство и время.
Шашни с Бахом невозможны в принципе. Интернетблудни, посиделки с богом и пирушки с дьяволом заполняют умы, будни и праздники. Сбрасывать в Баха мусор из своих мозгов? Не получится! А в Сеть - всегда пожалуйста. Зарываемся всё глубже, и всё выше над нами террикон из наших тараканов. Вот она, Вавилонская башня наших дней! Дать ей вселенский размах, придать ей вселенское значение - наша задача, зуд неустранимый.
Интеллектуальный разрыв в истории нашего времени: прежнее, достигнутое за века с такими муками и жертвами, оборвалось и недосягаемо, хоть контуры его ещё ясно различимы во мгле минувшего; новое витает в разреженном воздухе придвинувшегося к нам близко, в лица нам неприятно дышащего грядущего. Мы как раз в месте разрыва: окончания того и другого болтаются прямо перед нашим носом. Сдаётся, вот-вот ухватимся, сведём воедино, свяжем, и продолжится изначальный путь откуда-то оттуда куда-то туда. Но всякий раз это оказывается фикцией, видением: никаких нитей, кабелей, канатов… Так что полощитесь-ка в повседневном, как в вековечном.
Как вкладыши в матрёшку: будущее дочерей и внуков, будущее страны, будущее вселюдства… Или пожутче - как в том сюжете про Кощееву смерть?
Что-то давно не перечитывал (и не тянет!) Лема, Азимова, Кларка, Стругацких, Бредбери, не говоря уж об Оруэлле и Хаксли… Когда я в последний раз задумывался о будущем? Не помню, а это скверно. К какому врачу следует обращаться, если перестаёшь заглядывать в грядущее? Или это не лечится? Необратимо ли это, и все ли застигнутые старостью этим страдают?
...поискаться в будущем, как ищутся в голове?
Что такое, вообще-то, это самое будущее? Нынешний вечер, который ещё не наступил, к нему не относится? Завтрашний день в него включён? А весь оставшийся отрезок доживаемого года? А ведь это, по сути, и есть единственное моё личное будущее, на которое с некоторой долей вероятности могу претендовать, которое почти без опаски могу себе как-то представить, расчислить, расчертить, потому что всерьёз намерен прожить нынешний вечер, завтрашний день, остаток года. А вот дальше заглядывать не рискую: там - белое пятно, терра инкогнита, чёрная дыра. Кто доживёт - узнает.
Хотя, с другой стороны, что это за грядущее, если его можно заранее представить, расписать,спланировать? Более полувека тому я изучал будущее в университете: слушал подробные лекции о нём (конспектировать ленился, по правде говоря), выступал на семинарах, сдавал зачёты, государственный экзамен… “Нынешнее поколение будет жить при коммунизме!” - было предуказано нам свыше, потому что мы как раз тогда были тем самым “нынешним поколением”. Взгляд устремлялся на двадцать лет вперёд и ещё на десять, а далее всё тонуло в разливанном свете коммунистического солнца. Событие окончательного перехода в своего рода антимир без войны, бедности, угнетения, горя и т.д. было назначено на 1990 год, до которого, как мне, бессовестно молодому, казалось, ещё уймища времени… Это теперь я знаю, что и двадцать лет ничто, и сорок почти пустяк, и полвека - фюить! - и нету. А тогда-то всё представлялось по-иному, потому что мы жили в иной системе мер и весов.
Первый назначенный, научно обоснованный год приблизился, наступил, прошёл, а ничего не сбылось. Двери в рай не то что не распахнулись, а даже и не приотворились вот на такусенькую щёлочку. Длилась-тащилась прежняя застойная, как мы позднее поняли, жизнь, перемежаемая бурными всплесками: БАМ! Афганистан! Олимпиада! Страна стояла на трудовой вахте, ходила на демонстрации трудящихся, спивалась, изучала материалы очередного судьбоносного съезда, тащила всё что попадалось под руку (я тащил из школы списанную ломань, чтобы громоздить в хате дополнительные книжные полки)... Разговоров о пропавшем бог знает куда коммунизме не было слышно в округе . Я пытался в компаниях наводить собеседников на тему 1980 года, но никто не мог припомнить, что было на сей год назначено. Когда же я принимался пояснять, на меня смотрели с подозрением: придуривается или стукач?
Для Оруэлла далёким и жутким будущим был 1984, но его роман добрался до нас только в разгар перестройки, с диким опозданием, так что мы промахнули этот год не глядя. А потом всесильная советская советская власть превратилась в пошлый анекдот, всемогущий Советский Союз накрылся медным тазом, и пошло-поехало так, как никаким футуристам, включая бедного Амальрика, и привидеться не могло.
Дожили, переступили, не ужаснулись. И до чего же буднично произошёл распад сверхогромной страны! Не потряс. Напротив, в новый 1992 вступали с обновлёнными надеждами, как будто с заново наполненными стаканами. Мы разучились потрясаться. А может, и не умели никогда? Вот и начало третьего тысячелетия миновали весело, непринуждённо, словно через порог соседней квартиры переступили…
...то, что приблизится, нагрянет, исполнится. Сколько же будущих я пережить успел? Вот уже и после 1991 почти тридцать лет миновало. Где они, те чаяния, мечты, ожидания? Кто-нибудь помнит о них?
Вижу картинку: стоят в затылочек поколения человеческие, как новобранцы перед медкомиссией, стоят в очереди за будущим, а в вожделённом окошке им подают только подновлённое прошлое. Передние не сообщают об этом задним, и те продолжают зачарованно вглядываться в намалёванную лазурь над нарисованной чертой горизонта: там откроется окошко, просвет, оттуда прольётся сияние, снизойдёт благодать обещанная.
Я ушёл из очереди, потому что всё, что полагается, получил. Тяжело тащу узелок, мешок, чувал своего прошлого. Не нажитого, а прожитого. Волоку, потому что ничего иного нет. Единственный скарб. Имущество. Сокровище. Помню, не верил, что доживу до столетия Великого Октября (так это прежде называлось), даже на улице Октябрьской не дотяну. А так хотелось дотянуть и посмеяться - над собой, советским подростком, советским юнцом, а после далеко не юношей... И наступил 2017, и отступил, а я забыл посмеяться. Да и не до смеха было мне, беженцу от украино-российской войны, “временно перемещённому лицу”.
На следующих остановках выйдут другие, я в их будущее не лезу. Мне и настоящее моё не принадлежит, потому что чужого в нём намного больше, чем своего - родного, понятного, близкого…
Прочитал, что до нас на Земле отжило своё более восьмисот поколений, из них, примерно, шестьсот пятьдесят ютились в пещерах. Ютились, но и к прекрасному тянулись, оставив для нас знаменитые наскальные росписи. Нечто вроде того, как позднее повелось вырезать на древесных стволах, партах и парковых скамейках, выцарапывать на тюремных стенах, кто и когда “здесь был”. Тем, пещерным, тоже захотелось обозначить себя в пространстве и времени. Застолбить своё место в ещё не начавшейся истории… Семьдесят с чем-то поколений связали себя письменностью. Стало мало поговорить - потребовалось зафиксировать. На скрижали заносили главное, потом перешли на мелочи. Затем мелочи забили главное. Поначалу письмена сияли новообретённой правдой, но те же письмена стали зиять глубже, основательнее укоренившейся ложью. Теперь придумали слово “фейк”, которым окончательно уравняли в правах ложь и правду.
Поколений шесть-восемь получили доступ к массовой печатной продукции: расширилась территория знания, неизбежно расширяя просторы неизвестности. Вскоре выяснилось, что оттиснутое типографским способом мракобесие куда действеннее плодов разумности.
Подавляющее большинство материальных благ, технических новшеств, которыми мы бездумно пользуемся, появилось на свет за время жизни пары поколений. Планета вертится, как и вертелась, а вот мы - в тысячи раз быстрее. При этом то, что по-настоящему отличает нас от иной живой материи, изменилось за века и века явно недостаточно: ни милосердия, ни бескорыстности, ни чести, совести, достоинства не стало больше на душу населения после окончания второй мировой… Пронырливые стали точно, а вот рассудительнее вряд ли.
Кому сейчас без перевода полностью понятна фраза из моей школьной тетради по обществоведению: “Необходимо правильно сочетать материальные и моральные стимулы к труду в период развёрнутого строительства коммунизма”?
Я принадлежу к поколению, которое вырастало и привыкало жить в тени двух войн: позади была война отцов, впереди - наша собственная, которая рисовалась как и впрямь “последний и решительный” убой. Странно, но ни документальные фильмы о Хиросиме, ни противогазы и убежища, ни карибский кризис, ни вьетнамская война, ни бои на Даманском не загружали наше сознание страхом. А уж к урокам ГРОБ (гражданской обороны) мы и вовсе относились с исключительным легкомыслием. Страна ощетинилась ракетами, на неё нацелились ракетами, а жизнь катилась себе и катилась.
Война же отцов, а тем паче отдалённая гражданская обросли столькими легендами, что мы подживливались, как ни парадоксально звучит, подзаряжались до какой-то поры их трагическим пафосом. Потому, видать, что это были войны за правду, за победу нашего добра над их злом и т.п. По крайней мере так считалось, так внушалось, так ощущалось.
Доморощенные рассуждения? примитивные разглагольствования? копеечные сбережения? сомнительные удовольствия? Мы сдавали марксизм на отлично, а теперь он почти нелегальный. За текст мой не мучают в пыточной и не пролито крови ни капли...
Три наших энергии - три наших не ослабевающих в поколениях инстинкта: самовоспроизводства (самовосполнения); саморазвития (самоисполнения); самосохранения (самораспространения вовне, включая космос). Вот чем, должно быть, на самом деле двигалась и движется история лиц, групп, сообществ, масс, человечества в целом. Ни моральность (честь, совесть, достоинство, сострадательность..), ни духовность (жажда познания, поиск идеального, чувство прекрасного, тяга к бескорыстному творчеству, любомудрие…) никогда не были самодостаточными, решающими, определяющими факторами. И тем более никогда уже не будут. Да, появлялись и появляются и мученики, и герои, и прозорливцы, да случались и случаются поразительные примеры самопожертвования, альтруизма, духовного взлёта. Но разве капитальнее, внушительнее , устойчивее становится от этого слой - тот самый запас моральности и воодушевлённости? Защитный слой между человечностью и первобытной дикостью? Нет, была тонкая плёночка, то и дело прорываемая мировыми войнами, гулагами, геноцидами, такою же тонкою, постоянно рвущейся она и остаётся. Наш культурный озоновый слой, в котором уже зияют свои незакрываемые дыры.
А теперь займёмся правкой текста,
ничего что повернуться негде:
от замет и толкований тесно,
словно бы в аду или на небе.
“Красота спасёт мир…” Заигранная фраза. Заигрываемся мы. Заигрываются наши великие. Не избегают этой участи и самые сильные фразы. Они же самые простые, даже тривиальные, даже плоские. Что в данной фразе было столь необычного, что именно её выхватили из леденящего водоворота, из геенны огненной, каковыми являются романы Достоевского? Почему высказанная однажды героем, озарившая (чем?) гения, брошенная в толпу человечества фраза почти сразу обрела все права и признаки некоего закона, мучительного выхода, выстраданного ответа?
Кстати, если это гений, то может ли хоть что-либо его озарить?
Итак, в 19 веке (или - раньше? на заре романтизма - в наполеоновскую пору?), многим стало понятно: мир колеблем, зыблем, низвергаем. И после очередного низвержения восстанавливается далеко не всё. Наконец мы усвоили, что наш мир вполне уничтожаем и уже без надежд на восстановление хоть в каком-то объёме. Вопрос только в сроках. На заре человечества ему светило начало божьего мира. Теперь нам светит искусственным источником конец этого самого мира.
А разве в святых книгах где-нибудь заявлено, обещано, что наш свет вечен, неиссякаем, непреходящ? Напротив: недвусмысленно указано и поведано в потрясающих образах совершенно противоположное: приблизятся сроки, и исполнятся сроки, и никто не избегнет, и ничто не спасётся. Так можно ли сберечь изначально обречённое? Спасти, удержать на краю бездны? Однако гений поставил перед собою и перед нами именно этот вопрос: как спасти? чем удержать эту неповоротливую и постоянно меняющуюся махину, чудом возникшую и неимоверно разросшуюся на одной из космических глыб? Чем укрепить изнутри всё налепленное, настроенное, нагромождённое, напридуманное восьмьюстами поколений? Всё то, что и есть наш собственный человеческий мир, пусть даже и стояло у его истоков Божье соизволение. Что же избрано в качестве спасительного средства? Самое хрупкое, самое противоречивое - Красота. До сих пор оспаривается, что это такое, из чего получается, как извлекается. Да и в каких дозах должно быть применяемо, чтобы могло спасти закоренелое в самоубийственных грехах человечество? В гомеопатических не помогло. В лошадиных не сработало. А запасы самой красоты разве неисчерпаемы? Причём на каждое явление прекрасного тут же откликается с десяток уродств.
Да знаю, знаю, что подходит и что не походит под определение красоты. Какие сферы охвачены ею, а какие едва затронуты, к сожалению, или вовсе не освоены. Или - не знаю? А моему соседу сие ведомо? А моим землякам интересно? А землянам в массе важно? То-то и оно. Сомнительную фразу обронил один герой гениального романа “Идиот”, а другой, ёрничая, подхватил и выставил на обозрение.
Теперь давайте заменим первое слово - самое широкое и самое беззащитное: ведь именно красивое так легко может быть поругано, обесчещено, оболгано. Допустим такой вариант правки: “Интернет спасёт мир”. А что? У этой формулировки сейчас найдётся куда больше сторонников, чем у исходной… Впрочем, ничего и никого он не спасёт. Ну, пролезем мы через это незрячее окошко в ещё один тупик, побольше прежнего, ещё на сколько-то придвинемся к финалу, до которого, по историческим меркам, и без того рукой подать. А после придумаем новое средство самообольщения и словно бы отсрочку получим. Тогда так: “Х спасёт мир”. А мир - это что? Это вот то, что мы видим вокруг себя? Войны на ровном месте, резню безостановочную, травлю всех и всего? Стоит ли этакое спасать? Получается: “Х спасёт Х”. Но насчёт “спасёт, убережёт, сохранит” у Иоанна читали, помним-с. Тоже понятие без обоснования. Столько изуродовано, изничтожено, измордовано: никакими раскопками и реставрациями не восполнишь. Итого: “ХХХ”. Да, вот оно, искомое: третье тысячелетие после Рождества Христова. Не уравнение с тремя неизвестными, а последнее действие вселюдской трагикомедии. И тут ни к чему даже дотягивать до 2999: на любом месте можно текст оборвать, потому что он давно весь выдуман, высказан, выложен в интернете.
Вот такая, с позволения сказать, правка. Но мне и первоначальная редакция вполне по душе: фраза красивая, звонкая, ни к чему определённому не обязывающая, потому и живёт, хотя затрёпана прямо-таки до изжоги духовной.
Сергей Аверинцев: “У меня нет надежды на человеческий разум; однако мне хотелось бы надеяться на естественно присущее человеку отвращение к скуке… Увы, я не надеюсь на то, что мы станем мудрыми. Я даже не очень надеюсь на то, что нам станет стыдно. Я чуть-чуть позволяю себе надеяться на то, что нам станет скучно”.
Скука, отвращение к скуке спасёт мир? Пока держит на плаву, говоря помягче... Мне проще: я не надеюсь ни на что. Относительно себя надеяться уже поздно: дело сделано. Что касается судеб человечества, то всё, на что оно оказалось способно, заключено в изобретении как бы науки под названием - футурология. Знаменит и горько-ироничен сюжет от Станислава Лема о том, как воображаемому футурологу, вооружённому всеми достижениями тогдашней науки, на пороге ХХ века рассказали о том, что землянам предстоит узнать и пережить за наступающие сто лет, начав обзор предстоящего так: “Считаешь ли ты вероятным, что вскоре возникнут в центре Европы огромные промышленные предприятия, в которых будут сжигать миллионы людей?..” Думаю, можно ограничить цитирование одним этим пунктом, чтобы утверждать: предположившего подобное сочли самым страшным клеветником на род человеческий…
В 1981 году был мною приобретен почти изящно изданный томик президента Советской ассоциации политических наук Шахназарова: “Грядущий миропорядок” (заключительная часть прогностической трилогии, в которую ещё входили: “Социалистическая судьба человечества” и “Фиаско футурологии”). Путём пространных выкладок на основе богатейшего фактического материала автор убедительно (для сугубо советского человека образца 1981 года) доказывал, что предначертанной им судьбы человечеству не миновать; что попытки начертать иную перспективу изначально провальны; что грядущий миропорядок вознесёт землян на неслыханную высоту, сравнимую с космической… Спустя десять лет не стало Союза и соцлагеря; спустя двадцать лет рухнули башни-близнецы в Нью-Йорке; спустя почти тридцать лет немцы (!) устало и безуспешно пытаются прекратить российско-украинскую войну...
Шахназаров умер после падения СССР, но незадолго до падения башен. Единственное, что могло бы его утешить, что и Фукуяма не угадал, и никто не угадает, на что человечество окажется способно даже в ближайшие полсотни лет. Никому не удалось создать для человечества как животрепещущего явления даже таблицу умножения, не говоря уж о периодической системе элементов.
Все наши взлёты - исключения,
а наше правило - падения.
Всё безымянное - ничейное:
века безумства и балдения.
В двадцатом столетии был выработан невиданный прежде сплав мечты, надежды, веры и зверской энергии, почти звериной силы выживания и одоления. Советская система - самый поразительный в мировой истории пример системы, настроенной на последовательное саморазрушение, при том что нацелена она была исключительно на созидание: по генеральному плану, с непременным указанием точных этапов и сроков, пусть и передвигаемых то и дело то на тридцатые, то на пятидесятые, то на восьмидесятые годы. С назначенной конечной целью в виде вечного царства Равенства, Братства, Счастья и Благополучия для всех уцелевших, потому что сроки отмерялись щедро, этапы тянулись долго. Уничтожались (тоже по замыслу и плану) сословия, классы, народы, группы и прослойки. К высшей мере приговаривались неугодные науки, философии, религии, литературные направления, виды искусства. Истреблялись уклады, ремёсла, обычаи, традиции. И одновременно строились гиганты индустрии, рылись во всех направлениях каналы, перекрывались реки… Ещё б немного, и были бы сдвинуты материки, но проект планетарного переустройства изгнил изнутри и рухнул, рассыпался. Соберётся ли, воодушевится ли человечество ещё раз на нечто подобное? Не дай бог!..
Людство народилось, вышелушилось, вылупилось из природы, чтобы создать цивилизацию. А для этого надо убрать природу, которая не вписывается в цивилизацию, выпирает из неё, путается под ногами: как её совместить с придуманным, технократическим, сконструированным обиталищем? Ну, в угол задвинуть, с глаз долой. В идеале - обуздать стихии (тоже загнать их под лавку) и полностью перейти на искусственную воду, искусственный воздух, взрыхлять искусственную почву, вкушать искусственную пищу, довериться искусственному интеллекту, перепоручить продление рода искусственному оплодотворению… И ведь многое в этой программе уже успешно выполняется. Так мы на верном пути? Мы спасёмся?
Одни уверены, что устремлены вперёд, другие - что сдаём назад. Мне на ум приходят картинки: собака ловит себя за хвост, змея кусает себя за хвост, ящерица сбрасывает свой хвост и так далее. Всеобщая грамотность сродни всеобщей безграмотности, наращивание разумности ведёт к безрассудству, члены академии наук с легкомыслием дикарей принимаются по команде насаждать мракобесие, поддерживая самую гнусную власть. В масскульте интеллигенция наших дней и толпа наконец-то сошлись во вкусах, слились в эстетическом экстазе торжествующей пошлости… Всё больше предохранителей - всё ниже уровень предохранённости. Всемирный город дожирает и дожрёт-таки всемирную деревню. Забираемся в космос, как будто пытаясь удрать от ответственности за содеянное на Земле, за нерешённое в нашем доме.
Сдаётся мне, что кое-как добив, доконав, завершив ХХ век, а с ним и второе тысячелетие новой эры, человечество продолжает карабкаться куда-то вверх по той же самой лестнице, которая ведёт всё-таки вниз. Оно снова и снова находит в себе силы вытерпеть, превозмочь препятствия, которые само же по большей части порождает, громоздит перед собою, - силы жить, притираться, пристраиваться к преградам, если их нельзя одолеть: принять в себя, как тот же СПИД, и тянуть лямку дальше. Далее в пространстве, ведь в перспективе, если поднатужиться, земляне могут перебраться на Марс либо Венеру. Однако накопленная история головокружительных достижений и убийственных заблуждений не даёт продвинуться далее во времени: год лепится к году, десятилетие к десятилетию - и что?
Не уходят из головы подземные войска китайского императора Цзинь: на площади в двенадцать футбольных полей несут вечную стражу без малого миллион фигурок из глины. На глубине семи метров взору открывается замысловатая штольня длиной 291, а шириной - 4 метра. Вся она плотно заставлена глиняными человечками, в каждом 60 сантиметров росту. Конные и пешие воины имеют красно-кремовые головы, чёрные глаза и - что самое главное! - детально проработанные индивидуальные черты лица. То есть целый миллион людей, реально живших (храбро воевавших, верно служивших!) в середине второго века до нашей эры, однажды вышли в поход и благополучно добрались до нас с вами. Их пёстрые шёлковые одеяния не сохранились в дороге, истрепались. Но люди дошли! Кстати, у большинства воинов почему-то отсутствуют руки (были из дерева и истлели?), но руками они намахались при жизни. Зато лица сбереглись, и мы можем заглянуть в них: в угрюмые и настороженные, в сосредоточенные и расслабленные, красивые и не очень… И на всех играет общая блуждающая улыбка, как будто они - в глиняном воплощении - обрели вымечтанный выход в бессмертие.
Император Цинь намеревался повоевать и в потустороннем мире? Потому и деревянные руки пристроены были на шарнирах, чтобы удобнее мечами владеть? Наш разум не ограничен в той же мере, что и наше безумие.
Почему-то никому до сих пор не явилась мысль: вылепливать и обжигать образ каждого из живущих - на вечную память. Неужто глины не хватит на благое дело? Прилетят когда-нибудь космические пришельцы, раскопают пыль и пепел тысячелетий и - вот они, мы: умные, полоумные, безумные - - -
В течение моей жизни население Земли увеличилось вчетверо. В студенческих застольях мы иногда рассчитывались по четыре, потому что известно было, что каждый четвёртый на планете - китаец. На него-то и падал жребий - лететь пулей в гастроном… Принято как факт, что планета наша не выдержит больше 25 миллиардов человек. Так что можно ещё плодиться и размножаться. Только вот для чего? Во имя чего? Нам не с кем себя сравнивать, некому бросить вызов, не с кем соревноваться, а в состязании с минувшими поколениями мы вряд ли выигрываем в общей разумности...
Уильям Фолкнер: “Так что в день Страшного суда велят восстать из мёртвых, и один только утюг всплывёт”.
Ничего оригинального в этом нету, наконец: словно детские каракули, взятые за образец.
Мир так часто приговаривали, к стенке ставили, потом выяснялось, что неправильно, снова ели суп с котом.
Кто с котом, а кто с креветками, кто святые, кто жульё. С гнусным пафосом, с приветами режем головы, живём...
Sacrificium intellectus.
_ _ _ _ _
Нью-Йорк на Кривом Торце,1991 - 2011
Макеевка, осень 2020