О Диккенсе

Елизавета Судьина
Этим летом я читала билингвальную книгу "English gothic prose". В ней собраны рассказы разных авторов. Если честно, рассказики были явно слабоваты,  в них совсем не было серьезных ужасов, которых я ожидала от названия книги. У англичан всё очень рационально,  с переводом на денежные выгоды, подстава призраков ради наживы и т.д. у Хэмингуэя "Праздник, который всегда с тобой" - о норме убийства среди подростеов на первой странице.
Т.е. к слову, Вагнер с Летучим Голландцем или Гибелью богов,  с ниспровержением и презрением к власти золотого кольца, которое приносит только беды - на порядок глубже, душевней и духовней. Немцы вообще глубже всех в Европе наверное. После русских. А у китайцев в Рассказах о духах - реальные духи из загробного мира. К этому я еще вернусь.
И только один автор из этого английского сборника "зацепил" меня своим стилем.
Это был Диккенс!
Это была любовь с первой страницы!
Там была одна глава из его книги "Дом с привидениями", но мне захотелось прочесть продолжение. Мне очень понравился его живой стиль, полнокровные образы, юмор.
Я нашла много книг Диккенса и стала читать с намерением прочесть все, начиная с ранних.
Сначала я прочла его "Очерки Боза" и Заметки о Лондоне.
Я думала, что я читаю про Петербург с его сыростью и о современных типах. В его произведениях каждый может найти себя! Он настолько точен и универсален, что этим он напоминает всеведущего Бога! Над рассказами я много смеялась. Особенно про мистера Сплина и выборы мэра по двухпартийной системе.
Затем я прочла много его романов. Начала читать на английском.
Вот некоторые впечатления.
1 Это чтение,  что на русском,  что на английском, приносит мне какое-то успокоительное удовольствие. Мне удобен его синтаксис, его построение предложений, внутренняя логика фразы. Более того, я интуитивно чувствую логику в его сюжетах. Что просто ошарашивает при его обьемах и говорит о его фантастическом, колоссальном вдохновении. Особенно явно это почувствовала уже на его раннем рассказе о пьянице. Это один из самых драматичных рассказов. Абсолютно верные эмоциональные акценты, буквально сливающийся с дыханием и эмоциями финал. Читатель заканчивает чтение как будто в унисон с автором, как заканчивая раскачиваться на качелях, автор точно формулирует все, чего ожидает читатель.

2. Сравнение с русской литературой.
Читая Диккенса, я отдыхала душой.
Он тоже все-таки в русле английской литературы с ее меркантильностью. (Все о наследстве - и у Агаты Кристи, и в Конан Дойля, и даже в Хоббите - взломщик и поиск сокровищ). В русской литературе тема наследства не разбирается вообще, привязанность к частной собственности меньше, борьба за деньги вторична и часто имеет под собой другие страсти.
Вспоминала школьную литературу - это огромная нагрузка на душу, даже веселый Чехов!
Несравнимая глубина!
Русские всегда ищут решение,  выход,  оценивают причины. Все наши классики. И мы у них учимся тому же. Они говорят о преображении души.
Диккенс описывает очень хорошо, роскошно, многогранно! Но это просто описание внешних действий и черт характера, без хронологического анализа,  анализа вглубь.
И сам только если слегка посочувствует (ранний рассказ про женщину, которая пахала за всю семью). Лишь в поздних романах есть обличение общества, но достаточно мягко.
Английская литература очень явно отражает власть Капитала.
Вопросы Кто виноват и Что делать - это не про английскую литературу.
Я постоянно ловила себя на мысли, что ожидаю от автора глубоких филосовских обобщений, резких обличений, душеспасительных бесед. А их... нет!
Не отсюда ли и советские разборки на партсобраниях и даже в школах, строгое осуждение?
Еще русская литература очень сентиментальна, в ней всегда есть слеза. Как и в русской музыке, кстати. И в ней очень мало юмора.
В Диккенсе много юмора, светлого оптимизма, нет безысходной трагичности, которая типична для русской литературы.
Для меня это стало культурным шоком. Русская литература пропитала меня вопросами о смысле жизни, а Ленин как никто другой и нигде пытался дать практический ответ.
Это меня еще раз озадачило о Миссии России.
Все-таки это не случайно. И в России действительно какая-то невероятная глубина и близость к правде. Кстати, и Лайтман это отмечал.

3. Сравнение с Достоевским.
Достоевский описывает душу в ее крайностях,  много патологий,  гипертрофированно выставляет худшие качества душ, как женщин, так и мужчин. Возможно, это помогает кому-то покаяться на ранних стадиях, предвидя глубины мерзости страстей.
Не зря ведь он замышлял Карамазовых как часть трилогии "История великого грешника", а не праведника.
Читать Диккенса приятно для моей души. У него романы - как большие современные сказки. В них счастливые финалы, зло пресекается в зародыше.
Конечно, надо понимать, что Диккенс писал не о разночинцах, как Достоевский, и судьбы там были другие. Но все-таки его книги светлее и праведнее Толстого.

4. Отношение к женщине.
Меня поразило, что в светском английском обществе того времени честь женщины была настолько юридически защищена, так, что Пиквик попадает под суд из-за ерунды, в другом рассказе мужчина вынужден заплатить мужу просто за то, что был в гостях у женщины, чтобы дело не дошло до суда и т.д. Т.е при любом намеке мужчина платил.
И это конечно все благодаря Христианству и церкви.
В Русской литературе я таких фактов не помню. Наоборот, женщина все время оскорбляется, и процветает адюльтер.

5. Отношение к семье.
У Диккенса семья во всех романах сохраняется, сплачивается, укрепляется. Это и Сверчок за очагом. Это и финал Мартин Чэзлвит, и Лавка древностей и др.
Злой человек либо исправляется при помощи других членов семьи, либо осуждается и наказывается.
У Толстого в Войне и мире сплошные побеги из семьи. Про Карерину я вообще молчу. Лермонтов - наглый соблазн. Чехов - адюльтер. Куприн - проститутки. Бунин - использование крестьянок.
У Достоевского семей нет в принципе, даже в зародыше. А если и есть - то это семейка Карамазовых.

6. Отношение к детям.
Прекрасное, заботливое, доброжелательное.
Тема детей ярко выделена, почти во всех романах главные герои дети и молодежь.
Диккенс настолько чист, что даже современные экранизации, опорочившие всё, не могут исказить Диккенса.

Любовь к детям и уважение к семье я помню только в рассказах о Ленине Зои Воскресенской и др, где они помогали детям в народной школе и где мальчики помогали девочкам, или воспитывались для подвигов, покорения вершин, доставая эдельвейс для Надежды Крупской.
Но у больших русских писателей - где дети в русской литературе? Она вся для взрослых, причем для порочных взрослых. И это изучают невинные школьники.
Дети подземелья Короленко? Мальчик у Христа на елке с жутким финалом. Кстати, Диккенс убрал смерть Тима из Рождественской песни по просьбам первых читателей.


В общем, всё познается в сравнении. Неожиданно Диккенс открыл мне глаза на русскую литературу, которая сформировала меня, и на огромную разницу в менталитете двух народов.
Я вдруг поняла, насколько я воспитана русской литературой, ее вопросами и ответами. И что мы судим все народы по своим меркам, что неверно, но иначе невозможно. Т.к. невозможно вылезти из собственной души.
Но бывают другое отношение к вопросам и их разрешению,  другие исходные исторические и социальные данные. Это только видимость похожих ситуаций, но тонкие пласты движений народных архетипов совершенно различны.