Прошлое
Голова раскалывалась на части, на тело навалилась страшная усталость, но все это было мелочью по сравнению с тем, что болела душа. Что-то внутри сознания постоянно щемило и кололо, лежало тяжелым грузом вины и стыда. Это было где-то очень далеко от поверхности его человеческой сущности, но он это чувствовал и знал, что обречен на это до конца своих минут. Именно минут, потому что дней уже не осталось. Оказалось, что в самый неподходящий момент, у него проснулась Душа. Странно, но он оказался способен к чувствам жалости и сострадания, оказалось у него самое обычное человеческое сердце, которое болело от сознания того, что происходит. И он здесь бог, он главный распорядитель действия, он сделал все это. Все кончено, вернее все получилось, так как он хотел, к чему готовился, но вместе с тем это был конец.
Конец борьбы, конец войны для него и его людей, конец жизни. И это вот все? Это и была жизнь? Что останется после него? Что изменится с его смертью? Свободной станет его Родина? Свободной от чего и для чего? И в чем же все-таки смысл их ухода? Страшные вопросы, отвечать на которые не хотелось. Его родина и сейчас была свободной от законов, от нормальных человеческих отношений, от нормального течения жизни. Станет ли лучше? Еще совсем недавно, не задумываясь, он готов был убивать и готов был умереть сам, но что-то случилось сейчас. Было стыдно и больно за все жестокие поступки, которые он совершил в своей жизни. Как будто все это происходило не с ним, как будто кто-то прокрутил перед ним кинопленку, и он вдруг увидел себя со стороны. Особенно мучили его воспоминания о том мальчике — срочнике, он стоял перед глазами и плакал, плакал, как тогда перед смертью. Пацан, еще не ставший мужчиной, измученный, избитый, ему дали автомат и сказали: Стреляй в своих и будешь жить. А он кричал: не могу и плакал. Нельзя было об этом думать, и Он гнал прочь эти «скотские» чувства. Не расслабляться! Он солдат, и он умрет по команде. В бою. С кем? Вот это бой? Неотвязное чувство, что его обманули, преследовало его. Это обман, все не так, не так как его учили, не так как он представлял себе, неужели не так? Разве это война за Свободу? Но кто же его обманул, в том то и дело, что никто. Он сам, сам принял эту веру, принял эту присягу: «УБИВАТЬ»! Убивать всех, кто не с ними, несмотря ни на что, женщин, детей...Нет, нужно быть сильным, не раскисать и не поддаваться хандре. На войне все методы хороши, значит так угодно Аллаху. Он прав, а они нет, все они, поэтому их ждет смерть, во имя Аллаха. В конце концов кто они все эти люди — всего лишь стадо овец и ягнят. Одним стадом больше, одним меньше...
Гул в зале то становился тише, то нарастал с еще большей силой. Дети уже не плакали, а как-то выли по-звериному, впрочем, нет, это был просто стон. Наркота кончилась и теперь нечем было заглушить этот вой, стон, свой страх, свою тоску и память.
Память пришла и не отпускала его уже до конца. Он был мальчиком 8-летним ребенком, когда в его жизни случилось горе. Вернее, обвал, землетрясение или потоп, в общем жизнь стала другой. Умерла мама.
Его мама — единственная и неповторимая, самая умная, самая красивая, самая добрая. Гордая и смелая женщина гор. Мама, рядом с которой он ничего не боялся, которая открывала ему огромный мир своими рассказами, своими песнями. Она учила его читать, писать, видеть мир, учила быть добрым и справедливым к людям. Она была всегда рядом и вдруг...Отец и старшие братья бывали дома редко, они все время воевали, какая-то странная это была война. Их война. Когда они обсуждали свои победы и поражения тема была одна: сколько убито «у них» и сколько убито «у нас». Весь смысл этой войны — как можно больше убить людей, которые не на твоей стороне. А что потом? Когда будут убиты все? «Тогда мы победим», -так говорил отец, — «но это невозможно -убить их всех». Тогда зачем вообще кого-то убивать если победить невозможно? «Так нам велит Аллах. Мы должны бороться за Свободу».
Странно. Не может Аллах велеть убивать людей. Он добрый.
Так думал мальчик, у которого была мама.
Потом началось одиночество. Пронзительное одиночество никому ненужного рано повзрослевшего мальчика. До 12 лет он жил с тетей, в их семье. Тетя была добрая и сестры, ее дочери, хорошо к нему относились, но все равно он был одинок. По ночам, тайком, что бы никто не видел мальчик плакал и очень стыдился этого. Сам перед собой. Когда появлялся отец он готов был, как щенок лизать пыль с его сапог, только бы его взяли с собой. Туда, в другую жизнь, где он станет мужчиной, сильным и бородатым, и перестанет наконец плакать по ночам, скучая по маме. И вот настал день, когда его взяли. На войну.
Сейчас, спустя много лет, увидев эту женщину он вспомнил о маме. Голос, глаза, волосы все было такое родное, что он подумал — это Аллах подарил ему последнее свиданье с матерью.
Разве она не достойна жить? Эта смелая, красивая женщина, не побоявшаяся вот так дерзко ответить ему, закрыть собой своего сына от удара. Так поступила бы и его мама, именно так. Глаза этой женщины сверкали ненавистью, презрением, болью. В этих глазах он буквально утонул, в них была истина самого существованья, бездонность космоса, безмерность жизни. И он был убит этой Истиной. Он все понял. Он был не прав. Все это оказалось ложью, вся его жизнь, вся его война. Но что делать с этим? Нужно было убрать эти глаза, не видеть их больше, не знать кто ты в этих глазах. Нужно закончить начатое дело и опять вопрос: «зачем? зачем? Зачем?»
Он прошел по залу, проверил все ли как надо — все было готово. Люди устали, его люди. Он смотрел в глаза своим бойцам и видел страх. Далеко, задвинутый на задворки сознания наркотиками, страх жил в каждом из них. И только «вдовы» смотрели застывшими, стеклянными глазами, не выражавшими ничего, кроме готовности подчиниться любому приказу. Иногда его это даже раздражало. Вот где овцы то. Почему им не жалко детей? Ведь они сами матери? Впрочем, они молодцы, верят, что Аллах их вознаградит вечным раем. Им легче — они верят. А как быть остальным, в которых вера уже убита?
Да, пора заканчивать это действие, нужно готовиться к смерти. Завтра мы уйдем.
Проходя мимо Динары, он зло прошипел: «Что так смотришь на меня? Хочешь стать героиней? Хочешь первой подохнуть вместе со своим щенком? А ну пригнись ниже», — и ударил ее прикладом по голове. Ударил не сильно, но на душе стало погано. — «Готовься, завтра ты полетишь к праотцам, по воздуху». -Он грубо захохотал, чтобы заглушить боль вины. Прошёл в учительскую, ставшую на время их «штабом» и комнатой отдыха, и растянулся на диване. Хотелось заснуть, забыться и проснуться уже в раю. Но сна не было. Он знал, что снаружи здание окружено спецназом, и что лучшие снайперы ищут возможность работать. К тому же не исключено, что они пойдут на штурм. «Собери еще человек 5-6. Давай на расход. Пусть понервничают, переговорщики. Это им прочистит мозги, что бы насчет штурма не думали.»-отдал он распоряжение Аслану. Аслан любил убивать, наверное, он считает, что убив другого сам будет жить за него. Все должно быть по нашему сценарию, мы решаем, а не они. «Давай не ленись. Чем больше мы убьем сейчас, тем меньше дерьма останется на завтра».
Завтра. Нужно подготовиться. Как-то смириться с этим, принять все как есть. А оказалось, это трудно — смириться, принять то, что завтра все закончится. Как кино, закончится пленка, и мои глаза ничего больше не увидят. И ее глаза. Готова ли она умереть? Наверняка нет. Наверное, у нее были большие планы на жизнь, на сына. Может быть она очень любит своего мужа и смотрит на него совсем не так. Смотрит бездонным взглядом, полным нежности. Совсем как его мама. Жаль. Жаль, что ее не станет. Будут жить другие, ходить, дышать, любить, а ее не будет. Не будет на свете этих детей, ни в чем еще не успевших провиниться. Странно зачем все это мне? Почему именно я должен, и вообще должен ли, кому? Так ли угодно все это Аллаху?
Аслан выполнил приказ «главного». Выбрал самых видных мужчин, вывел из зала в школьный коридор, поставил в окна и расстрелял. Не спеша, перекинул застрявшие трупы на улицу, перезарядил автомат и пошел доложить в «штаб».
В учительской полулежа на диване, дремал «главный». Аслан посмотрел на него и молча вышел. Он прошел к боевику, стоящему в самом центре зала на кнопке взрывателя, и сменил его. Сказал, что ОН его вызвал. Несколько секунд постоял с закрытыми глазами, произнося молитву, потом крикнул: «Аллах Акбар» и убрал ногу с пульта.
(Отрывок из моей книги Невыносимая лёгкость...)