59.
Но он, не пришёл, ни на этот, не на другой, не на третий. В хуторе только и разговоров было о их семье, все осуждали Фёдора, в Пашин адрес ни одного плохого слова не было сказано. Хвалился что, мол, ушёл, и больше не вернётся, сколько бы Паша его не упрашивала. Прасковью мучили все эти сплетни, она старалась не обращать на них внимания, но сердцу не прикажешь а, душе не запретишь, она делала вид, что ей всё равно. Фёдор действительно жил у Нины, как-то утром проходя мимо своего плетня, встретился с Пашей взглядом, специально поджидавшего его. Та смотрела на него с укором, но потом, улыбнувшись через силу, спросила, ну как тебе в новой семье живётся. Ни чего он ей не ответил, лишь опустил голову и быстрее зашагал по тропинке, что вела в бригаду. Прасковья зло, плюнув, в его сторону выкрикнула. Будь ты проклят вместе со своею сукой, не бойся, не пропадём, вспомнишь ещё не раз меня, но запомни, придёшь, проситься, ни когда я тебя не прощу. Последнее слово эхом пронеслось по тишине и утренней долине всего хутора. Фёдор слышал всё стоя за поворотом на мостике, ему жалко было детей, нажитое добро, себя, да и Пашу, как ни как, а прожили десять лет. И если бы она произнесла единственное слово, вернись, он бы прибежал, попросил бы прощения и ни когда бы больше ей не изменял. Фёдор знал её характер, уж теперь она точно не простит, достав папиросу, прикурил и долго ещё стоял, задумавшись, потом словно очнувшись, поплёлся в сторону бригады. Какие только мысли не приходили в голову, хотелось вернуться упасть в ноги и попросить прощения, он знал она, сломается и простит. Ему захотелось, взять своих близняшек и слушая как они щебечут целовать их пухленькие ручки и нежные лица, а улыбающаяся Прасковья гладя его по спине приговаривала, какие они у нас хорошенькие, правда Федя. Но, проклятая гордость не давала ни ей, ни ему сделать шаг к продолжению собственной жизни хотя бы ради детей.