ИВАНОВ ГЕОРГИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ
"В громе ваших барабанов
Я сторонкой проходил —
В стадо золотых баранов
Не попал. Не угодил. "
Гео;ргий Влади;мирович Ива;нов родился 29 октября (10 ноября) 1894 года в имении Студенки Сядской волости Тельшевского уезда Ковенской губернии в семье потомственного военного, подполковника в отставке из полоцких дворян, мать — баронесса Вера Бир-Брау-Браурер фон Бренштейн происходила из родовитой голландской семьи.
Детские годы частично прошли в Студенках, имении, которое являлось частью владений князей Радзивиллов (позже — Витгенштейнов и Гогенлоэ). После разорения семья переехала в Петербург.
Первые стихи Георгий начал писать ещё в кадетском корпусе. Болезненный и хрупкий юноша был вынужден уйти из корпуса.
В Петербурге он знакомится с Чулковым, Городецким, Блоком. Сильное влияние на него оказали поэты Северянин, Гумилёв, Кузмин.
Иванов активно публикуется в журналах. Выходят его книги "Горница" (1914),
"Памятник славы" (1915).
Сборник "Вереск" (1916) поэт посвятил своей первой жене танцовщице Габриэль Тернизьен.
Во втором браке - с поэтом и прозаиком Ириной Одоевцевой - прожил 37 лет.
Супруги в 1922 году эмигрировали в Берлин, а затем обосновались в пригороде Парижа - Биаррице.
Иванов становится одним из самых известных представителей первой волны эмиграции. Первые годы стихи не писал, и только в 1931 году выпустил сборник стихов "Розы", за который его и сильно ругали, и превозносили до небес.
Георгия Иванова и Ходасевича даже называли "первыми поэтами эмиграции"!
Иванов и Одоевцева активно участвовали в обществе Мережковского-Гиппиус - "Зелёная лампа", где Георгий был бессменным председателем.
Во Франции Иванов и Одоевцева остро нуждались. Последние годы жили в курортном городке Йер на побережье Средиземного моря.
Жизнь свою закончил в пансионате для одиноких пожилых людей.
Скончался Георгий Иванов 26 августа 1958 года, предположительно от лейкемии. Похоронен в общественной могиле города Йер, но 23 ноября 1963 года перезахоронен на кладбище Сент-Женевьев-де Буа под Парижем.
...Перелистывая антологию "Три века русской поэзии", стихов Георгия Иванова я не нахожу.
Это - чудовищная несправедливость, ибо без его поэзии представить российскую словесность немыслимо...
* * *
В награду за мои грехи,
Позор и торжество,
Вдруг появляются стихи —
Вот так… Из ничего.
Всё кое-как и как-нибудь,
Волшебно на авось:
Как розы падают на грудь…
— И ты мне розу брось!
Нет, лучше брось за облака —
Там рифма заблестит,
Коснется тленного цветка
И в вечный превратит.
* * *
И сорок лет спустя мы спорим,
Кто виноват и почему.
Так, в страшный час над Черным морем
Россия рухнула во тьму.
Гостинодворцы, царедворцы
Во всю спасались рысь и прыть;
Безмолвствовали чудотворцы,
Не в силах чуда совершить.
И начался героев — нищих
Голгофский путь и торжество,
Непримиримость все простивших,
Не позабывших ничего.
* * *
Какая-то мечтательная леди
Теперь глядит в широкое окно,
И локоны у ней желтее меди,
Румянами лицо оттенено.
Колеблется ее индийский веер,
Белеет мех — ангорская коза.
Устремлены задумчиво на север
Ее большие лживые глаза.
В окне — закат роняет пепел серый
На тополя, кустарники и мхи…
А я стою у двери, за портьерой,
Вдыхая старомодные духи…
* * *
Мы дышим предчувствием снега и первых морозов,
Осенней листвы золотая колышется пена,
А небо пустынно, и запад томительно розов,
Как нежные губы, что тронуты краской Дорэна.
Желанные губы подкрашены розой заката,
И душные волосы пахнут о скошенном сене…
С зелёной земли, где друг друга любили когда-то,
Мы снова вернулись сюда — неразлучные тени.
Шумят золотые пустынные рощи блаженных,
В стоячей воде отражается месяц Эреба,
И в душах печальная память о радостях пленных,
О вкусе земных поцелуев, и меда, и хлеба…
* * *
Визжа, ползет тяжелая лебедка…
О берег разбивается волна
Янтарная. И парусная лодка
Закатом медно-красным зажжена.
Вот капитан. За ним плетётся сеттер,
Неся в зубах витой испанский хлыст,
И, якоря раскачивая, — ветер
Взметает пыль и обрывает лист…
А капитан в бинокль обозревает
Узор снастей, таверну на мысу…
Меж тем луна октябрьская всплывет
И золотит грифона на носу.
* * *
Давно угас блистательный Июль,
Уж на деревьях — инея подвески.
Мои мечты колеблются, как тюль
Чуть голубой оконной занавески…
…Любовь прошла и разлучились мы,
К кому же я протягиваю руки?
Чего мне ждать от будущей зимы, —
Забвения или горчайшей муки.
Нет, я не ожидаю ничего…
Мне радостно, что нынче вечер ясный,
Что в сердце, где пустынно и мертво,
Родился звук печальный и прекрасный.
ВЕЧЕР
Вечер. Может быть, последний
Пустозвонный вечер мой.
Я давно топчусь в передней, —
Мне давно пора домой.
В горле тошнотворный шарик,
Смерти вкус на языке,
Электрический фонарик,
Как звезда, горит в руке.
Как звезда, что мне светила,
Путеводно предала,
Предала и утопила
В Средиземных волнах зла.