***
Все дороги с космической пылью,
нет порога, одни валуны,
оживляется песней ковыльной
свет луны.
И поёт отраженье в воде:
– Ночь светла, виден крестик нательный,
лёгок след от него – акварельный,
он – везде.
Но пригубишь воды нежный звук,
чтобы в дальней дороге согреться –
пробивается бездна сквозь стук
оглушенного сердца.
____________________________
Не чуя тяжести небесной
Шла ночь, как ангел, налегке,
не чуя тяжести небесной,
от вечности на волоске,
и в помощь ей был дух окрестный –
совсем земной, прибитый снегом,
гулливый, с южным говорком.
А ты указывал на небо,
и всем казался мотыльком.
Парил над новенькой церквушкой,
сзывал на пир своих друзей,
поцеловавших жизнь в макушку,
но отзывался Снеговей.
Твоя душа искала солнца
у птицы, вставшей на крыло.
Крутилось ночи веретёнце,
я песней отгоняла зло:
«…Был сон у детки в кулаке –
шёл зимний вечер налегке,
а в доме – деловито
улитки пили сладкий чай,
и пели детке:
величай нас «древние улиты»
_____________________________
Предчувствие снега
Над сиреневым облаком тьма,
ближе снега – предчувствие снега.
Долгим эхом чуть слышное «ма…»
уходящего в смерть человека.
Помню, звук этот в небо врастал
белым цветом ревущей метели,
днём метался, в ночи` ускользал,
лишь скрипели качели.
И, оглохнув от эха, душа
всё молчала навзрыд и молчала,
и за памятным голосом шла
в пустоту ли, в начало
___________________________________
***
Роет старик тишину крепкой лопатой,
сло`ва на ветер не бросит – не языкатый.
Пёрышко падает с ветки, в землю ложится,
время играет светом на радостных лицах.
Лица из чистого солнца – без пятен и тлена –
вечером кажутся тёмными в долгой вселенной.
Хрупкие плечи – давние мощи в поэзах –
в жизненной прозе больше и крепче железа.
Пёрышко чьё-то во власти подземного духа,
роет старик тишину выше уровня слуха.
Слов накопает на путь, на туман бездорожья,
на серебро облаков, на игру скоморошью.
Кажется, он – домовой или старенький боже.
Выдохнул ветер, и стал он на ветер похожий.
___________________________________________
Ханагай
Неужели оставлены временем
юные клёны,
отболевшие жаждой их ветви слабы
или падки на ветер…
Чем они дорожили –
своим окруженьем зелёным?
Сколько ждали подарков судьбы
эти хрупкие дети?
– Ханагай, – отвечает мне кто-то, – их небо простынно.
Ханагай. Их земля – нежный саван для сброшенных листьев.
То, что дарено им – безусловная тяга к вершинам,
вольность птичьего пения в омуте кроны ветвистой.
Если ночь их нежна
и, как праздничный дар, неизбежна,
если почва их – небо, мечта их – полёт
и свобода падения,
почему надо мной
голос скрипки кленовой – мятежный?
И его не уймёт
ни зима, ни весна воскресения.
– Ханагай, – отвечает мне кто-то, – их дух убелённый.
Сколько ты ни ропщи, всё круги по воде или грёзы.
Вот упала ресница на шёпот холодного клёна,
и коснулась лица, отрезвлённого словом морозным.
_______________________________________________
Эти следы.
1.
Если бы они парили в воздухе,
походили бы на свет
с проседью осенних листьев,
на выдох земли перед заморозками,
на дождь со снегом.
Но они на циферблате,
тянутся из вчера в сегодня.
Это сон или дверь?
Открываю на лестницу время.
Время Оно и сейчас с волнами,
бьётся в жёлтый камень –
философский ракушечник.
2.
Всегда рядом со счастьем –
проявляется в цветных сюжетах,
подгоняет героев романов,
нежится в сердечной беседе,
в спокойном молчании родных душ –
время.
Оно приносит беду по расписанию,
но не идёт в горе.
У горя бездна ушедшего времени,
чтобы по слову выдавливать из сердца
неосуществимость.
Вот и сегодня в парке ива
пишет ветвями по воде
о том, сколько всего было
в будущем.
3.
Идти, глядеть,
не забывая не встреченное.
Замыслиться до говорения в себя,
и пусть оно – неопределённое –
ещё горит с благодарностью
от самого первого слова, сказанного тобой
на странице любого дня.
Пусть горит
вдали от времени расхожих глоток.
4.
Бабочка на лбу златоуста, шагающего в зиму,
завораживает.
Плачь, не плачь, она готова дать ответ,
там, за пределами земной высоты.
За плотным покровом ду`хи легки
словно высохшие слёзы,
испарившиеся слова.
Но что-то всегда остаётся –
память или воля,
и эти следы в чьём-то ещё живом сердце.