Памяти Ирины Славиной.
Так было много вопросов в детстве, где их теперь все найти?
Летом в заполярье белые ночи, зимой, получается – чёрные дни?
Спроси меня, улым, о чём-то покрепче, о чём-то тайном спроси.
Если река называется Белой, есть ли сарказм в чёрных водах реки?
Чтобы ответ был реально честным, честным должен быть и вопрос.
Скажите, как вам нравится с полной тактичностью вдыхать дым моих папирос?
Вонь государственной лжи по земле стелется, как боевое отравляющее вещество.
А государевы мужи да девицы, нюх потерявши, выходят из ОЗХО.
Моргенштерн мне с экрана звездит, что надо просто подстроиться, научиться пользоваться известными выходами и входами, читай, научиться, где молчать, а где врать, где взять взаймы у совести, где ловко ей назад отдать.
Воняет ложь, смердит – не отгородишься. Но пахло бы только и ладно – переживём, ничего,
но скоро страна уже саваном вся накроется в попытке сохранить неприкрытое маской лицо.
«Инфляция в пределах нормы, обозначенной ЦБ»? «Что вам курс евро, вы живёте в рублёвой стране»? «Навального отравили уже на той стороне»? «Медицина готова ко второй волне»? «В аптеках всего достаточно и не подскочило в цене»? Ты в детстве так мамке врал, потом врал начальнику и жене? Теперь уже и не разбираешь сам, что истина, а что привиделось вчера во сне?
Что истина?! Когда врёшь постоянно всем и себе, призыв к правде вызовет лишь ухмылку на прожжённом мидовском и гэбэшном лице.
Но «ложь убивает» – это правило, и оно справедливо как для тех, кто измеряет свою жизнь часами Blancpain и Breguet, так и для тех, чьими молчаливыми жизнями оплачен этот банкет.
Кто прав, тот – свет. Не тлен.
За ложь себя не сжечь.
Она сгорела? Нет, она горит во мне.
Тот итальянский мастер, что сшил твой галстук – молодец. Его изделие смотрелось бы и на коне, и на столбе фонарном, кажется, вполне…
Но слов достаточно, нужды в них больше нет.
Когда за правильно поставленный вопрос шьют белым по пять лет, дела – единственный ответ. Покрышкам жжёным в цвет.
Мы слишком долго молча брали в долг у совести, за это время правда сильно выросла в цене. Настолько, что мы чёрные, улым, и не отмоемся. Сгореть лишь можем, чтобы долг не перешёл к тебе.