Земля снята, под ноги брошена.
Скукожена, как ребенок замерзший,
Неприкаяна, как восторженное чудовище,
Себя обнаружившее на площади
Католической церкви в нещадный полдень
Богом хранимого испанского воскресенья.
Так заходит ноябрь. По земле, повидавшей всякое.
Так заходит и гордость его босяцкая,
Проверяет лес на предмет отсутствия эха.
Гордости ноября оскорбителен смех и
Нищим он входит в разверстую глотку темени.
Кипяти свои кубки, брат мой, идет Охота.
Вот-вот сдвинется с места господня воля.
Коль обещал кому душу - радуйся:
Череда проклятий цветет чередой историй.
Вскоре сдастся снегу уставший город.
Помнишь имя его? Пришей к изнанке попоны
Самой любимой своей вороной кобылы.
Пусть гуляет под ним в веках, пока не остынет
Жар из крови помнящего потомка.
Так любого воина пересилит
Власть руины, мыслящего обломка.
Облака летят, словно птицы - да прямо в сердце.
От пророчеств древних, морщась, не отвертеться,
Ибо что есть закон? Всенадменный суровый отец он.
Пусть неправый, но требующий смириться.
Предрешенное, - скажет он, - сохраняет царство;
Предрешенное, - говорит, - продлевает детство.
Прокаженные знанием чревовещат из тени
Голосами без лиц, простодушных не беспокоя.
Обещая, однако, новому поколению
Их любимые вещи: магию и историю.