Как во муромском селе, да в Карачарове
На печи лежал один мужик в печаливе.
Кажен день опять пластом после вчерашнего тридцать лет лежал, три года и три дня.
Без него в селе вершились сев, да пАхота,
Накопилося работушки до паха там;
Да никак ему с того недуга брАжнего не поднять ни гУзна, ни плетнЯ.
Забрели к нему в избУ ногами бОсыми,
Три волхва стоят немыты, да обоссаны,
Потопталися в сенЯх толпою сбродною, над душой больной закаркали с ранья:
— Встань-повстань-ка, ты, Илюшенька, до воздуху.
Под ярмОм наш люд честнОй не знает рОздыху.
Защити скорей, Илюша, землю рОдную! подними ея с коленок из сранья.
Вёл такую речь мужик Илья с бродяжками:
— Ноне тошно что то, суетно, да тяжко мне.
Я дышу на ладан, будто клячи те, что на гору тянут полный воз.
Гой есИ-ка вы, калеки перехожие,
Подыхать меня оставьте под рогожею.
Без сторонней помощи обрящете путь корове бешеной под хвост…
Поднесли волхвы с живой водою брАтину.
Упирался, да пришлось водицу брать ему.
Выпивал живой воды глоточков множенько, осушил ея близёхонько ко дну.
— Ой, вы гой еси, волхвы, чуднЫе странники,
Наполняет меня силушка, что странненко.
Оживают мои рученьки, да ноженьки. Дайте токма я для голосу глотну!..
— Вместо поля все дороги унавожены!
Неужели для порядку надо вожжи нам?
Оседлали вЫю ханы, поелИку их уважает увожжаемый народ.
Бесермены, да бояре нас умучали.
Я заткну уста их жадные онУчами!
Вот дойду до князя, до великого, да вложу крестьянский уд ему на рот!
То словами сыпал бранными, да ярыми.
То расстроенными гуслями наяривал.
Да заснул на лавке непосильным волоком, возвышаясь к небу как скирда.
А волхвы надели чёрны шляпы с пейсами,
Да в пейсАже с танцем сгИнули, да пЕснями.
И быстрА река Ока с широкой Волгою слИлись в незнакомый Иордан.