ВЫХОДНЫЕ ДАННЫЕ КНИГИ "ВОСПИТАНИЕ ЧУВСТВ"
Литературно-художественное издание
Толстоус Василий Николаевич
ВОСПИТАНИЕ ЧУВСТВ
Стихотворения
© Толстоус В.Н.,2020
ББК 84 (2Рос-Рус)6-5
Т 54
Т54 Толстоус В.Н.
"Воспитание чувств" - Стихи –
Донецк, "Издательский дом Анатолия Воронова" - 2020. - 92 стр.
Подписано в печать 10.11. 2020 г.
СТИХОТВОРЕНИЯ
МОЙ ПАЛАЧ
Моя любовь, палач мой ласковый…
Почти не слышу стук указки я,
когда ступаем: правой, левою,
вдвоём с тобою, как по лезвию,
по всей туземной географии,
и с нас двоих снимаю страхи я.
Сидишь за партой, смотришь в сторону, –
и наши лица рдеют поровну.
Прошепчешь: «Мой!» – не зная, что это,
ведь мало нами жизни прожито.
Ответить? Что? – нет, не сумею я,
слова и чувства – не материя.
Я наберусь, конечно, мужества,
но голова блажит и кружится.
Урок немецкого, история…
Пустое эхо коридорами…
Придут слова, пока немногие, –
уже к уроку биологии,
и, набираясь сил, грехи мои
умчат нас прочь с урока химии.
1970
***
Мечутся тени на вазе старинной,
на занавешенном тюлем окне.
В залитой светом случайной гостиной
каждая тень улыбается мне.
Кажется, что лицемерны улыбки,
наигрыш виден в лукавых глазах…
Музыка. Пары качаются зыбко.
С тихим шуршаньем – шаги, голоса.
Ты весела и вальсируешь нежно,
плавно кружишься в умелых руках,
лёгкая, белая, словно подснежник, –
смотришь царицей, надменно слегка.
Белое с чёрным – кружат кавалеры –
лица с очерченной складкой у рта…
…Горечь бессилия, что ты не первый,
что не последний, вот это – беда.
Оцепенение. Мечутся тени.
Вальс беззаботно свивает тела.
Будь же ты счастлива ночью осенней.
Я подожду до весны. До тепла.
1970
ЧИСТЫЕ КОНВЕРТЫ
Кто докучает Вам, неважно.
Секрет открою, только позже.
Душа трепещет, не отважна,
и тайну высказать не может.
Живу и мучаюсь секретом,
он растворяется в чернилах...
Порыв безумен, безответен,
в нём нерастраченная сила…
И потому я к Вам, поверьте,
безумный, шлю почти два года
без писем чистые конверты,
перевирая цифры кода.
А Вы живёте в ближнем доме,
и всякий раз, сорвав печати,
вините, верно, многих, кроме
соседа – в тайне адресата.
1970
***
Ты молчишь за спиной,
мол, всё полный ажур.
Ни минуты одной:
ухожу. Ухожу!
Невозможно, поверь,
долго выдержать так.
Я не кукла, не зверь,
и, конечно, не враг.
Мы один на один.
Жаль, не слышишь меня.
Вышибаемый клин
сердцем чувствую я.
Не моя... Что молчишь?
Воздух бредит виной.
Бесконечная тишь
правит ночью немой.
1970
***
Я вижу дом на склоне балки,
вишнёвый сад и пламя роз,
благоуханные фиалки,
и в полосатых платьях ос.
Растормошённый сон природы
перетекает сквозь меня.
Оделись в зелень огороды
под солнцем ласкового дня.
Роса подсохла, небо выше,
ручей струится у ракит,
листву качая, кроны дышат,
под солнцем озеро блажит:
все берегут ночную тайну, –
она как сладкое вино.
Пускай признание случайно,
тем сокровеннее оно.
Стою один на склоне балки,
и вспоминаю, что сбылось:
ночные барышни-фиалки
стелили простыни всю ночь.
Ничто дурное не случится:
так верю я, и знаешь ты,
пускай за прожитой страницей
бесследно вырваны листы.
1970
***
Июнь. Истома на полях.
Гуляет зной по классам школы.
Мы на тетрадочных полях
рисуем снег и ледоколы.
Заметив твой ажурный снег,
такой по-девичьи воздушный,
смиряют свой тяжёлый бег
мои дредноуты послушно.
Озёр застывших благодать,
наверно, где-то существует,
и я готов тебе отдать
снега и воду ключевую,
прохладу донного песка,
сверканье молний, шум прибоя…
В моей руке твоя рука, –
шагнём туда. Вдвоём с тобою.
1971
***
Вот и всё. Безмолвна школа
в старом парке у пруда.
Столько вольного простора
не бывало никогда.
Звёзды так же вниз глядели
и во время юных игр.
Время шло, менялись цели:
впереди огромный мир.
То ли солнце на рассвете,
то ли свет бессонных глаз –
это взмыл навстречу лету
мой родной десятый класс.
Шорох платьев. Смех украдкой.
В небе поздняя звезда.
Как журавлики, тетрадки
вслед уплыли навсегда.
1971
ВЫПУСКНОЙ БАЛ
Чуть потрескивают свечи.
Танцы в стареньких стенах.
В вальсе я кружусь, беспечен,
отмечая каждый шаг.
У партнёрши платье феи,
стан – что гибкая лоза.
Почему-то я не смею
глянуть искоса в глаза.
Согревают искры смеха
и тепло её руки.
Звук оркестра ночью эхом
бьётся гулко о виски.
«Раз, два, три!», – кружатся, тают,
словно тени, десять лет.
Отшумела ночь. Светает.
Ну, ещё немножко?! Нет…
1971
***
Сны всё чаще дарят милые черты, –
с юной полнотой округлою, просты.
Платье – синий ситчик – светится насквозь,
брови, словно крылья вороновы – врозь.
Вот с такой, чуть дикой, неземной красой,
разве что порхают феи над росой.
Скалы чередою на посту в тиши.
Мы у речки Белой. Рядом ни души.
Кружится над Белой майская гроза.
Под одним плащом мы. Светятся глаза.
В чуткой дрожи пальцев и отваге плеч
поняли, что лишней оказалась речь.
В небе над Алчевском молний грозных треск,
в свете их играет глаз горячих блеск.
Ветер. Пыль кружится. В воздухе озон.
Сладость поцелуев. Длится, вьётся сон...
...Имя растворила мгла ушедших дней,
помнятся лишь речка, и гроза над ней,
свежий запах кожи, строгие глаза.
Именно такими пишут образа.
ЗВЁЗДНОЕ
Жёлтая черешня похожа на луну,
с округлой косточкой внутри.
Если эту сладость из миски зачерпнуть –
в руках созвездье заискрит.
Ты стоишь, подкрашена лунным серебром.
Простор свечением объят.
В небесах, над крышами, садом и двором
Медведиц звёздная семья:
вышли прогуляться, на космос посмотреть
и Землю ночью осветить,
чтоб о нас с тобой и о платье в серебре
судачить Млечному Пути.
Губы ищут губы. Черешни сладок сок.
Нас двое. Больше никого.
Млечный Путь в полнеба просторен и высок,
нигде не видно берегов.
***
Привет вам, дворики у парка!
Маршрут пылит – восьмая марка.
Когда-то здесь две синих птицы,
не устающие браниться,
хранили глушь зелёной сени
под липой и кустом сирени.
Здесь много лет тому негромко
смеялась фея-незнакомка.
Глаза большие, с поволокой,
с раскосом жгучего Востока,
манили тайной и свободой.
Фигуры мягкие обводы
манили в юной неизвестной.
И я был юн, и день чудесный,
лишь в кронах лип листва шумела,
и в этом шуме слово «смелость»
звучало.
…Путь окончив дальний,
пришёл я снова на свиданье.
Узнал и дворик возле парка,
и встал автобус – та же марка.
Цветёт всё тот же куст сирени,
разросся вширь, добавил сени.
Наполнен прошлым скрип калитки.
Встревожил взмах забытой нитки –
цветной, летучей, невесомой.
Забиты накрест окна дома.
И смотрят в душу те же сойки,
не постаревшие нисколько.
***
Я поверяю лица, даты,
и память молча отдаёт
слова, слетевшие когда-то
и превратившиеся в лёд.
Но пусть он холоден и прочен
и заморожен на века,
я отыщу в нём дни и ночи,
когда без устали искал
ту, что летучие мгновенья
умела в косы заплетать
и от тепла прикосновенья
со мной в объятьях улетать.
Пока я жив – не позабуду
аллеи парковой урок,
её, учительницу чуда,
воспеть которое не смог.
Так чётко всё – как вспышка фото,
как счастья свет, неомрачим:
незабываемое что-то –
процесс творения мужчин.
***
Однажды время сердце влёт
пронзит насквозь, как луч горящий,
и, остывая, упадёт
коварная звезда удачи.
Тогда увижу, словно сон
из долгой памяти дремотной,
из напрочь вытертых времён,
берёзы, речки берег жёлтый.
В далёком детстве тёплый май.
Блажит закат над сонным краем.
В прохладу струй со старых свай
ныряю с девушкой из мая.
Овиты дымкой острова.
Течёт легко, неспешно время.
В цветах невзрачная трава
рождает маленькое семя.
Летит с опушки дух лесной,
густой, как собранные сливки.
К наяде юношеских снов,
к её загадочной улыбке
я никогда не прилечу:
туга у времени отдача,
ведь только в детстве по плечу
коварная звезда удачи.
СЕДОЙ СКРИПАЧ
Меня волна воспоминаний
несёт сюда издалека,
в Одессу, в юность на Фонтане,
на свет ночного маяка.
Рыдают звуки, невесомы,
рождаясь в скрипке и смычке,
и мы с тобой, едва знакомы,
сидим в прибрежном кабачке.
И снова птицей рвётся в душу
тоска седого скрипача,
и мы вдвоём готовы слушать
его вселенскую печаль.
Сквозь годы смотрим друг на друга,
целуем влажные глаза,
и звёзд размашистая вьюга
кружится словно бы назад.
Треть века прочь уносят зимы,
а звуки скрипки и смычка
кочуют, вечностью носимы,
немного слышимы пока.
***
Слова имеют острые края
и режут сердце, жалости не зная.
Несносна боль, пока они кроят,
ведь жизнь одна. Одна, не запасная!
Молчишь, растерян, в поисках причин,
а старый друг стоит вполоборота.
Ты пленник боли, в голос не кричишь,
а руку жмёшь с улыбкой отчего-то.
Заноют раны на сердце от слов,
простых и сложных, длинных и не очень.
Осколки слов накапливают зло.
А раны ноют, как обычно – к ночи.
УЙДИ, НЕ МУЧАЙ, ГРУСТЬ
Скорее на порог!
Прохладный воздух пью.
Всю ночь за дверью смог
неволил грудь мою.
Под BEATLES и URIAH HEEP,
в кафе, где дым и мрак,
я с потрохами влип,
а звать не знаю как.
Ей целоваться лень.
Простая, не как все.
Жесток любовный плен,
когда в нём насовсем.
Всё началось вчера:
вдвоём портвейн и грог –
вразнос и до утра.
На воздух, на порог!
Здесь мир блажит с утра,
а мне лишь двадцать лет.
Никто не дал ветрам
указ доставить бед.
Ещё за всё берусь.
Ещё горжусь собой.
Уйди, не мучай, грусть.
Не отставай, любовь.
ОГЛЯНУВШИМСЯ НАЗАД
Коснись заката уходящего рукой:
быть может, он застыл как облако – для нас.
Ты любишь всё, что недоступно, далеко,
а я случайно здесь, сегодня и сейчас.
К руке притронься. Загляни в мои глаза.
Я тот, что десять лет за партой рос с тобой.
Недели, годы – словно бусинки, низал,
и в этой связке неотрывен день любой.
В мечтах полуночных несмело обнимал
твой стан. Прилежен был, как первый ученик…
Горячкой тела и томлением ума
заполнен тайный замусоленный дневник.
Поди всё к чёрту, если в мире нет любви!
Пускай все умники отправятся туда.
Идёт влюблённым бесконечно глупый вид,
и к месту речи без порока и стыда…
Конечно, здорово рассматривать закат,
ведь он, действительно, как миг неповторим.
Храни, судьба, всех оглянувшихся назад,
где за плечами мы, неумные, сидим.
***
За рельсами заброшенной дороги,
на мысе между морем и скалой,
нагие и весёлые как боги,
мы впитывали южное тепло, –
накапливали плотно, без остатка,
и видели пленительный мираж:
под солнцем государыня-мулатка,
и я, – влюблённый подданный и паж.
Наверно, это длилось лишь минуту, –
такая относительность во всём:
но солнце подарило почему-то
мне лишнюю цепочку хромосом,
и – много их, недаром сразу силу
заметил, прилетевшую извне.
«Спасибо!» – закричал я вслед светилу,
себя всесильным чувствуя вполне.
На руки государыню-мулатку
я поднял, словно лёгкое перо
и понял: поцелуи летом сладки.
Шептала ты: «Мой милый, мой Пьеро».
Светило сверху видело картину:
палатка, и ущелье диких скал,
и знало всё про Сашку-арлекина, –
на рынке он закуску покупал.
У ВЕЧНОГО ОГНЯ
В парке бьётся и прядает пламя.
Руки греем от огненных сил.
Эти воины павшие – с нами,
их имён золотистый курсив.
Пляшут отблески. Мерно цикады
заполняют, звеня, тишину.
Губы воина горестно сжаты,
он в поклоне навеки уснул.
В складках каменных знамя застыло,
две скамьи по бокам от него…
…И мерещится: движется сила,
не сражённая сталью врагов,
не обнявшая женские плечи,
поцелуев не знавшая хмель…
Позвала для загаданной встречи
на погост необъятная ель,
пригласили: огонь неумолчный,
и солдатик, склонённый навек –
нас двоих познакомиться ночью,
обещая тепло и ночлег.
Воздух ветром заигрывал с нами:
мол, целуйтесь и празднуйте жизнь,
ночь и ветер тревожьте устами –
запах юности свеж и душист.
И потом – до росы, до рассвета,
словно зову и силе в ответ,
на скамье мы исполнили это,
как сумели по скудости лет.
На рассвете нам ель прошумела,
бризом утренним пыл охладив,
что любовь – это главное дело,
если сердце живое в груди.
Ночь растаяла тенью печальной.
Взгляд потупил боец, недвижим.
День и жизнь были в самом начале,
там, где каждый и счастлив и жив.
***
Мы с тобой давным-давно
не бывали в городке.
То же терпкое вино
и тепло руки в руке.
В этой тихой стороне,
словно много лет назад,
так же нравишься ты мне,
ты – лечение и яд.
Городок в июне спит,
убаюканный дождём.
Очень холоден гранит
под засиженным вождём.
Дождь прошёл, и был таков...
С листьев капельный рассев.
Слишком мало главных слов,
да и те забыл я все.
ОБМАН
Люблю напевности Востока –
нектар из музыки и слов,
пленяет вычурностью слога
поэтов Запада стило,
а в центре лирики и песен –
и недоступна, и горда –
та, чей высокий стан прелестен
а речь – журчащая вода.
Веками этой недотроге
поэты – лучшие из нас,
без перерыва нижут строки
поэм о чуде милых глаз.
Простые девушки вздыхают:
мол, у гордячки нет души.
«Царица снов, мечта нагая» –
твердят пленённые мужи.
Века сменяются на свете,
чар истончается туман,
и понимаешь: не заметил
извне навеянный обман.
Взмахнёт полой Хозяин мрака,
и ты покинешь строй глухих,
поняв, как много милых дракул,
и как невесело без них.
***
Когда от жизни только проблески,
мелькнув, останутся одни,
и мы любви оставим поиски,
щадя оставшиеся дни, –
тогда заветные мгновения
седая память извлечёт,
и пусть потомков поколение
так ничего и не поймёт.
А мы любили. Восхитительна
случайных женщин новизна.
За то, что души расточительны,
хлебнули горестей сполна.
Осенний вечер тихий, ласковый, –
на свадьбе друга, словно сон,
и поцелуи с черноглазкою, –
как тест на правильность времён.
***
В далёком лете, у реки –
нет, я названия не вспомню –
прохлада маленькой руки,
и мир, по-летнему огромный.
Любовь была, а может – нет?
Смеялись, помню, руки жали.
Не выносили яркий свет,
и в рощу ближнюю бежали.
Опушка рядом, гуще тень.
Как жаль, что не нацеловались,
пусты страницы повестей,
стихи в чернильнице остались.
А впрочем, что теперь грустить!
Наверно, это было счастье.
Когда нам нет и двадцати –
глаза искрятся и лучатся.
Такой полёт, что воспаришь,
а почему – сказать не в силах.
Над кроной – тенью лёгкий стриж.
«Любовь?» – спрошу я. – «Да, мой милый».
***
Разденутся белые девы,
сверкнув ослепительной кожей,
в саду расцветающем, где мы
на креслах сидим полулёжа.
Разденутся, лягут, и томно
потянутся, груди расставив,
и цвет их в оправе газонной
прозрачен и нежно хрустален.
Ну, разве что только опалы
нежнее, лучистее, глубже…
А девы прошепчут: «Нахалы!» –
и груди качнутся к тому же.
А девы покажут нам спины,
в обиде вдвоём отвернувшись.
В бокалах заморские вина
торопят и требуют: "Ну же?"
***
Прости, что я бегу,
хотя зачем – не знаю.
Осенний воздух густ,
но без букета мая.
Сказать ли что – давай,
хотя молчи, пожалуй.
Сейчас придёт трамвай
и увезёт к вокзалу.
Такая жизнь вокруг,
что для двоих нет места.
Прости, сердечный друг:
не быть тебе невестой.
Единой нет судьбы:
ты здесь, а я в Донецке.
Смогу ли я забыть?
Да и забыть-то не с кем.
А вот и стук колёс.
Дождём заплакал вечер.
Одесса – город слёз.
А мне и плакать нечем.
***
Кружатся яркие звёзды
В тёмной апрельской ночи.
В юности кажется просто
звёздный мотив заучить,
чтобы под это круженье
лечь на речном берегу,
в небе искать отраженье
соединившихся губ –
с той, что когда-то девчонкой
бегала вместе с тобой,
с той, что теперь увлечённо
учится слову «любовь».
Молодость часто не знает
следствий девических бед –
просто бушует весна и
вам восемнадцати нет.
Просто незримо струится
вод остужающий дух,
дышит в горячие лица
ночью, в безвестном году.
***
Говоришь мне: «C’est la vie…»
В тридцать восемь – недотрога.
Что ж чураешься любви –
миловидна, черноока?
Разомкнулся ближний круг:
дети, муж: «Пока, до встречи...»
Ты в плену иных подруг,
что твердят: безмужней легче.
Спросят вдруг в конце времён:
«Жизнь прошла, а ты любила?»
Брось грустить, – давай рванём
вместе на автомобиле
вдоль по лентам дальних трасс
в мир, где жизнь течёт иначе.
Может, нами будет зачат
тот, кто станет в добрый час
главным солнышком для нас…
***
В ней южных стран загадка
и строгих губ вино.
На лбу высоком складка
прочерчена давно.
Услышишь знаний мудрость,
отметишь гордый взор:
не верь, мол, что споткнулась
удача – это вздор!
Глаза не ждут, не просят,
в них груз прошедших лет.
В густых висках не проседь –
любви не бывшей след.
Однажды вдруг захочешь
согреть прохладу плеч, –
услышишь: «Я из ночи.
Меня нельзя зажечь».
***
Боль на прощание – необязательна.
Вспышка. Обида. Слезинка. Такси.
С мокрым лицом просыпаешься затемно,
ищешь причины вдали и вблизи.
Ночь за окном. Звёзды движутся медленно
и, растворяясь, теряют свой след.
Мама сказала бы: «Молодо-зелено»,
только на свете её уже нет.
В ярости прочь одеяло отброшено.
Стынет подушка, сырая от слёз.
Где же ты, гордость? От гордости – крошево,
бывшие искры сияния звёзд.
АРЛЕКИН
Морщинок сетка, узелки.
Мальвина очень изменилась –
попался грубый Арлекин,
а ей Пьеро улыбка снилась.
Нет и его. Давно одна.
Акаций пенистые гроздья.
Опять окончилась весна
и к ночи небо выше. Звёздно.
Иная ей милей пора,
не этот юный майский воздух.
Она проводит вечера
в тиши и благости погоста.
Он там давно. Там хорошо.
Трава растёт, сплетая корни.
Гнев отдалившийся смешон,
она его устала помнить.
Всё тоньше кожа, в узелках.
Он не увидит. Он покинул.
Душа ещё болит слегка,
не забывает Арлекина.
***
Баюкаю, качаю
молчание, молча…
Не справиться с плечами.
(Не плакать. Не сейчас).
Но трубка телефона
наверно, умерла –
ни шороха, ни звона,
такие вот дела.
Наверно, я виновна,
но мучить-то зачем?
Молчанье длится ровно…
неважно – дней, ночей.
Лишь рядом кот не верит,
что жизнь – хоть в петлю лезь.
Ему неплохо, зверю –
мурчит, пушистый весь…
И память воскресает –
в ней снова ты и я
одни на свете, сами,
вдвоём, почти семья.
И нет уже сомнений,
и в том порукой честь,
что ты и я – мишени
тех сил, что любят месть.
Морщинок стало больше,
их видит только кот.
Листок небрежно сложен –
в нём имя, номер, код.
***
Любовь с годами так же сердце точит,
в глазах огни слабее не горят.
Манят всё так же пламенные ночи,
зовёт к проказам откровенный взгляд.
Клади на плечи руки, вальс закружит,
вдвоём нельзя без музыки прожить.
Я опьянён бесстыдностью подружек,
цариц моей распахнутой души.
Люблю, когда они в блаженстве плачут,
для них не жаль сердечного тепла.
Отдай им, Боже, не жалей удачи,
чтоб расцвела со счастьем пополам.
И вот тогда, как бабочек в полёте,
нас не затронут пыль и шум дорог.
Пусть говорят, мол, всё равно умрёте, –
мы будем жить, пока отпущен срок.
***
На все вопросы не ответить,
но вдруг накроет сердце боль,
когда подступит дочь: «На свете
бывает всё-таки любовь?»
И что ответить? Вспомнишь юность,
гормоны, ветер в голове.
Ах, если б молодость вернулась
и тот, единственный рассвет!
Но разве дочке всё расскажешь? –
и отвечаешь: «Есть она.
В ней нет ни опыта, ни стажа,
когда в ночи зовёт луна».
И даже это не промолвишь,
обнимешь дочку и вздохнёшь:
«Я помню лето, море, волны,
слетевший с неба тёплый дождь.
Я ту любовь с тех пор сквозь годы
всю жизнь пытаюсь отыскать.
Но плачет летом на восходе
твоя расстроенная мать».
Молчу, конечно, только в мыслях
считаю борозды морщин.
И звёзды летние повисли
на небе просто, без причин.
***
Лето. Нежность. Вечер.
Дом на берегу.
Лучше нет на свете
мёда тёплых губ.
Тихая отрада:
ночью жар костра,
стрелы звездопада,
ласки до утра.
Что за память, право?!
Знает звёздный свет
силу и отраву
убежавших лет,
шёлк девичьей кожи
и немой вопрос –
что же будет позже
влаги летних рос?
...Белый дом в станице
словно звездолёт,
и в полёте снится
губ вечерний мёд...
***
Я сегодня спешу на свидание
сквозь туман расцветающих лип.
Как прекрасны ближайшие здания!
Вряд ли хуже и те, что вдали.
Всё решится сегодня же. Верю я,
что девчонка, смущаясь, кивнёт,
поглядит на меня неуверенно,
и растает в глазах её лёд.
Захочу взять любимую под руку,
влагу слёз поцелуем сниму.
Прогоню налетевшее облако,
пусть укроет на время луну –
чтоб на нас не глазела завистливо
до скончания долгого дня,
и своими недетскими мыслями
не смущала в дороге меня;
погодила б немного, до вечера,
до мерцания тёплых теней, –
у дорожки в волнах, чуть намеченной,
мы на речке увидимся с ней.
Этот вечер надолго запомнится:
мы узнаем, что всё-таки есть
счастье – рядом, вот здесь, за околицей.
Лучше в мире не сыщется мест.
***
Зачарован глазищами синими.
Чище неба их блеск и лазурь.
Я тебя называю по имени
из букета тропических бурь.
Ты стоишь, изгибая таинственно
абрис левой руки и бедра.
Вспоминаются поиски истины,
что вели во дворе до утра.
Но глупы и бесплодны старания.
Ни за что не даётся ответ.
Синих глаз ослепляет сияние.
Манит имени жгучий букет.
Почему же ничто не запомнилось:
есть ли истина, нет ли её?
Изучали с тобой астрономию –
целовались под небом вдвоём.
***
На небе снова тишь и благодать.
Огромен частокол Кассиопеи.
Отдельно светит каждая звезда –
и хорошо, надёжней будет пеленг.
На наших лицах тени от огней
и мы, теряя разум, понимаем:
всё наяву, а словно бы во сне,
ведь мы лежим вдвоём на сеновале.
Ладонь твоя ладонь мою нашла
и голова на грудь ко мне склонилась.
На небе нет защиты и тепла,
но на земле доступна эта милость.
Я звездочёт, а днём обычный шкет.
Неинтересно загорать на пляже.
Я рассчитал прецессию планет
и параллакс измерил, он ведь важен.
Но что тебе до этих пустяков –
ты вся дрожишь, и вовсе не от стужи,
и закрываешь звёзды мне рукой…
А мать кричит: «Идите, стынет ужин».
***
Ты снова завертела карусель
полунамёков, прочих «полу…», –
мол, позабыл любимых и друзей
из выпускного класса школы,
где мы учились жить и пить вино,
и целовались до рассвета.
Теперь в ночи приходишь феей снов –
я не корю тебя за это.
В ладони прячешь юное лицо.
Ты в летнем платье до коленей.
Рождая чувства, беспокоит сон,
где я и подданный, и пленный…
Что ж делать нам? – такая вышла жизнь.
Кричу: «Объятья, ласки – где вы?»
Ты шепчешь: «Только слово мне скажи!»
А сердце жжёт и стонет слева.
Я помню всё – дословно! – не забыл.
Прости, что стал немножко старым
с тех пор как ложь разлучницы-судьбы
шипела вслух, что мы не пара.
Я всё отдам, чтоб ты была со мной,
но твой ответ мне неизвестен.
Жить одному и коротать одной? –
мы и не пробовали вместе.
***
В детстве жизнь показывать всевластье
над судьбой безудержно спешит,
и любви сияющее счастье,
словно солнце, в юности горит.
"Погоди!" – ты просишь о пощаде
в толчее мелькающих годов:
даже месяц тоньше и горбатей,
и всё дальше в памяти любовь.
В тишине рассветов и закатов
в беге мчат, сливаются года,
и дрожит, зажжённая когда-то
в синем небе Господом звезда.
***
Струится запах мокрых елей –
дитя полуденного грома.
Ладья покинутых качелей
неколебима, невесома.
Забыт остывший чай в стакане,
напоминая об измене,
а на столе на алой ткани –
букет отвергнутой сирени.
Всё дышит сном и тишиною.
Ни шевеленья в целом свете…
И переполненность виною
в небрежно брошенном букете.
***
В поездах, на лестницах,
в буднях зим и лет
нет надежды встретиться.
Не послать привет
в юность, в то селение,
где, смиряя блеск,
смотрит в небо древнее
монастырский крест,
вдоль решёткой прочною
огорожен сад
и безлунной ночкою
слышен звон цикад.
Там забот не ведают,
не растят морщин.
Школа восьмилетняя –
вспомни, не молчи.
Памяти зазубрины.
Платье. Смех. Глаза.
Вехи все обрублены.
Нет пути назад.
Площадь. Пламя вечное.
Старый парк. Тропа.
Время искалечило.
Может быть – судьба.
***
От лучших дней остались негативы –
оригиналы жизни, полной сил.
На фото парень, с девушкой учтивый,
неужто – я, подтянут и красив?
А этот взгляд, и в робости бесстыжий,
что заставляет женщину краснеть!
Уже забыл, когда любил худышек –
те знать не знали, как готовить снедь…
Зато они стройны и востроглазы,
и так любили плотскую любовь! –
теряли сразу спесь и даже разум,
и шли по жизни следом за тобой.
На негативах жизнь совсем иная:
вся в чёрно-белом, словно в мире ночь,
хотя сирень цвела всё так же в мае
и облака бежали так же прочь.
А сверху небо – синее, большое,
в нём зрели тайны, звали и вели.
И было это сразу после школы
в забытом Богом городе Земли.
***
Прости за то, что не ушёл,
не позабыл, что локоть рядом,
что я в глазах людей смешон,
ловя твои слова и взгляды.
Я стал текучим как вода,
я стал податливым и нежным.
Такое счастье: жизнь отдать,
взамен не требуя надежды.
А что надежда? – так, мираж:
семь букв, три слога, вдох и выдох,
давно осмеянная блажь,
перегоревшая обида.
Ты спросишь: как мои дела?
Отвечу: да живу пока что.
Пурга вот снегу намела –
всё на виски. На волос каждый.
МИЛОСТЬ
Я вырастал, во сне летая,
кумиров ложных создавал,
строкой тетрадного листа я
превозносил свой идеал.
Любовью днём и ночью бредил,
и были помыслы чисты,
а идеалов лёгкий пепел
слетал на белые листы.
С годами чувства изменялись,
сказалось многое иным.
Одни лишь помыслы остались,
неосязаемы, как дым,
но не исчезли, и открылось,
что выжил юный идеал.
Ещё узнал, в чём Божья милость –
я лишь прекрасных женщин знал.
СОДЕРЖАНИЕ
МОЙ ПАЛАЧ……………………………………………………………………………4
«Мечутся тени на вазе старинной…»………………………………………………….7
ЧИСТЫЕ КОНВЕРТЫ………………………………………………………………….9
«Ты молчишь за спиной…»…………………………………………………………….10
«Я вижу дом на склоне балки…»……………………………………………………..12
«Июнь. Истома на полях…»…………………………………………………………..14
«Вот и всё. Безмолвна школа…»………………………………………………………17
ВЫПУСКНОЙ БАЛ……………………………………………………………………18
«Сны всё чаще дарят милые черты…»……………………………………………….20
ЗВЁЗДНОЕ……………………………………………………………………………..22
«Привет вам, дворики у парка!..»…………………………………………………….24
«Я поверяю лица, даты…»……………………………………………………………26
«Однажды время сердце влёт…»…………………………………………………….28
СЕДОЙ СКРИПАЧ……………………………………………………………………30
«Слова имеют острые края…»……………………………………………………….32
УЙДИ, НЕ МУЧАЙ, ГРУСТЬ……………………………………………………….34
ОГЛЯНУВШИМСЯ НАЗАД………………………………………………………..36
«За рельсами заброшенной дороги…»………………………………………………39
У ВЕЧНОГО ОГНЯ…………………………………………………………………40
«Мы с тобой давным-давно…»………………………………………………………42
ОБМАН………………………………………………………………………………..44
«Когда от жизни только проблески…»……………………………………………..46
«В далёком лете, у реки…»………………………………………………………….48
«Разденутся белые девы…»…………………………………………………………51
«Прости, что я бегу…»………………………………………………………………52
«Кружатся яркие звёзды…»…………………………………………………………54
«Говоришь мне: «C’est la vie…»…………………………………………………….56
«В ней южных стран загадка…»……………………………………………………58
«Боль на прощание – необязательна…»……………………………………………60
АРЛЕКИН…………………………………………………………………………….62
«Баюкаю, качаю…»………………………………………………………………….64
«Любовь с годами так же сердце точит…»………………………………………..66
«На все вопросы не ответить…»……………………………………………………68
«Лето. Нежность. Вечер…»…………………………………………………………70
«Я сегодня спешу на свидание…»………………………………………………….73
«Зачарован глазищами синими…»…………………………………………………75
«На небе снова тишь и благодать…»………………………………………………76
«Ты снова завертела карусель…»………………………………………………….78
«В детстве жизнь показывать всевластье…»………………………………………81
«Струится запах мокрых елей…»…………………………………………………..82
«В поездах, на лестницах…»………………………………………………………..84
«От лучших дней остались негативы…»…………………………………………..86
«Прости за то, что не ушёл…»………………………………………………………88
МИЛОСТЬ……………………………………………………………………………91