Полуфинал Турнира поэтов 2020 можно посмотреть здесь:
http://stihi.ru/tv/turnir2020/23
Ольга Флярковская
1 чтение
НОЧНОЕ
Я подогрела чай, достала хлеб,
В потёмках на крыльце фонарь включила.
И, не заметив, потеряла след
Той, что во мне почти неразличима.
В прихожей спят два стареньких крыла.
К чему они? Уже не до полётов.
А ведь какая ночь вчера была,
И пчёлы звёзд носили время в соты!
Молчал мой лес, и в звонкой тишине
Ночная птица тьму с кустов срывала...
И что-то растревожилось во мне,
Чему давно я слова не давала.
ЛЕТО СЕВЕРНЫХ ОСТРОВОВ
А. Болгову
Лето северных островов,
Час блаженства природы нищей.
Этот край к чужакам суров,
А для местных – и дом, и пища.
Дедов остров* хранит вода,
Что не только на вид студёна.
Тащит Сухона лес, суда.
Баржа тянется вдоль затона.
Здесь по солнцу идут часы,
Здесь текут в Заполярье реки.
Над разливом, испив росы,
Облака повернули «в греки».
Здесь затихла моя тоска.
Чья-то лодка плывёт к причалу…
И верней не найдёшь куска –
Лишь его заслужи сначала.
Разгрузи от леща баркас:
Рыбу – в вёдра и вымой днище.
Здесь народ на улов глазаст
И спокойной воды не ищет.
Здесь, на острове, долгий день
Над рыбацкой избой курится,
А рукав подлинней надет
Не к тому, чтоб складней лениться.
Ветерок поутру кусач –
Стылый пасынок океана.
Горький привкус от неудач
Выдувается покаянно.
Был на Троицу звон густой,
А к Успению – звон печальный.
Здесь на Божий взяты постой
Скит да пу;стынька изначально.
Здесь мошк;й именуют гнус,
Здесь не жалятся, но жалеют,
А ненужная роскошь – грусть –
Лишь под утро кольнёт: болею…
Здесь морошки наешься впрок
И забудешь огни столицы.
Здесь привычней свистит юрок
Голоска городской синицы.
Лето северных островов
Отцветёт по-девичьи кратко,
Но запомнится как любовь,
Всё отдавшая без остатка…
*Дедов остров – хутор в Тотемском районе Вологодской области. Расположен на острове посередине реки Сухоны. На нём находится заштатный мужской монастырь Троицкая Дедова пустынь.
ДЕТДОМОВСКИЙ ХЛЕБ
Александру Флярковскому
В девять лет – одиночество.
Серых простынь тоска.
От отца было – отчество
И вихор у виска.
А от матери – родинка
Муравьём над губой,
Обещание «Родненький,
Я приду за тобой!»
Довоенное прошлое
Унесли поезда…
Но восходит над Толшмою
Ночью та же звезда!
На картошке да в валенках –
Ничего! – проживём.
Это дома ты – маленький,
Здесь – пока что чужой.
Шли казённые ходики.
Тьма. Не видно ни зги.
С чесноком бутербродики,
Чтоб спасти от цинги.
Ленинградскому мальчику
Объявили бойкот:
Обвинили запальчиво,
Что украл бутерброд.
Исхудавшим былиночкам
Было ясно до дна:
Хлеб – всем поровну, и;наче
Не наступит весна.
Все ребята без жалости
В рот набрали воды,
И жила в нём до старости
Боль от этой беды.
И поклялся он истово
Над письмом от отца
Не горбушку, а истину
Отстоять до конца.
Эти нормы железные
Диктовала им жизнь,
Поднимала над бездною
И шептала: держись!
Это кровное, генное…
Так взрослела душа.
Слабость – каяться в сделанном,
Если не совершал!
Но с открытостью чистою
Доверять и прощать,
До последнего истину,
Как отец, защищать.
Времена незабвенные…
Эти бритые лбы…
Это детство военное
На прицеле судьбы.
ВЕЧЕРНЕЕ
Как боится любой ославы
Потаённая жизнь души...
По ромашкам, люпинам, травам
Исцеляющий дождь шуршит –
Остужает горячность мыслей,
Замедляет мой вечный бег.
Капли падают с тёплых листьев,
И кружится жасминный снег...
Облетел на дорожку сада
Куст-красавец у входа в храм.
Никому воздавать не надо,
Если сказано: «Аз воздам!»
Там в согласье с девичьим хором
«Свете тихий...» поёт душа.
Мне почудилось – осень скоро.
А для всех ли?.. Не нам решать.
2 чтение
НА ВАГАНЬКАХ
Пишет художник часовню, кладбище,
Небо, холодное до синевы,
Холмики снега... а в небе – пастбище
Дымных ноябрьских овец Москвы.
Скорбной аллеи ограды чёрные,
Древних старух, молодых вдовиц...
Прикосновение к миру горнему
Строгой морщиной коснулось лиц.
Он примечает: не видно странников,
Лишь экскурсанты у плит, крестов...
Их не пугает прикид охранников
И не смущает цена цветов.
Мимо по делу снуют могильщики.
В целом, всё в тему, и миру – мир...
Сиро темнеют могилки нищие.
Рвётся из пут Менестрель-кумир.
Там – Дирижёр и Солистка оперы...
Русский Поэт... Пианист... Актёр...
Пишет художник надгробья – около
Мраморный ангел ладонь простёр.
Что, нет натуры живей и жизненней?
Ритмы сердечные приглуша,
Хочет упорно у спящих выяснить
Важное что-то его душа.
Быт их, высокий и общежительный,
Чуждый наживе и суете,
Штрих за штрихом, как живыми нитями,
Вышит на сером его холсте.
Кашляет в пальцы, слегка сутулится...
Рядом с гранита глядит Циркач,
А в завершении узкой улицы
Грустное соло ведёт трубач.
Вот и пойдут на досмотр таможенный
К жёнам – берет и смешной картуз,
Чёрный футляр да этюдник сложенный –
Двое служителей вечных муз.
– Что ж... не пора ли махнуть по рюмочке?
День на ногах, да с больной спиной!..
Слышал? Ведь здесь хоронили уличных
Бедных артистов, за той стеной...
...Выпьют и – в путь до метро. Философы!
Шумная улица льёт рекой,
А над Ваганьковым звёздной осыпью
Шорох молитвенный и покой.
УЗОРОЧЬЯ МАЙСКИХ ЛУГОВ...
Майских лугов узорочья на заре.
Соловьиные леса.
Берестяная корочка короба,
где на самом дне
спит Царевна-лягушка.
Глядь, и подымут за лапку
да посадят на высокий трон,
скажут: «Правь!»
И обернётся лягушачья кожа сухим листом,
и колыхнётся земля,
и выпустит праведников.
И пойдут солнечные люди на лёгких ладьях
по Великой реке
ко граду Пскову
под серебряной подковой,
под звёздным шатром шамаханским,
синей дорогой
помолиться Богу
да поглядеть наяву на изумрудную лягушку
с девичьми глазами
в берестяном коробке,
с волшебным перстнем
на тоненькой лапке.
Пой, соловушка мой,
песню про солнечных людей,
про Великую реку,
про древний град!
Слушай, тёмный лес,
берестяной рай!
Вздыхай, глыбкая топь болот!
Зевай, костёр, красным зевом своим!
Чаль, солнечная ладья моих снов,
а вы спите, детки.
Узорочья майских лугов
наутро доскажут вам
эту сказку...
* * *
Марине Цветаевой
Тенью над вечерней мостовой,
Ласточкой, мгновением распятой,
Ты скользишь... Дрожит над головой
Синий луч звезды твоей – Утраты.
Пленница и беженка Москвы –
Златовласка у Золотоглавой...
Не поглотит дымный шлейф молвы
Чистого огня посмертной славы.
Мясорубки адовой жерло
И семью, и жизнь твою втянуло...
Ты глядишь пронзительно светло
На Борисоглебский переулок:
Лебедь с лебедёнком, гулкий звон,
Окончанье праздничной обедни...
Долгих странствий тянется перрон,
И тревожит душу странный сон,
И крюки мерещатся в передней...
Но дана немыслимая власть
Смерть попрать
Певучим русским словом
Той, что не в бессилье духом пасть –
В небо улететь всегда готова,
Той, что всем надгробьям вопреки
По себе оставила – рябину...
Той, чьи непокорные стихи,
Как рябина поздняя, сладки
И неодолимы... как лавины.
В ДОРОХОВО
Мы чуда ждали – снег пошёл...
Сперва чуть видимые нити
Полночной росписью финифти
Преобразили голый дол.
Наутро – хлопьями летел,
И на глазах грузнели ели,
И даль раскинула постели
И зелень превратила – в мел.
Пусть мы с тобой душой черствы,
Нас, кажется, ничто не тронет,
Но вот – былое в нови тонет
И тают контуры Москвы!
И есть лишь леса торжество,
И тихая покорность тела,
И светит нам фонарик белый
Из тех, немыслимых, пределов
И возвещает Рождество...
И мы стоим, раскрыв сердца,
И видим небо-небо-небо...
И в небо ветви тянет верба:
– Ах, снег, и мне бы счастья, мне бы...
И свет касается лица...