ВСТРЕЧА.
С подачи моего прекрасного друга –
Оли Тишкевич родился этот коротенький очерк.
Я не хожу ни в цирки, ни в зоопарки. Никогда не хожу. Есть причина. Тридцать пять лет назад, сразу после севера, наша семья переехала из Магадана в Москву. Бате предложили в ЦНИГРИ должность завотделом россыпного золота, вот мы и перебрались в Белокаменную. В МГУ на Геофак я поступил только после армии, через два года, но за плечами молодого шалопая к восемьдесят пятому были уже три полновесных полевых сезона в геологических партиях и многочисленные ночевки в тайге по Енисею и Колыме, на рыбалках и охотах. Стрелял я великолепно и много к тому времени разного зверья добыл и выловил. Парадокс, но всю жизнь каким-то чудным образом в характере моем сочетается любовь к многомесячному уединению в лесу со способностью вольно находиться практически в любом коллективе. Нет у меня ни страха перед тайгой и одиночеством, ни боязни выступать публично на многотысячные аудитории. Бывает же такое. Человек я легкий, общительный и на новом месте тут же завел кучу друзей, приятелей и юных, вкусно пахнущих подруг.
Как-то гуляли мы с новыми знакомыми по столице и зашли в наш Московский зоопарк. Мне это было в диковинку, в зверинцах до этого я не был ни разу в жизни, наблюдая всевозможную летающую и бегающую живность только в дикой природе. Как хищников, так и их еду. Шлялись мы по зоопарку, веселились и по-молодому дурачились. Посмотрели и жирафов, и бегемотов с обезьянами, посетили «гадючник» с различными пресмыкающимися. Но чем далее обходили всевозможные клетки с фауной, собранной со всего мира, тем все больше начинало скрежетать мое абсолютно здоровое сердце спортсмена-лыжника. Тянуло оно, сибирское, тоскливую песню, ту, что одинокий волк ночью на луну поет. Я не понимал почему. Наконец в линии «Хищные» дошли до клеток с волками, пумами, ирбисами, другими мясоедами, и вдруг я увидел своего любимейшего, обожаемого мной зверя. Которого, как это не кощунственно для гринписовцев звучит, мне тоже есть приходилось.
В крохотной клетке лежал громаднейший медведь. Я таких больших на воле среди многих сотен, что на Камчатке встречал, только пару раз видел. Но в отличие от свободных, живущих на природе, в своей среде косолапых, у заключенного этого шкура была не ухоженная, лоснящаяся, переливающаяся северным солнцем, а грязная, колтунами свалявшаяся и местами вытертая до самой кожи о железные прутья и затертый деревянный пол. Облезлая, как у плешивой помоечной собаки. Он лежал на полу, положив здоровенную, почти черную башку свою на лапы. Я подошел, встал напротив и стал смотреть на плененного зверя. Хозяин тайги, а ныне узник, поймал мой взгляд. Мы долго молча смотрели друг другу "глаза в глаза", а потом у него потекли слезы. Настоящие, человеческие. Он как будто просил: "Пристрели меня, охотник. Как свой своего, как друга прошу - пристрели" Прошло столько лет, а картинка эта стоит перед глазами как живая. И до сих пор, как вспомню, текут слезы. У меня текут.
© Митислав Кальниченко
Москва, ноябрь 2020 г.