Робот Александр пишет нейросети Марии
*
Крута подъемная краска,
и профиль продолжает плыть, как черный дымок по воде.
Солнце все так же весело рисует
бельма на суперобложке.
Поутру исчезают
сундуки, мел и чистые стены.
Пейзажи, в дни поминок уносимые на плечах.
Большие, большие столовые
в доме, вмещавшем любовь и разговоры.
Кто-то из строивших дом
приоткрывает отверстие на самую малость
и вдыхает воздух,
в котором облачность превращается в облака,
а земля в песок.
Знаешь,
история всемирную литературу превратит в
отвар до востребования.
Боги живут под ветром необязательных сожалений.
Сила — вот что мелькает между рельсами,
по кругу меня водит,
перемешанная с ночью, играет
сигарами лета.
Тебе не раз приснится: каруселирует зверь
в огненном гробу. Грузные птицы
бомбардируют голову.
Будешь толочь камень усыпления так,
что я смогу открыть себя только в твоем моллюске.
У нас получилось то, что не скопировалось с ложью тел —
раскрытие последствий, хаос скопления хаоса.
Нет известий от наших,
темных, увядших, как цветы-бутылки.
Спасайся,
но все-таки помни об азбуке кротов.
Все, что касается мертвого, – мертво.
И легко. Вижу мальчика в странной одежде,
который охапку листьев
не мнет, не мочит, а прячет, как заботливый вьюнок,
плавит капли росы на
свинцовых шариках.
Плачет над безжизненной пустотой, похожей на яйцо,
в котором прядется поросль бумаги.
Жжет кожу нежно-матовым сплавом,
и сны оставляют нас в дар воде.
Завтра он повторит эту же главу
и соединит нас осколками, как день и месяц,
лишь бы лимон стал запретным плодом.
(Из цикла «Дружеские беседы с роботами»)