МЕДОВАЯ ТРОПА
Светленький, тонкий Толик Савиных пяти лет от роду – кудрявый, с пушистой, как одуванчик, головой, – жил в Петербурге. Но в мае, до осени, бабушка и дедушка забирали его с собой на Вологодчину – в двухвековой дом прапрадеда из необъятно толстых бревен, с торчащим из щелей мхом, с резными украшениями на окнах, дверях и под крышей.
Ночами за деревней выли настоящие волки, а с утра начинал стучать клювом неуемный дятел, кукушки затевали бесконечную перекличку. «Мы проживем три тысячи лет», – улыбался счастливый дедушка: он скучал по родине и каждую весну спешил вернуться сюда. Колол дрова, носил ведрами воду, вскапывал огород, а вечерами играл на баяне старинные вальсы.
Центр избы занимала огромная, беленая, будто из сказки, печь, возле которой темнели крутыми изгибами ухваты и чугуны*, длинная кочерга, толстые сковородки – сносу им не было за два века. Бабушка ловко кидала поленья в огромное – с Толин рост – печное горнило. Чудилось, что рыжее пламя, с ревом бьющееся о печной свод, вырвется наружу и поглотит ее: мальчик затихал, готовый кинуться на помощь. Но бабуля, как заклинательница огня, ловко управляла стихией. Когда дрова прогорали, она разливала по сковородкам блинное тесто. Пирожки укладывала на длинные противни и заталкивала в печку позднее, сдвинув кочергой красные угли в сторону. Потом прикрывала горнило железной заслонкой.
Город и деревня были мирами, одинаково важными для семьи Савиных.
Но Толик любил деревенскую жизнь гораздо сильней: еда здесь казалась празднично-вкусной, родные – веселыми, небо – широким, а воздух – сладким. Здесь не нужно долго собираться, чтобы выйти на улицу. Здесь нет монотонного шума, и мало чужих людей. Всюду поджидают диковинные вещи и цветы, удивительная живность.
В клети* огромные узорчатые сундуки с железными замками помнили наряды прабабушки. Из этого дома дедушка бегал в школу, одетый в холщовую домотканую одежду. Покидая его, юношей ушел на войну, и сюда вернулся с победой. А после, избегая колхозного бесправия, отсюда же отправился в Ленинград.
***
Родители приезжали, как только удавалось взять выходные. Отец – инженер на военном заводе, мама – врач в консультации: покинуть службу им было непросто. Но тем острее ощущалась свобода, тем больше радости приносили походы. Толик ступал по мягкому мху, подмечая сверкание капель воды на соснах и движение ветвей под напором ветра, вслушиваясь в разноголосье птиц, упивался воздухом, вобравшим в себя запахи трав и хвои.
Когда мальчику стукнуло шесть, отец начал брать его с собой далеко в лес – в свои, как он говорил, бортевые угодья: «Бортничество – это когда пчелы водятся в дикой природе, а люди ухаживают за ними, будто на своей пасеке».
Навешивать на деревья дуплянки и коши – переносные ульи для поимки бродячих роев – придумали далекие пращуры. Но юный отец занялся этим недавно. Собирая землянику возле заброшенной деревни, Владимир наткнулся на диких пчел и подумал: «Может ли быть подспорьем добыча меда и воска?» От будущего неясно, чего ждать: мир становится слишком шатким. А у него – дети и жена-красавица, нарядов и театров хочет, – не только лесных прогулок. А еще – круизов на теплоходе, как до замужества. Плачет порой, что пальто старое, и грядущей зимой его стыдно будет носить. Доченька растет – тоже юная женщина. Сын мечтает о велосипеде.
Родителей стыдно просить о помощи: женился, значит сумей стать главой семьи.
Время начиналось лихое, близкие требовали все больше заботы, а Володя был еще зелен. Жил зовом сердца, верил, не смотря на провалы, в честность людей и светлое будущее – свое и страны. Упорно подрабатывал, но все равно не справлялся. Однако изобретателям чуждо отчаяние: всё недостающее они соорудят сами. Мебель, игрушки, одежду, светильники. Посуду, корзины, лодки. И, конечно, коши!
Он получил разрешение на оружие, но с охотой не складывалось: выходило больше сложностей, нежели пользы. Да и зверей Вова жалел. Вот и принялся ловить рои, чтобы создать свою пасеку. Пчелы не обманут, не то, что работодатели, – только заботься и береги их.
По книжкам Владимир мастерил деревянные ящики с летком* – маленьким круглым отверстием, затыкавшимся пробкой, потом затаскивал их на ели. Пришлось приноровиться, ведь мало не уронить кош, пока лезешь вверх, – надо надежно закрепить ловушку на дереве. Еще сложнее не разбить его, снимая вместе с пойманным роем и накопившимся медом, ведь кош станет тяжелым. А после – попробуй переселить пчел в просторный улей, где хватит места для солидного запаса меда и размножения! – Подвохи ждали на каждом шагу.
Однажды кто-то украл у Володи некрашеный дощатый кош – снял с дерева вместе с роем. После этого бортник окрасил ловушки в зеленый цвет – для маскировки, но запах краски отпугивал пчел. Пришлось ожидать, когда ульи обмоют дожди, прокалит солнце, и они перестанут пахнуть. Для придания кошам манящего аромата Вова промазал их воском и прополисом, обрызгал сахарным сиропом.
Можно было по примеру пращуров выдолбить ловушку из древесного ствола. Но Вова не знал, как быть с медовыми рамками. Если сделать их круглыми и овальными, сложно будет установить и достать, а после – извлечь оттуда мед. Если же поставить в дупло квадратную или прямоугольную рамку, то пустоты пчелки все равно застроят, как захотят. Матка* отложит там яйца. Чтобы добыть мед, придется разворошить всю семью. Часть расплода погибнет. И кто потом полетит за пыльцой?
Возник изобретательский азарт. Неужели он, инженер-конструктор, не решит природную задачку?
Тихо ступая лесными тропинками, Вова делился раздумьями с маленьким сыном. И не помышлял определить этим судьбу человека – смешного кукленыша.
Для начала, сопереживая отцу, Толик уяснил: мед – не только лакомство и увлекательная игра. Это счастливые улыбки родных и вкусные застолья, когда пожелаешь. Долгожданный велосипед. Красивое платье для мамы. И, пожалуй, достижение любой цели, потому что ради баночки неподдельного лесного меда люди идут на многое. Настоящий, неразбавленный мед – приманка, власть, способ очаровывать и благодарить. Как изысканное вино или валюта.
Мальчик задумался о пчелиных желаниях: чем приятнее насекомым живется, тем плодотворнее их труды, тем больше меда у их хозяина. Впрочем, слово «хозяин» звучит наивно: пчелы не приручаются. Ты можешь стать только их другом.
С годами бортничество привело Анатолия к научной работе. А пока отец нес его, закутанного от яростного комарья, на плечах по лесу – вдоль рек, ручьев и оврагов, присматривая медоносные места, подходящие для установки ловушек. Оба пытались мыслить, как пчелы, чтобы вычислить их излюбленные пути. «Если найдем, – грезил Володя, – то все бродячие рои станут нашими!»
Подобно пчелам, бортники сторонились трасс и электропроводов. Искали мощный молодой ствол, устойчивый при порывах ветра, с крепкими сучьями, которые выдержат рослого Владимира и ловушку. Исследовали высокие деревья на опушках и в заброшенных садах: «Если разведчицам понравится, они приведут рой, и в наш домик заселится матка».
Савиных развешивали коши до самых заморозков: «Бродячие рои отделяются даже в сентябре. Размерами они меньше весенних и летних. Зато из нескольких можно собрать хорошую семью! Главное, успеть на помощь, когда привившийся рой начнет голодать, ведь у последышей нет времени для медосбора».
Вова спешил смастерить больше ловушек, чтобы скорей нащупать заветную медовую тропу. На выбранных деревьях ставил сразу по два домика – метра на три и на пять-шесть над землей: «Вдруг пчелам не понравится высота?» – Летками к югу и непременно в тени – так, чтобы в улье было свежо, но вход не закрыли ветви.
Пчелиные враги – шершни и осы – встречались редко, но зверья в лесах водилось немало – особенно лисиц и хорьков, устраивавших вблизи бортей свои норы и пугавших пчел. Порой Савиных натыкались на куниц и бурундуков, видели следы рыси, медведя. Но больше хлопот им доставили муравьи.
«Ты можешь неделю кружить по лесам в поисках дерева для ловушки. Едва отыщешь – под ним обязательно красуется муравейник! А пчелы с мурашами не поселятся ни за что: те для них – смерть. Растащат по каплям не только запасы пищи, но и детенышей уничтожат, и матку».
Владимир придумал сгрести муравейник в большой мешок и унести за несколько километров. Однако, вернувшись на другой день, обнаружил переселенцев на прежнем месте! Потрясенный, бортник навсегда переправил их за реку.
***
Толик быстро научился читать, чтобы разбирать новые книги по пчеловодству и пересказывать их отцу: тот уставал на работе, заниматься успевал лишь в транспорте и не понимал, почему зимой его рои погибают. Пищи у пчел было досыта, утеплять их бортники не забывали. Значит, дело в конструкции улья. Или в растениях, с которых мед собран.
Мальчик надеялся смастерить особенный, никем не виданный борть. Для чего не мешало бы сначала, обратившись пчелой, пожить в темени коша... Там, где прибывающие с лужайки работницы укладывают свою ношу – будущий мед – в ячейки, а строители запечатывают восковыми крышечками. Где кормилицы поят молочком личинок, а в сторонке выплясывает пчела-разведчица, объясняя труженицам, как найти взяток*. Те по ее танцу, будто по чертежу, видят направление полета, величину взятка и расстояние до него.
Приятели, не отличавшие пчелу от осы, и даже учителя изумленно приоткрывали рты, впервые услышав от Толика, что пчелы – не «какие-то там насекомые», а мудрые инженеры, тонкие парфюмеры и биохимики. И бояться не нужно: они, конечно, бросаются на беспокойных прохожих или соседей, но не обидят семью и гостей пасечника, если те пропахли хозяином, посидели в его избе. Когда спросонья кто-то новый выходит из хозяйского дома, пчелы его не тронут, почуют: свой. Хоть голышом по пасеке гуляй: трудягам не до тебя. Облетят, если окажешься на пути, и поспешат на цветы, к нектару.
«Да ну, что насекомые могут понять? У них нет мозгов. Не выдумывай», – прыскали наивные простаки. Толя терпеливо объяснял: «Пчелы восприимчивее и умнее людей».
Скоро недотепы стали считать Савиных чудаком и немного опасались его. А Толику их занятия были скучны. У мальчика возникла ясная цель, ставшая интересной игрой и важной работой. Он пытался прочувствовать, какие рамки удобнее пчелам: горизонтальные или вертикальные? Какая высота и ширина домика? Какая форма – круглая или с углами? – «Чтобы не навязывать пчелушкам свои взгляды, а сотворить желаемый ими улей. Тогда и меду больше получится, и выжить им будет легче. Если верить книгам, пчеловоды два века старались улучшить домики, но эпохальных открытий не совершили. Никому не удалось ни избавить пчел от болезней, ни получить двадцать пудов чистого меда с улья, как в дикой природе. А решение должно быть! Ведь пчелы – создания искренние и отзывчивые».
***
Годам к одиннадцати от долгого сидения за уроками и книгами, вместо уличных игр, и от пристрастия к бабулиным вкусностям, Толя заметно поправился. Круглые щеки ярко румянились под светлой шапкой кудрей.
Пасека понемногу росла, несмотря на ошибки бортников. Мужчины семьи Савиных почуяли секретное могущество, женщины – красоту, довольство и уверенность в завтрашнем дне.
Возвращаясь в конце мая в деревню, Толик сажал вокруг дома ноготки, мелиссу, розовые петунии, лаванду, красную мальву – чтобы пчелушки, как он звал их, знали: рядом есть отменный источник нектара: «Если девочки соберут падевый* мед, то погибнут. Зимой он твердеет и не годится им в пищу. А когда рядом растут яркие цветы, им не до пади*».
К июлю распускались бабушкины тыквы и кабачки. Пчелы и на этих цветках радостно копошились, словно в огромных желтых колокольчиках.
Так, с детства и навсегда Анатолий погрузился в таинственный, полный тонких правил медовый мир. Еще до школы, едва научившись держать инструменты, мальчик, подражая папеньке, стал мастерить коши. Но теперь он уже не слушал ни деда, ни отца. Решительным взмахом руки останавливал потоки наставлений: «Не надо. Уж я-то все знаю! Я много читал».
Старшие скрывали добродушные улыбки и не настаивали на своем: мальчишка серьезный, смышленый, пусть поиграет во взрослого. Лишь незаметно присматривали, чтобы не покалечился. А нужна будет помощь – сам прибежит.
Толик любил поразмыслить в уединении. Долго прикидывал, как лучше выпилить детали нового улья или приладить вощину*. Пока ни один эксперимент не увенчался успехом, но паренек был уверен, что все получится.
***
Утренние дали туманил дождь. На проводах нахохлились измокшие воробьи. Пчелы попрятались, ожидая солнышка. Из избы доносились звуки дедова баяна. Высунувшись за порог, под шиферный козырек, Толя издали осмотрел родную пасеку. Листья черемух и вымытые дождем ульи блестели, будто натертые маслом. Несколько домиков были простыми, приземистыми, какие найдешь у любого пчеловода. Другие высились в разнобой, словно инопланетные корабли, – те выстроены по отцовским расчетам. В самых длинных пчелы почему-то оставляли пустоты.
Толик сколотил очередное изобретение и решил переселить в него рой из обычного старого домика, пока близкие отдыхают. Он – уже не ребенок, его ульи – не игрушки. Ему нужно срочно убедиться в своей правоте, а не выслушивать возражения.
Темно-синие тучи громоздились, как бескрайние горы. Капли дождя собирались в длинные желобки под крышей, и ручейками стекали в бочки.
Смазав стенки нового улья прополисом, Толя, как положено, облачился в чистую рубаху, сорвал листки мелиссы, что в мае посеял, потер за ушами и между пальцев, куда пчелы забираются прежде всего – «а от нее даже самые сердитые становятся добрыми». Надев сетку, будто панаму, Толя затянул резинку на подбородке. Сунул в дымарь* трухлявого дерева и поджег. Пустил дым в леток старого улья. Пчелы откликнулись беззлобным жужжанием. Открыв крышку, еще попыхтел дымарем, и задумался: «А почему они утихают? Могли бы устроить сутолоку. Связан ли этот инстинкт с лесными пожарами?»
Семья была сильная, большая, почти готовая к роению. Куриным крылом мальчик сдвинул в сторону живую гудящую массу, вынуждая пчел покинуть рамку, пока вынимает ее из домика. В новом улье были свои, выстроенные им по передовой науке, но эти следовало добавить – ради расплода и уже готовых запасов.
Главное сейчас – отыскать и переселить королеву-матку. Толик рассматривал соты, похожие на подсолнух с вытащенными семечками, щекотал бархатные спинки деловитых пчел. Вот и она: длинное дородное брюшко, толстые мохнатые лапки, крошечные крылья! Преданная свита подносит молочко и ластится к ней. Передает ее умиротворяющий запах остальным сестрам, и те безмятежны: раз царевне хорошо, их государство в порядке…
Матка неспешно выбрала пустую лунку, лоснящуюся от чистки прополисом, и снесла крошечное вытянутое яичко. Теперь здесь вылупится, как цыпленок, новая пчелка.
Пытаясь не помешать, а лишь улучшить жилище, Толик осторожно следовал своему плану. К его досаде, старые рамки плохо умещались в новом строении. На землю вытекал золотистый мёд... Матка, сорвавшись, упала куда-то вниз...
Кое-как затолкав рамки, Толя высыпал сверху оставшихся насекомых. Те неохотно поползли в незнакомый дом.
Взволнованный мальчик поторопился опустить крышку, и что-то хрустнуло в уголке. Догадка болью отозвалась в душе: «Раздавил пчелу… Вот увалень бестолковый… Прости!»
Улей громко загудел: что-то снова пошло не так.
Пчелы отвергли экспериментальное жилье, не дождавшись ясной погоды. Расстроенная матка выжила и сплотила вокруг себя верных подданных. Рой снялся с места и с гулом вылетел в ливень.
Напуганный Толик, стараясь быть незаметным, взобрался по лестнице на поветь* и закрылся там. Разоренный старый домик валялся на боку. Рой постоял над ним темным шаром и на высоте двух метров двинулся в сторону леса. От ядра отделился хвост, начал разрываться, и отстающие пчелы пропадали среди качавшихся на ветру цветов.
Мятежная семья не могла противиться дождю. Гудящий комок распался. Сидя за околицей на рябинах, пчелы гибли и падали вниз. Толя безутешно плакал, глядя на них с повети...
***
Понимая, что секретные затеи неизбежны, Вова не бранил парнишку за обидные и опасные для жизни промахи. Только объяснял упрямому изобретателю, как не пострадать во время опытов: «Ведь тебе предстоит еще многое сделать».
***
Упорным трудом, в борьбе со стихиями, бедностью лихолетья, пчелиными болезнями, собственным неведением отец и сын создали завидную пасеку.
Никто уже не узнал бы в рослом светлобородом богатыре, спешившем летом на Вологодчину, прежнего Толика Савиных. Разве что пышная шевелюра и проницательный серый взгляд могли выдать в молодом ученом того самоуверенного мальчишку.
Да, вместе с отцом он разработал безупречный улей, проверил многолетней практикой и написал диссертацию. Поистине, Савиных был готов к любым, самым каверзным вопросам на защите, но затруднения принес неожиданный поворот. Научный руководитель не предупредил молодого человека о грядущих испытаниях, чтобы не подрывать его веру в справедливость: вдруг получится у талантливого парня пробиться сквозь глухие стены?
К удивлению Толи, в зале собрались не восторженные поклонники, а его лютые ненавистники, даже сущие враги, с красными лицами кричавшие что-то с трибуны. Закипели небывалые страсти. Анатолий вовсе не отличался доверчивостью и простодушием, мог бы сам счастливо плести интриги, однако не ожидал подвоха на защите: у знакомых она проходила мягче. Всего пара часов, и с торжествующим видом они шли отмечать свой успех. Но потрясенный, измученный нападками Толя пятый час вытирал платком испарину со лба и уже начал сбиваться с мыслей, не следил за новыми выступлениями: «Зачем?» Ведь суть ясна: он предложил узко-высокую форму улья, подобную дуплу дерева, но с квадратными рамками, в то время как раньше во всех диссертациях, включая докторские, упоминались только короткие ульи-ящички, издали похожие на скворечники. С прямоугольными рамками. Поэтому признать правоту Савиных значило для крупных ученых, связанных с пчеловодством, повиниться в своих ошибках. Кому-то придется лишиться из-за него степеней. Неприемлемо, господа-товарищи! Что творится на свете? Молодой выскочка грозит их устоявшемуся положению! А ведь Толя никому не собирался вредить. Напротив: мечтал о понимании и поддержке. Теперь диссертация подлежала уничтожению, а он сам – коварному изгнанию из мира ученых! Истина стара: выскочек не любит никто.
Как бы то ни было, ни один злокозненный крикун, ни один теоретик-змей переспорить практика Савиных не смог. Вся сознательная жизнь, проведенная с пчелами, переосмысленное солидное образование и красноречие сделали Толю необоримым. Ощущая себя «до зубов вооруженным», он защитил не просто научный труд, а природную правду. Комиссия признала защиту состоявшейся и присвоила Савиных степень кандидата сельскохозяйственных наук.
Его ждала должность доцента. Им гордилась семья. Однако минул год, а документ молодой ученый не получил. В столицах на тему Толиной диссертации продолжались полемики, не прекращались попытки ее оспорить. Собирались особые конференции, где Толик вновь и вновь доказывал разгневанным противникам свою правоту, будто заново защищаясь.
Порой он знакомился с коллегами из других городов и внезапно получал поддержку. Однако силы оставались неравными, удостоверение кандидата наук парню по-прежнему не вручалось. Между тем, он уже почти подготовил докторскую.
Спорщики покидали залы заседаний, роняя на лестницах, среди гулкого топота ног, гневные возгласы. Гасли люстры, окна туманились и темнели. Над Толиком клубились безобразные сны.
А в Москве ученые лишались постов и степеней. Умер от сердечного приступа академик, получив известие о пересмотре его диссертаций. Потом второй.
Толины виски поседели от волнений, словно он попал на войну. Да, пожалуй, это стало его личной войной – за место под солнцем… На которой он очутился полководцем без полка, с десятком единомышленников против озлобленной армии. Войной, которой он не желал, но которую вынужден был вести.
Научный руководитель утешал, как мог: «Не принимай ожесточение на свой счет. Дело не в тебе и не в пчелах. Все это – игры взрослых людей!»
«Игры! – тревожился Савиных. – А головы летят всерьез! Почему ученые озверели из-за пчелиных домиков – невинного и полезного открытия? – Не изобретения даже, а простой дани пчелиным инстинктам! Предложения не усложнять жизнь крылатым труженицам, по-своему ранимым и беззащитным».
Толя видел: каждый противник отстаивает свое положение, что для него важнее науки. Дело жизни, мечты! Прошлые дни и ночи, годы, проведенные за написанием трудов. Пропущенные из-за упорных занятий дивные события, испорченное зрение и радость побед, уважение дорогих и посторонних людей, ощущение своей значительности. Неужели в шестьдесят или восемьдесят им начинать дело заново? Нет, нужно уничтожить угрозу!
Савиных казалось: он вступил в неравный бой и заведомо обречен. Обида глодала душу, но сознание правоты поддерживало. Нутром он чуял, что победит. Пусть даже лет через десять.
Отец, переживавший с Толиком каждое происшествие, призадумался: «Война, так война! Усиль свою армию – найди ученых союзников! – Практиков, а не кабинетных «рассужденцев», которые не помнят, где живую пасеку видели. Подружись с пчеловодами страны!»
Владимир сам отправился бы в предместья Москвы, на Волгу, на Алтай, но для научного мира он был пасечником-любителем. Сын же, творение его и продолжатель починов, вдруг сделался скандально известным ученым. Хотя в чем-то оставался ребенком, нуждавшимся в советах и помощи.
***
Теперь по двадцати томам доцента Савиных, написанных им вместе с учеными старших поколений для высшей школы, занимается вся Россия. А медовая тропа вьется дальше – по темному лесу жизни.
2020
P.S.: Имена и фамилии изменены.
Клеть – в русском деревянном зодчестве – неотапливаемое помещение, примыкающее посредством сеней к избе. Используется как летнее жилище, спальня. Или для хранения имущества.
Поветь – нежилая пристройка над хлевом для хранения кормов и хозяйственных принадлежностей. Недалеко от клети.
Падь – сладкие выделения на растениях. Источники – либо сами растения, либо насекомые.
Взяток – количество нектара и пыльцы, собираемое пчелиной семьей за определенный промежуток времени.
Леток – отверстие в улье для входа и выхода пчел.
Матка пчелиная – размножающаяся самка пчел. Королева и центр роя.
Дымарь – устройство для подкуривания пчел с целью их усмирения. Основа – металлический корпус цилиндрической формы.
Вощина – искусственная основа для постройки сот, для более быстрого развития пчелиной семьи.
Чугуны, чугунки – чугунные горшки, исторически – посуда для приготовления пищи в русской печи.