Он в этом доме не был много лет,
сидел один, не проронив ни слова,
он будто цепью был к нему прикован,
а дом лишь хлопал ставнями в ответ.
Сейчас за то, чтобы её послушать,
он всё отдал бы, даже чёрту душу,
но, ни вином, ни водкой не заглушишь
ту боль, что обжигает изнутри.
Часы остановились ровно в три…
А похороны были так скромны,
что даже, заплати он две цены,
уже не искупить своей вины.
Казалось всё холодным и пустым,
а на столе на выцветшей клеёнке
остался лист, где почерком ребёнка
она ему карандашом простым
писала: «Говорят, ты обо мне
совсем забыл, сынок, но я не верю».
...И он, подобно раненому зверю,
завыл, припав к портрету на стене...