Твоё доброе, мудрое, вечное -
как два пальца в запойный рот...
О, суровое божество и беспечное,
поспеши!
Стонет, как после наркоза,
и снова отчаянно врёт
сточная совесть
твоей ли, моей души.
Пусть избавит метель от нас
города, дома и дороги,
разбросав похоронные дроги
по вотчине,
в братскую слякоть обочины
швырнув наших дней пекло
в грязь твоего
и моего тела -
их проклятьем навеки сцеплю:
je t'aime, je ne t'aime plus!
Что мертво, то священно,
а всё остальное - мученье,
и меня к моей гибели ты не ревнуй,
выплюнь мой поцелуй,
зацелуй меня лучше рвотой,
кровотеченьем
будущих, прошлых измен -
сколько видел я Ойкумен
в граде том обреченном...
Я люблю механизмы,
у которых нет воли,
блеск посуды
и жёлтый отлив хлороформа.
Я люблю механизмы,
их почти идеальные формы,
их податливость,
непротивленье контролю.
Я кормлю механических
птиц и животных,
милых, комфортных,
исконно беззлобных.
Стану древом в саду постижения плоти,
чтоб жилось мне и ясно, и чисто и просто.
Пусть прядётся мой дух волокнистым кенафом
по-над римскою ночью, где некогда Постум...
по-над лунными снами, где некогда Понтий...
Inter-arboris non-divide
Я древо-карлик, древо Давид
Во дворце моего Голиафа.
Этой зимой в город вернулся холод,
Священный холод закланья,
sanita неживого...
Видишь, снег очищают от моего порога,
как меня очищает Молох
от моего дыханья.
Dies Necropolitanae
А тебе быть всегда сиротой
и всегда задаваться вопросами
мимоходом,
между сладкой тоскою пустой
и горькими папиросами
и упорно не слышать ответ,
что над нами давно моросит.
У него, видно сил больше нет,
разрастаться, чтоб хлынуть могучим прозреньем
Так нерождённому не грозит
ужас ли, счастье
первоцветенья.
Кто ты? Кто ты?
Я лишь тень твоей мамы...
Тень твоей мамы, уснувшая возле могилы,
затерялась в траве
раздавленной божьей коровкой,
и годами проходят по ней лишь чужие,
чужие следы.
Это всё написал не я.
Так живёт, так поёт зима,
твоя зима
в моём опустевшем сердце.
<2019>