Как меня любили мои великие,
так вино бывает креплёно и густо.
Но я перестала быть человеком религии,
перестала человеком искусства.
Один смотрел глазами влажными,
восполняя недогляд Всевышнего.
Легко жили, тяжело – детей нажили,
никто не возможен ближе него.
Но высшего просветления с вершины
недосчитался благодати в жене.
Собрала ему вещи, он завёл машину.
И ехал несколько лет в тишине.
По долгому-долгому ехал кругу,
и когда возвращался обратной дугой,
я через пропасть по виадуку
переходила – к началу другой.
Другой был не строгий, но остроокий,
что-то писал в потёртый блокнот,
верил в небесное караоке,
хоть и не брал ни одной из нот.
Никого никогда, никого никогда…
голосом низким, в меру неистовым,
мне он шептал, что я именно та,
лучшая из предыдущих невест его.
Избегая вязкой возни бытовой,
(я тоже под ноги не очень глядела),
он всё же подсчитывал итого:
строка для души, строка для тела,
строка для вина...и одна из строк
о любви, о том, что она – искусство.
Я подумала – что ж, заведу листок,
я писала о ней, но осталось пусто.