Баржа идёт с людьми по реке,
Волну разрезая на матушке-Волге.
Баржа идёт по родимой земле,
По бокам оставляя пустые посёлки.
Только тоску ты услышишь в гудке,
С надрывом пугая ворон по округе.
И имена в бесконечной хуле
От люда, укутанном в грязной дерюге.
Сутулый мужик, опирясь на шкафут
Мозолистой исполинской ладонью,
Затянет покрепче нагольный тулуп,
Изношенный, дранный, поеденный молью.
И вспомнив, как земли отца потерял,
Стал выпивать и в конце разорился.
Трехдневной щетиной засеребря,
В лице несуразном своём изменился.
Шепотом скажет несчастный бобыль,
К сердцу прижав последние гроши.
Сколько не ел он и сколько не пил,
Как он пройдохами был облапошен.
Как надоел ему сей мёртвый штиль.
Молча смахнёт капелюхой он слёзы,
Тихо попросит у Господа сил,
Стирая колени в молитвенной позе.
Сплюнет и гаркнет, закурит опять
Горькую, как его жизнь, папиросу.
Вспомнит свою одинокую мать,
Пуховый платок и широкую косу.
Нежно поправив у дочери прядь,
Тяжко вздохнёт, взор уставит в приволье.
Их окружает воды пресной гладь,
Укрывшая берег крутой в половодье.
Хоть им и близко до русских полей,
Плакучих берёз, звонарей в колокольнях.
Тут они все на правах лишь гостей,
Себя не нашедших на южных раздольях.