Родился будущий поэт 13 декабря 1873 года в Москве в купеческой семье.
В 15 лет он уже пишет стихи и прозу, пробует свои силы в переводах.
По окончании гимназии учится на историко-филологическом факультете Московского университета.
Весной 1894г. выходит первая тоненькая книжка стихов "Русские символисты", где под разными именами печатался в основном Брюсов.
В 1895 - сборник "Шедевры", в 1897 - "Это - я". Стихи ошеломляли своей необычностью:
ТВОРЧЕСТВО
Тень несозданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене.
Фиолетовые руки
На эмалевой стене
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине.
И прозрачные киоски,
В звонко-звучной тишине,
Вырастают, словно блёстки,
При лазоревой луне.
Всходит месяц обнажённый
При лазоревой луне...
Звуки реют полусонно,
Звуки ластятся ко мне.
Тайны созданных созданий
С лаской ластятся ко мне,
И трепещет тень латаний
На эмалевой стене.
За внешней эпатажностью в стихах Брюсова видится неприятие унылого бытия, мещанства, либерализма.
В юношеских стихах сквозит горькое ощущение одиночества...Куда уж от этого: редкий начинающий поэт не проживает фазу "байронизма".
Ювелирная отточенность строк характерна для поэта. В сборнике "Юношеское" есть очень значимые стихи "Сонет к форме":
Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживеёт в алмазе.
Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как в небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершённой фразе.
И я хочу, чтоб все мои мечты,
Дошедшие до слова и до света,
Нашли себе желанные черты.
Пускай мой друг, разрезав том поэта,
Упьётся в нём и стройностью сонета,
И буквами спокойной красоты!
В конце 90-х открывается журнал "Мир искусства", издательство "Скорпион". Вокруг них формируются символисты: В.Брюсов, К.Бальмонт, З.Гиппиус, Д.Мережковский, Ф.Сологуб - так называемые "старшие символисты". Позже к ним присоединятся "Младшие": А.Белый, А.Блок, Сергей Соловьёв.
Считается, что Брюсов автор первого моностиха: "О закрой свои бледные ноги..."
Тем временем надвигалась революция 1905 года, и в поэзии Брюсова улавливается предчувствие гибели цивилизации:
И всё, что нас гнетёт, снесёт и свеет время,
Все чувства давние, всю власть заветных слов,
И по земле взойдёт неведомое племя,
И будет снова мир таинственен и нов.
В разгар декабрьских событий 1905 года в сборнике "Венок" звучит пронзительное стихотворение "Кинжал":
КИНЖАЛ
Из ножен вырван он и блещет вам в глаза,
Как и в былые дни, отточенный и острый.
Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза,
И песня с бурей вечно сестры.
Когда не видел я ни дерзости, ни сил,
Когда все под ярмом клонили молча выи,
Я уходил в страну молчанья и могил,
В века загадочно былые.
Как ненавидел я всей этой жизни строй,
Позорно-мелочный, неправый, некрасивый,
Но я на зов к борьбе лишь хохотал порой,
Не веря в робкие призывы.
Но чуть заслышал я заветный зов трубы,
Едва раскинулись огнистые знамена,
Я — отзыв вам кричу, я — песенник борьбы,
Я вторю грому с небосклона.
Кинжал поэзии! Кровавый молний свет,
Как прежде, пробежал по этой верной стали,
И снова я с людьми,— затем, что я поэт,
Затем, что молнии сверкали.
Понимание революции, как стихии, катаклизма звучит в "Грядущих гуннах". Поэт призывает всё разрушить и уничтожить:
Где вы, грядущие гунны,
Что тучей нависли над миром!
Слышу ваш топот чугунный
По ещё не открытым Памирам.
На нас ордой опьянелой
Рухните с темных становий —
Оживить одряхлевшее тело
Волной пылающей крови.
Поставьте, невольники воли,
Шалаши у дворцов, как бывало,
Всколосите весёлое поле
На месте тронного зала.
Сложите книги кострами,
Пляшите в их радостном свете,
Творите мерзость во храме,-
Вы во всем неповинны, как дети!
А мы, мудрецы и поэты,
Хранители тайны и веры,
Унесём зажжённые светы,
В катакомбы, в пустыни, в пещеры.
И что, под бурей летучей.
Под этой грозой разрушений,
Сохранит играющий Случай
Из наших заветных творений?
Бесследно всё сгибнет, быть может,
Что ведомо было одним нам,
Но вас, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном.
В критических статьях поэт настаивал на независимость искусства от общественной жизни, и ратовал за культуру:
"Культура! Вот этой скромной, строгой, верной и прекрасной богини нам недостаёт...С нею одною - надёжно, с нею и ошибки не страшны..."
В первую мировую Брюсов выезжал на фронт от газеты "Русские ведомости". Быстро прошёл у поэта ура-патриотизм, он видит все отвратительные подробности войны, её нечеловеческую суть. Соответственно и стихи его резко меняют вектор:
Многое можно прощать,
Многое, но ведь не всё же!
Мы пред врагом отступать
Будем постыдно… О, боже!
Мы пред врагом отступать
Будем теперь… Почему же?
— Брошена русская рать
Там, на полях, без оружий!
Брошена русская рать.
Пушки грохочут всё реже,
Нечем на залп отвечать…
Иль то маневры в манеже?
Нечем на залп отвечать,
Голые руки… О, боже!
Многое можно прощать,
Многое, но ведь не всё же!
Царская цензура не допустила стихи в печать...
Революцию 17-го года Брюсов принял с восторгом. Поэт радуется окончанию войны.
Брюсов активно сотрудничает с советской властью, вступает в ряды большевиков, посвящает стихи Ленину. И новая власть отвечает взаимностью: издаются один за другим 7 сборников. Брюсов становится председателем Всероссийского Союза поэтов; проводит литературные встречи, поэтические концерты, диспуты.
В декабре 1923 года 50-летний юбилей Брюсова чествуют в Большом театре. Речь произнёс нарком просвещения Луначарский.
Вскоре Брюсов умер от крупозного воспаления лёгких - 9 октября 1924 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
Не исключено, что талантливый поэт, эрудит, человек высокой культуры, тонко чувствовавший несправедливость и ложь - разочаровался в плодах революции...Голод, разруха, красный террор, братоубийственная гражданская война...Таким ли видел поэт будущее России?
Прожил Валерий Брюсов немногим более 50 лет...
ЮНОМУ ПОЭТУ
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.
ЖЕНЩИНЕ
Ты — женщина, ты — книга между книг,
Ты — свёрнутый, запечатлённый свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.
Ты — женщина, ты — ведьмовский напиток!
Он жжёт огнем, едва в уста проник;
Но пьющий пламя подавляет крик
И славословит бешено средь пыток.
Ты — женщина, и этим ты права.
От века убрана короной звездной,
Ты — в наших безднах образ божества!
Мы для тебя влечём ярем железный,
Тебе мы служим, тверди гор дробя,
И молимся — от века — на тебя!
* * *
Я много лгал и лицемерил,
И много сотворил я зла,
Но мне за то, что много верил,
Мои отпустятся дела.
Я дорожил минутой каждой,
И каждый час мой был порыв.
Всю жизнь я жил великой жаждой,
Её в пути не утолив.
На каждый зов готов ответить,
И, открывая душу всем,
Не мог я в мире друга встретить
И для людей остался нем.
Любви я ждал, но не изведал
Её в бездонной полноте, —
Я сердце холодности предал,
Я изменял своей мечте!
Тех обманул я, тех обидел,
Тех погубил, — пусть вопиют!
Но я искал — и это видел
Тот, кто один мне — правый суд.
КАМЕНЩИК
- Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты там строишь? кому?
- Эй, не мешай нам, мы заняты делом,
Строим мы, строим тюрьму.
- Каменщик, каменщик с верной лопатой,
Кто же в ней будет рыдать?
- Верно, не ты и не твой брат, богатый.
Незачем вам воровать.
- Каменщик, каменщик, долгие ночи
Кто ж проведёт в ней без сна?
- Может быть, сын мой, такой же рабочий.
Тем наша доля полна.
- Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,
Тех он, кто нёс кирпичи!
- Эй, берегись! под лесами не балуй...
Знаем всё сами, молчи!
КОЛУМБ
Таков и ты, поэт!..
Идёшь, куда тебя влекут
Мечтанья тайные...
А. Пушкин
С могучей верою во взоре
Он неподвижен у руля
И правит в гибельном просторе
Покорным ходом корабля.
Толпа — безумием объята —
Воротит смелую ладью,
С угрозой требует возврата
И шлёт проклятия вождю.
А он не слышит злобной брани
И, вдохновением влеком,
Плывёт в безбрежном океане
Еще неведомым путем.
8 апреля 1894
* * *
Это было? Неужели?
Нет! и быть то не могло.
Звёзды рдели на постели,
Было в сумраке светло.
Обвивались нежно руки,
Губы падали к губам…
Этот ужас, эти муки
Я за счастье не отдам!
Странно-нежной и покорной
Приникала ты ко мне, —
И фонарь, сквозь сумрак чёрный,
Был так явственен в окне.
Не фонарь,— любовь светила,
Звёзды сыпала светло…
Неужели это было?
Нет! и быть то не могло!
* * *
В тиши задремавшего парка
«Люблю» мне шепнула она.
Луна серебрилась так ярко,
Так зыбко дрожала волна.
Но миг этот не был желанным,
Мечты мои реяли прочь,
И все мне казалось обманным,
Банальным, как лунная ночь.
Сливая уста в поцелуе,
Я помнил далекие сны,
Другие сверкавшие струи,
Иное мерцанье луны.