В этом тексте не будет туманных сравнений,
Двояких метафор, трёхсмысленных слов,
Сто раз перепетых заметок про время,
В котором мне автором быть повезло.
В его рамках вы заумь не встретите вовсе,
Хоть страсть моя к ней так же ярко горит,
Как в сердце - желание всё это бросить,
Но надо писать, когда явь говорит.
В этих строках и рифмы не видно крученой,
Нет аллитераций, анафор, литот.
Совсем ничего, чтоб дивился ученый,
Нет в зале оваций - там автор не тот.
В моих строфах не слышен и ритм безупречный.
Язык, спотыкаясь, бредет кое-как,
Хромает в такт ямбу и с долей увечий,
Но дольника скорость берет по верхам.
Я хотел бы на время от них отстраниться,
Разобрав по деталям лирический слог.
Мы лишь самую малость отринем границы,
Чтобы после вдохнуть дух привычных кислот.
Если нет возражений, позвольте продолжить.
Дело в том, что недавно приснился мне сон
(Скорей так, полусонок), в котором под кожей
Раздавался гул сотен погибших лесов.
В нём несчастных деревьев прерывистый гомон
Мне поведал проклятие тысячи лет:
Как, оставшись неназванным, сгинуть искомым,
Но лишь теми, чей в камне был высечен след.
И что время - темнейший из всех ворожеев,
Я услышал от всех жертв его ведовства,
Я узнал, что в истории нет поражений:
Проиграли мы все, как попали сюда,
Потому как победа есть место под ветром -
Он сдувает с события пыль бытия.
Так война продолжается за миллиметры,
За секунды, с которых зло вытрет меня.
И от всей клекотавшей пучины забвенья
Так и веяло местью за древних богов,
А мне вдруг показалось, что где-то за дверью
Застучали доспехи безвестных врагов.
Отогнав наважденье усилием воли,
Я проснулся с неведомым чувством тоски
По забытым эпохам и скрытым раздольям,
По тому, как блистал Рим и буйствовал скиф.
Памятуя о ярости тихого леса
И печали руин стародавних империй,
Я взглянул на другие пути как болезни,
Понимая, что новому больше не верю.
Итак, момент настал. Мир близился к концу
И впал в ничтожность, всюду Кали-юга,
И сын, что не был никогда врагом отцу,
Вдруг отдалился от родного круга.
Но с этим - в другой раз, коль скоро я
Престранным сном продолжил эту оду,
То должен объяснить, что короля
Я чту во сто раз больше, чем народы,
Наплевав на все древние правила,
Ведь я видел во сто крат древнее
Всех культур их, что время ограбило,
Но от вида восхода немею
Точно так же, как мир первобытный,
Как пещерный лихой человек,
Как любому всегда сперва стыдно,
После - дарит он свой греху век.
И за этим я здесь: чтоб спокойно
Наблюдать, как желтеет металл,
Как желает лишь крови и бойни
Тот, кто прежде всем мира желал,
Чтобы старое вспомнили люди,
Или перемололи его
Жерновами времён или будней,
Или проклял б нас всех Иегов.
Я хочу воскресить эту древность,
Чтоб колоссы опять зацвели
И воздвигли нам новую крепость,
Защищая от сырой земли.
Они смогут отмыть всех титанов
От ужасной судьбы забытья,
Чтобы прошлое было недавно,
Только помни, мой друг: там был я.
Потому что за мной ярость с выдержкой
Уже тысячелетней империи.
Загляни ей в глаза, ну же! Видишь, как
Жажда мести сменяется тлением?
Пламенеет закат одиночества.
Эта песня - его окончание.
Я оставлю Вам имя и отчество
Да древнейшее чувство - отчаяние.