« — А когда я буду аккомпанировать нашему школьному хору, мне тоже надо петь?»
« — Если хочешь, пой. Всё равно тебя не слышно…»
Вечером на электронную почту пришло небольшое дружелюбное письмо от двоюродной сестры из Киева. В нём был список художественных фильмов. Она и прежде советовала посмотреть качественные триллеры или мелодрамы, с сильным актёрским составом, заставляющие задуматься об истинных моральных ценностях. Хотела таким образом немного облегчить моё постоянно угнетённое состояние и многолетние тяжёлые мысли о гибели дочери.
Я удобно уселась перед экраном и выбрала фильм с неординарным названием: «Тот, кто гасит свет». Начались титры. Фамилии автора сценария, режиссёра и прочих создателей появлялись на фоне документальных чёрно-белых кадров допроса каких-то мужчин. Я вслушалась и вздрогнула от омерзения: допрашивали маньяков-педофилов. Передумав смотреть на ночь кинофильм с таким сюжетом, я решительно выключила компьютер и улеглась спать. Но уснуть не удавалось…
Лето 2007-го года. Моя 14-летняя дочка Олеся получила путёвку от Городского Отдела Образования на базу отдыха, расположенную на Арабатской стрелке Азовского моря. Туда она с радостью и отправилась большим автобусом через всю Украину, с группой таких же подростков — победителей городских олимпиад по различным школьным предметам.
Вернувшись через месяц загоревшей, весёлой и счастливой, Олеся привезла с собой ракушки, морские камешки, фотографии с праздника Нептуна и массу ярких впечатлений. Ещё бы: первый отъезд из дома, и первый раз — на море!
Особенно много и восхищённо дочка говорила о воспитателе отряда — молодом мужчине, педагоге одной из городских школ, который в дни летних каникул работал с детьми на базе. Я не помню уже его имени-отчества. Он преподавал какой-то гуманитарный предмет: то ли историю, то ли литературу. Был эрудированным, остроумным, лёгким в общении. По вечерам у большого костра он рассказывал ребятам разные истории, причём очень увлекательно и выразительно. Все отдыхающие школьники были в восторге от этого воспитателя! Иногда спрашивали, есть ли у него самого дети. Тот отшучивался, но отвечал, что совершенно одинок. И даже не женат, потому что не нашёл ту, единственную… Однако деток очень любит, потому с ними работает не только в школе, но и во время своего отпуска. На память об отдыхе на берегу Азова он подарил ребятам по CD-диску со своими стихами в собственном же прочтении. И написал домашний адрес, разрешив всем желающим присылать ему письма.
Мы с дочкой слушали этот диск, и стихи оказались в самом деле неплохими… Олеся прямо скучала по обаятельному воспитателю, и вскоре написала ему письмо. О том, что его стихи очень понравились; что часто вспоминает отдых на море, вечера у костра и его увлекательные истории; что хочет приехать на следующее лето. Спросила, будет ли он снова работать с детворой на базе отдыха.
Через какое-то время пришёл ответ, который смутил и озадачил. Он был написан пожилой женщиной, живущей в одном подъезде с адресатом. «Деточка, — говорилось в письме, — не пиши больше никогда моему соседу-учителю. Посадили его в тюрьму, и очень надолго. Да по такой статье, что лучше тебе и не знать. Никогда больше не будет он работать в школе! Я вот его почту забираю, много детишек из школьного лагеря письма шлют. И всем отвечаю, чтобы теперь не писали ему…»
Мы были обескуражены и не знали, что и думать. Но вскоре наступила осень, а с ней и очередной учебный год. Эта странная история мною забылась.
Как-то раз Олеся сказала: «Мама, нам в школе по предмету «Основы Безопасности Жизнедеятельности» ужасы разные рассказывали, чтобы мы не попали в подобные ситуации. Так вот, я думаю, что наш воспитатель с Арабатской стрелки был педофилом. Потому и работал всё время с детьми, даже летом, в отпуске. Наверное, разоблачили его в нездоровой склонности. Недаром его соседка указала, что статья очень нехорошая, и в школе он больше не будет работать!» Олеся даже плакала от обиды и глубокого девчачьего разочарования. Ведь в юности всё переживается так остро…
Диск со стихами мы больше не слушали никогда, однако и не выбросили: Олеся его просто спрятала, чтобы не попадался на глаза.
Расстроенная воспоминаниями о том лете и о своей девочке в подростковом возрасте, я вышла на застеклённую веранду и распахнула створку окна. С тоской посмотрела на спящий город, на заснеженные деревья и жёлтые фонари. Небо затянуло тучами, и не горели напротив наших окон звёзды любимого Олесей Ориона…
Однако была уже глухая ночь, и я снова попыталась уснуть. Большая белая дочкина кошка Киса примостилась рядом, тихонько урча.
Я закрыла глаза. Из темноты выплыло светлое пятно — лицо, черты которого были размыты. И только очки в чёрной грубой пластмассовой оправе безошибочно извлекли из глубин памяти личность этого человека. Крас…(дальше не помню) …(имя не помню…) Фёдорович. Я начала лихорадочно подбирать имена, и буквально на третьей попытке восстановила: Красильников Евгений Фёдорович. Школьный учитель из моего детства, или «пЕник», как называли его мальчишки.
Это было более сорока пяти лет назад, в мои 11. Наш класс окончил начальную школу с первой учительницей и осваивал кабинетную систему. Теперь у нас было много преподавателей по различным предметам, и за каждым был закреплён свой кабинет. Учителям мы тут же давали короткие прозвища по названию их предметов:
математика — значит, «математИчка»;
русский язык — «русАчка»;
труд — «трудовик»;
пение — «пЕник».
Преподавателем пения и был Евгений Фёдорович Красильников.
Сейчас мне никак не удаётся вспомнить, что в нём было такого необыкновенного?.. Советский Союз, 1974 год. Школьный учитель. Классический костюм — пиджак и брюки, короткая стандартная стрижка. Простецкие очки в грубой оправе из чёрной пластмассы. Ни мускулистой фигуры, ни экстравагантности в одежде или манерах... Это было бы и недопустимо в школе в то время. Но буквально с первого занятия дети прямо бегали за ним по школе и были им очарованы.
Кажется, он играл на баяне. Он рассказывал на своих уроках об истории музыки и композиторах, о музыкальных жанрах. Мы разучивали песни. Евгений Фёдорович решил организовать школьный хор. У всех желающих он проверил музыкальный слух и разделил голоса на «высокие» и «низкие».
Петь в хоре мне нравилось. Тогда я впервые ощутила себя маленькой, но важной частичкой чего-то большого. Нравилось стоять в ряду хористов и слушать, как «высокие» голоса одной части хора сливаются с нашими «низкими», сплетая песенное кружево. К городскому смотру мы разучивали протяжные народные и озорные пионерские песни.
В то время я обучалась игре на фортепиано, и Евгений Фёдорович предложил мне аккомпанировать школьному хору. Сначала я боялась, и у меня от робости дрожали руки и потели пальцы. Но через какое-то время пристальное внимание одноклассников ко мне ослабело. Я начала более уверенно брать аккорды на стареньком пианино, которое стояло возле сцены школьного актового зала.
Мы крепко подружились с нашим «пЕником» и даже сожалели, что его урок был только раз в неделю.
Наверное, в Евгении Фёдоровиче было то, что сейчас называют харизмой. И ещё — педагогический талант, призвание работать с детьми. А иначе я не знаю, чем объяснить такую к нему привязанность девочек. (Мальчишки были привязаны к учителю труда.)
Порой во время переменок случалось видеть «пЕника» возле его кабинета, и это было такой радостью! Даже я, скромница и тихоня, раскидывала руки в стороны и с радостным криком «Евгений Фёдо-ро-ви-и-ич!» бежала к нему со всех ног по длинному коридору. А он улыбался, подхватывал под мышки, кружил, бережно ставил на пол, спрашивал, как дела… И в эти мгновения душа была наполнена Солнцем, Светом, Теплом и каким-то безграничным Обожанием. Никогда больше мне не приходилось испытывать подобного ни к одному человеку.
В том году наш школьный хор занял одно из призовых мест на городском конкурсе. А потом я заболела, оказалась в детской больнице и пропустила больше месяца школьных занятий.
После выписки ко мне в гости пришла подружка. Ей очень хотелось похвастаться, и она показала чёрно-белую фотографию. На снимке было крыльцо родной школы. На ступеньках стоял Евгений Фёдорович в зимней одежде, и узнать его можно было только по неизменным очкам в чёрной оправе. По обе стороны от него улыбались девчонки нашего класса. У меня от обиды перехватило дыхание. Как же так?!. Ведь я обожаю его сильнее всех! И меня нет на этом снимке!! Я спросила, как девчонкам удалось сфотографироваться с любимым учителем. Ответ подружки меня потряс: «Да это он прощаться приходил! Уволился наш «пЕник», и они с женой выехали из города насовсем! Далеко! Куда-то в Ульяновск. А почему — никто не знает…»
Помню, я долго грустила. Вместо «пЕника» нам назначили молодую, строгую, злую женщину, и предмет стал называться «Музыка», а она сама — «музЫчкой». В школьном хоре петь больше не хотелось, и я перестала его посещать, хотя меня даже вызывали к директору и пытались заставить аккомпанировать на каком-то песенном смотре.
Давние школьные события растревожили меня окончательно. Я лежала без сна в темноте, а в голове стучало: школьного учителя обожают девочки 11-ти лет. В разгар учебного года он неожиданно увольняется и выезжает из города, далеко и навсегда. Да не может быть! Не психологический ли это портрет педофила?..
Вдруг мне стало противно от собственных мыслей. Я снова распахнула окно веранды и сказала прямо в декабрьский туман: «Простите меня, Евгений Фёдорович, за мои отвратительные предположения! Какой только бред не придёт в голову во время бессонницы! Вы были замечательным педагогом, работали по призванию, раз Ваши ученики помнят Вас спустя почти полвека. А из режимного закрытого города можно выехать по многим причинам. Я с родителями тоже уехала, прожив в Сибири 15 лет, потому что они захотели вернуться на родину… Просто не надо смотреть на ночь фильмы о маньяках-педофилах».
Мне приснился длинный коридор. В конце его стоял скромный человек в тёмном костюме и очках в грубой чёрной оправе. Я почувствовала огромную Радость и побежала навстречу, раскинув руки: «Евгений Фёдоро-ви-и-ич!» Он подхватил меня под мышки, покружил, осторожно поставил на пол: «Как твои дела, Наташа?»
— А когда я буду аккомпанировать нашему школьному хору, мне тоже надо петь?.. — спросила я.
Евгений Фёдорович хитро улыбнулся: «Если хочешь, пой. Всё равно тебя не слышно. У тебя очень тихий голос…»
Иллюстрация — художник Вася Ложкин.