Где-то облако взглядом буравит истёртую вену
Где-то солнце в стакане восходит последним лучом
Где-то мама подарит ребёнку его перемену
И звонком на урок вновь отпустит куда-то ещё
Где-то в синих пространствах Земли заартачатся тени
И от пристани в дождь и потери отчалит паром
И надежда кокеткой присядет к тебе на колени
И неласковым голосом тихо расскажет о том,
Как в октябрьском стоке воды исчезают газеты
И вангоговским небом уходят на дно полотна,
Как на трон-подоконник восходят чужие поэты,
Чтобы выйти в отвесную даль из родного окна.
Как болит голова и внутри открываются раны
И босыми ногами у моря массируешь снег.
Как ты видишь все наши ошибки, грехи и изъяны,
Но за пару монет продаёшь по привычному смех.
Как на улицах дикого юга звереют патроны
И мальчишки играют в войнушку: Иаков-Исав
И на кладбище в тихой часовне у старой иконы
Ты, ещё не молясь, уже знаешь, что будешь не прав.
Это – старая песня, мелодия тела и лиры
Это слишком природно и слишком, поверьте, из вне.
Мне уже далеко безразлично, как пахнут кумиры.
Им давно глубоко наплевать, безразлично ли мне.
Им давно двадцать семь, тридцать три, сто пятнадцать, иль восемь?
Мне давно миллион, километров зимы и дорог.
Где-то дикий декабрь тихонько насилует осень
Где-то новый январь приглашает на старый порог.
Не пойду? Или как? Да конечно! Несусь и не прячу.
По-опасному счастлив, на зависть удачлив и дик.
Где-то солнце в 15:50 улыбнётся на сдачу,
Где-то будут клеймить и позорить любовь и удачу.
И пускай – это слишком отважно всё делать иначе,
Если слишком упрямо и страшно к чему-то привык.