«Чаще всего самые сложные решения в нашей жизни являются самыми правильными». (Джаред Джозеф Лето, американский актёр).
«Первое решение - не всегда верное». (Из личного опыта).
Всё имена и фамилии изменены по причине этики. Всё совпадения случайны.
На срочную службу меня призвали поздно, повестка «с вещами» была на 8 июля 1987 года. Столь позднему призыву мы — пацаны нашего года рождения — были обязаны специальному постановлению Правительства СССР о дополнительном призыве на срочную службу. Поэтому нам — студентам-первокурсникам столичных ВУЗов — позволили сдать летнюю сессию, которая и завершилась аккурат в первых числах того июля.
Накануне во многих квартирах Москвы прошли проводы в Армию. Тогда я не знал, что в этот вечер где-то на Соколе пьют за Сашку Алексеева, в Филях - за Серёгу Коршунова, на Ждани - за Мишку Сакулина, в Медведково - за Илюху Плюснина… как и не знал того, что уже завтра все они — вчерашние восемнадцатилетние студенты — станут моими сослуживцами, «Командой 20А», а я на всю жизнь запомню их прозвища: Алёша, Птица, Сак, Плюс… что всегда буду помнить их такими, как тогда — лысыми, молодыми, дурачливыми, дерзкими… что с кем-то встречусь спустя два с лишним года на Дне десантника, а с кем-то — не смогу… из-за их смерти.
Всегда считал, что в Армии — а особенно в учебных воинских частях — молодого человека обучают воинской специальности. Так оно и было, но… Нет, я, конечно, слышал, что помимо «уставных» занятий есть ещё и так называемые «неуставные», но я никогда не думал, что последним просто несть числа. Не буду рассказывать ни про мытьё отхожих мест зубными щётками — у нас этого просто не было, ни про утренние и вечерние многочисленные подъёмы-отбои, называемые «учебными полётами» — они были, но отчего-то принимались народом нормально, ни про зашитые куски мыла в карманы солдатских портков любителям стоять в строю «руки в карманы». Расскажу лучше про судьбу одного человека — нашего сослуживца.
Служба советского десантника в «учебке» — это не только (и не столько) прыжки с парашютом и отработка полосы препятствий, длительные и утомительные марш-броски и «убивающая наповал» «е*ун-гора», учебные тревоги и стрельбы, овладение азами рукопашного боя и зубрёжка Уставов. Повседневная служба — это ещё и «неуставные» занятия, целями которых, чаще всего, были развлечение сержантов и их огромное желание «зае*ать насмерть» нас, курсантов «учебки», или, если «по-научному», «курков». Чаще всего переход на «неуставной» «взъё*-дренаж» был этаким элементом коллективной ответственности за чью-либо личную локальную промашку.
Например, заметил сержант, что в строю, коим он командует, кто-то разговаривает… немедленно стометровый путь до столовой оборачивается трёхкилометровым кроссом в эту же столовую. Результат этой «пробежки» — лишний пот «курка», дополнительная физнагрузка и потеря части времени, отведённого на приём пищи.
Или вот попался кто-то из «курков» роты, не отдавший как положено честь «чужому» офицеру — полетела вся рота «учиться Родину любить» — заниматься дополнительно шагистикой на плац.
Но помимо этих так называемых «образовательных» «взъё*-дренажей» существовали и просто повседневно проводимые. Например, упражнение «крокодильчик». Это когда взвод или часть взвода строится возле своих кроватей лицом к своим тумбочкам. По команде сержанта «Делай - раз!» необходимо схватиться руками за «головную» дужку кровати обеими руками аки за перекладину турника. По следующей команде «Делай - два!» ноги необходимо положить подъёмами на «ножную» дужку. И по команде «Делай - три!» попытаться удерживать всё своё натруженное днём тело параллельно самой кровати. Естественно, ни с первого, ни с десятого раза все «курки» не в состоянии синхронно вмё это сотворить.
Но более всего во время всех этих «взъё*ов» бесило то, что делали мы это… под аккомпанемент баяна. А на баяне играл наш же сослуживец — Семён Гофман. Это был его баян, он его привёз с собой «с гражданки». И если в первые дни мы посмеивались над его «грузом», то постепенно начали ненавидеть и сам баян, и его владельца. Мы, понимаешь, бегаем «жопа в мыле», висим «крокодильчиками», а он — знай себе играет. Постепенно Сёма стал играть и на обычных, «уставных» физзанятиях — на полосе препятствий, на рукопашке и стометровых забегах, при подтягивании на перекладине и так далее. Худой и субтильный, не бывший в состоянии одолеть полосу препятствий и отжаться в полном боекомплекте, Сёма «делал атмосферу», как говаривал наш сержант.
Понятное дело, злая на языки солдатская молва окрестила Сёму «гондоном». Когда же наш музыкант вместе со всеми нами получил лычки младшего сержанта — а наш взвод так и назывался «сержантским» — Сёму прозвали «сопливым гондоном». К концу нашей службы в «учебке», когда мы все уже ждали отправки на аэродром и в Афганистан, мы меж собой пришли к выводу, что Сёма, будучи сыном какого-то генерала, тупо останется в «учебке», дабы и дальше аккомпанировать во время «взъё*ов» уже для новых «курков»…
2 августа 1989 года мы встретились на Пушкинской у памятника поэту, как и было нами запланировано заранее, ещё в «учебке». Прийти смогли не все, из 26 «курков» нашего «сержантского» взвода семеро парней навсегда остались «за речкой», ещё один переехал в Израиль сразу после дембеля. Не было, само собой, и Сёмы Гофмана.
Мы пили водку у фонтана и вспоминали службу. Через примерно час было решено идти в Парк Горького, где искать своих уже афганских побратимов. В это время к нам подошёл человек в сером костюме, на левой стороне которого одиноко висела медаль «За отвагу».
— Гайжюнай? 87-й? — спросил мужчина. Лицо его было сильно обожжено с правой стороны так, что глаз представлял собой узкую щель, а скула и щека все были в резких шрамах.
— Не узнаёте, парни? Семён Гофман, гвардии старший сержант. Файзабад… — представился он.
— А где же твой баян, — совершенно не зло спросил Сёму кто-то из наших.
— Нет больше баяна, — спокойно ответил Сёма, — мы с ним вдвоём на мину наехали на серпантине… только лямки остались…