вот ты говоришь: когда тебе худо, я ни разу не приходил,
не срывался к тебе, от водки дикий,
не стопил в ночи водил,
не напел тебе колыбельных про счастье и про кольцо
только бессмысленные увечья,
и раны блестят мясцом
страшный, сжимающий стены вечер,
заплаканное
лицо
не носил тебе апельсины, пока тебя мучил жар,
не писал, когда уходил, что мне будет жутко жаль,
и звонил другим, и хотел других,
особо не хоронясь,
отчего-то всегда выпадал мне козырь,
и карты всё шли мне в масть
не считал твои письма, не открывал их, читал их наискосок,
знал, что мне до тебя так близко,
спринт или марш-бросок,
а вот ты до меня идёшь по пустыне, ползёшь, иссыхая в прах,
но ничем это позже не выдашь, скажешь:
«летела на всех парах»
знала бы ты, какая пытка —
весь этот балаган
видела бы, как лютый скептик
молится всем богам
просит скрутить его в жгутик, выжать и просушить
пусть оно уже как угодно будет,
лишь бы вот так не жить
лишь бы забыть, как вставляет крепко
то, как глядишь, скуля
то, как с восторгом детским,
снова начнёшь с нуля,
то, как стрелять в тебя — кайф без сносок
господова мишень
то, как иметь тебя — лучший способ
дать пировать душе
вот ты говоришь, что я просто монстр, калигула, пиночет,
а потом, от счастья мурча тихонько,
спишь на моём плече
даже не зная, что мне иначе
тоже не суждено уметь
так надзиратель, свободный, вроде,
всё же живёт
в тюрьме.