В Е Л И К И Й Р А С С К А З Ч И К
«притча»
Много лет назад был у меня небольшой пик славы.
Я находился в командировке, по вечерам после работы корябал свои иероглифы. Ребята в комнате гостиницы попались непростые, хотя каждый вечер систематически ужинали с водкой, но среди кружевчиков мата беседа величественно перетекала от футбола, баб, политики, жён, тёщ, вредных и полезных советов по даче и дому, сволочных начальников – то есть – жизни во всех её вообще проявлениях – к высочайшим материям религии, философии и чего-то ещё более мистического.
Главное же было то, что меня силой за стол не усаживали и водку не наливали – так, пару часиков поспрашивают чисто из вежливости – и оставляют меня наедине с тетрадками и книжками – хотя я честно признался пролетариату в том, что скромно не выдавал редакторам: меня не печатают и печатать никогда не будут – они всё равно меня уважали. Ребята были начитанные, попросили даже почитать им что-нибудь, а выслушав внимательно не проявили ни деланной вежливости, ни грёбанного охаивания моего абсурдизма, абстракционизма. Они не читали Ионеско, но выпендрёж авангарда допускали – особенно в абстрактных анекдотах.
Искусство моё, впрочем, и до сих пор вполне переносимо в дозах, сравнимых с медикаментозным применением препаратов с добавками цианистого калия. Поэтому я, как какой-нибудь древний Нестор или Пимен вечерами горбился над бумажками, когда нормальные люди тратили зря здоровье и пили водку. Не слишком часто отвлекая меня – ну, насчёт воскрешения людей – брехня? а Вселенная, значит, как я залепил -- возникла -- ладно – а загаснет? хотя через миллионы лет.
Я был полномочным представителем науки, искусства и всего остального.
Как-то мне сообщили, что подъехал пацан – феномен, рассказчик, ему насчёт меня трёкнули – так обещал вечером зайти – побазарить, как коллега с коллегой.
Вечером этот пацан – лет двадцати восьми – тридцати – пришёл, мы познакомились, поделились творческими планами, он прочитал пару моих рассказов, снисходительно похвалил за мало грамматических ошибок и прямо предложил мне подзаработать – «причесать» его рассказы, подправить хотя он сам семь классов закончил и шпарил без единой ошибочки, но его руки корябать не могут нигде, кроме ведомости, а от бумаги и чернил у него башка болит. Ну, запятые поставить, если где обойтись нельзя.
Если честно, я уже имел один зарок – поправил одному пацану его шкрябки, на машинке настучал – он читал медленно, губами шевелил, потом молча – взял и порвал. Плюнул и «до свидания» не сказал. Нет, я не по Ионеско смастырил: вывел собственные законы его творчества, как учил Станиславский, и блистательно сымитировал ту чушь и бессмыслицу, которую ему не удалось выразить адекватно из-за того, что не дружил в школе с учителями и книжками.
Я изобразил сожаление и отказался – из-за разницы стилей – прозвучало солидно, наподобие, как «нулевой цикл» в строительстве. Дал повод он сам, скромно заявив, что выдаёт классику.
Я присел за стол, предвкушая удовольствие от встречи с талантом, со вздохом смирился с залитым с горбушкой водкой водкой гранёным стаканом, поставленным передо мной для вящей усвояемости и по ходу застолья.
Слушатели благоговейно притихли – чего я от них не ожидал – рассказчик без выкрутасов начал; его слова я привожу в существенном сокращении, так как купюры могли быть заняты по нескольку страниц подряд:
-- Блин, на фиг, один пацан … чо-то там … не по делу … выступил … а вернее, его кореша гнилые … подставили … и прокурора подписали … там никакого гопа, так, ни за что … кореш его – ханыга коцнутый … сдал ментам … а бабу его кореша его ... … …
Сунули, значит, …, ему срок нереальный … Ну, на зоне закорешевал с одним дедком, тот за гоп сидел и на воле бабки зарыл, в общак, …, значит, …, не сдал … Тут дедок закашлялся … загнил … А пацан уже баланды нахлебался по самые … А дед смотрит – кранты … Что бабки, чо гнилые сухофрукты на баобабе … Слил пацану байду … в точняке … И наколку дал … как с зоны … отломиться … А пацану не было … кайфа на зоне чувырить … ему срока наматывали … как непонятке … Так что пацан … свалил по хитрому … через крематорий … и актировки оформил … и вынырнул … бабки отрыл … Стал справки наводить … Мол, кто его вломил … И начал по одному … старых корешей метелить … и прокуроры на пику … Пошла бойня!
Он его – бздык! …! А он ещё! …! А! Так? …здык! С копыт! На рога! …! Мало? Хавай, Вася! Бэмс! Бздык! Тот: о-о-о-о… Всё. Жмур. Следующий, значит -- к зубному … На фиг. Мордой об стол! На! Хрясь! Мало? Бздык! Шары на ниточке! Ещё? Хрясь! Так, а прокурора … значит достал. Тот ему бабки суёт – мол, падло буду, … -- век воли не видать – фигню спорол – в ответку почти лимон зелёных! А пацан – на …! У него бабок немеряно. Но прокурора нельзя так запросто на пику сажать … В общем, он его опустил, тот сам … значит, простынку скатал … и (язык в сторону)!
Конечно, этот адаптированный пересказ крайне бледен и сокращён, но значащие слова в основном добавлены – в оригинале их почти не было совсем. А уж жесты вообще трудно передать словами, скажу одно – большинство «отмахов» -- не менее ненормативны, чем основные лексемы его речи.
Я сидел с вытаращенными глазами, поскольку всё понял и пережил.
-- …! – восхитились ребята.
-- Это ж «Монте|Кристо», «Граф», -- выдавил я.
-- Усёк? – подмигнул рассказчик. – Я ж переделал! У них там -- граф сраный. У меня пацан путёвыё. Я ж по нашей жизни – ну, … ты видел … зона, там, …, менты поганые …
-- Да! – ещё не успокоившись шумели ребята. – как он его … А?
-- Ты б напрягся, -- слушай сюда… Там, может где точки надо воткнуть … И слова чтоб без ошибок обязательно… Да, -- он вздохнул. -- Без матюков -- ну, просто никак… Согласен, на …? Но ты ж грамотный, институт кончал… Навари вместо матюков какую-нибудь х… Значит, наштампуй букв побольше – за них же бабки идут… И в редакцию ползи.
-- Я думал, в редакцию – ты сам… Меня там вообще гонят.
-- То тебя. А ты дай им прочесть. С руками оторвут. Им жизнь нужна, правда – а вот тебе и правда, на х… Это ж сама масть! Ты не врубился? Значит, пометь у себя в курятнике – моя фамилия – Мудашкин… Согласись: почти Пушкин, на х…? А я тебе пару стольников на карман кину – на дороге не валяются… Скажи, а на сколько потянет – в монете?
-- Даже не знаю…
-- А тот «Монте-Кристо»?
-- Так его написали двести лет назад!
-- Не, это понятно… А если б сейчас?
-- Да пару кусков – не меньше.
-- Годится. Тебе только и надо что накропать столько.
-- Н-да… Нет, спасибо. Если честно, я не потяну: так, разве ещё матов прибавить…
-- Не, там хватить… Наоборот. Все матюки убрать, я же сказал – ты придумай, чем их заменить.
-- Конечно, мелкая работа…
-- Матюки правильно у нас не печатают! Ты сам глянь -- … вот такой, а уже тебя на … посылает! Надо ж культурно! Всё! Надо молодёжь исправлять к … матери! … ! Как … спорол – на …! На зону! Лес валить, на …! Братан, -- спокойнее сказал великий рассказчик. – Вот, я сейчас переделал Гулливера. Завтра – Робинзона там, Буратино на … Бабками затопим Куму-Маныческую впадину!
Я сообразил, что насчёт «Монте-Кристо» просто погорячился – на самом деле каждый слушатель слышит свою версию, можно сказать, что слова я машинально подставил, возможно, какая-то компенсаторная работа мозга, привыкшая абсурд советской действительности подвергать условной герменевтике.
-- Слушай… Может тебе в Союз писателей?...
-- Да на … ? Там кто? Я читал! – фуфлыжники!
-- А я точно из этого сделать ничего не смогу.
Так я упустил шанс заработать, способствовать новому слову и, может быть, стать даже соавтором великого рассказчика.
Да, нашёл я случайно возле мусорника одну книжонку современного автора. Стал листать, диву дался. Нет, насчёт матов – слабовато. Но сам подход – знакомый. Не мой ли это великий рассказчик – нашёл всё-таки более покладистого соавтора?
***