как переедешь, все забросишь пьянки.
наденешь кепку с агитвоплем "янки".
по городу раскатисто шагнешь,
как, верно, маяковский в сан-франциско.
день будет просветленным и лучистым,
и только к ночи подоспеет дождь.
шагнешь к газетам, после - к книжным лавкам,
они тебе - как дяку камилавки,
такие же родные мать-отец.
а через полчаса покажут фильму
по тексту твоему, где на мобильный
приходит сообщение "конец".
пройдя лиризм совдеповских окраин
и холода, в котором власть нас травит,
не говоришь, что должен голодать
художник. нет, художник должен выжить.
а значит, нужно все из жизни выжать,
чтоб человеком, гоем в мире стать.
трясти тебя, поди, уже не будет,
как студень, на каком-то белом блюде,
ни в поездах - здесь шик: электрокар.
сто калифорний нервы успокоят
и целовать девчонки будут трое,
а ты - силен и дерзок, как гусар.
в издательство в четыре завтра, в восемь -
совместный ужин. говорить о прозе
хэмингуэя, фицтджеральда ты
продолжишь до предутреннего света.
потом, поняв, что водки больше нету,
с хозяином простишься до среды.
и будешь так брести по тротуару,
пятерку кинув юноше с гитарой,
сказав ему: "bon jovi! can you, bro?".
и он сыграет, ну а ты заплачешь,
благодаря то ль бога, то ль удачу -
мол, "it's my life"... и прочее добро.
и бухнешься на новую кроватку,
что мягче, чем у местных девок пятки.
и сниться тебе будет за сто лет
твоя деревня: лес, и ты у речки
дед спит на печке, бабка гасит свечки,
и там, как здесь, сомненья в лучшем нет.
так спи, герой. ты стал смертей превыше
отчизны, лживых женщин, постных книжек.
и выстоял. с утра теперь - бекон,
прохладный сок, бодрящий душ, пробежка -
не важен выбор твой: орел ли, решка,
коль золотом ты крыт со всех сторон.