Снова Тиберий по радио чешет.
Курва-весна водит за нос да строит рожи.
Допустим, гостей позвать: все молодые, одни и те же,
Никто не умрет у тебя в прихожей,
Никто не подарит цветов при тебе твоей же
Пьяной жене. Так как от теплой водки
Все пьяны как бы заранее. И всё реже
Я ставлю прошлое на перемотку,
Оставляя главное самое за черным кадром:
Три пропущенных от отца и футбольные матчи,
Игнор от любовника в возрасте: «Ну ты как там?»,
Теракт на ж/д, в автобусе и на Каче.
Всё, лишь бы шрам под локтем по утрам не чесался,
В храме прощались, не глядя в спину,
Падлы молчали и самую малость
Вороны пели со мной, утешая в зиму:
«Ты как всегда... как всегда... не один... не один ты.
Вот видишь... ты видишь... все сильно любили —
Случайные дети, коты и грозненские бандиты.
По крайней мере, ни те, ни другие тебя не убили».
Разве пьяный дебош? И разве шальная пуля?
Черная язва или же красная ксива?
На льду поскользнусь иль вдрызг упаду я
Под ноги той, что ночью звала (и даже любила).
Всё одно. Так Тиберий по радио брешет.
И шальная весна, словно хромая лошадь,
Тащит поэта на площадь покойников вешать
Или живых воскрешать. Это одно и то же.
28 декабря 20 г.