1.для музыки
для музыки ты слишком остр,
и то и дело рвутся струны
твоих неслыханных ноктюрнов,
как рвутся крылышки стрекоз
в необозримой вышине,
стрекозы всё-таки не птицы,
предназначение артиста -
шелка и грубую шинель
нести с достоинством царя
первостатейных ароматов,
когда под дулом автомата
взойдёт усталая заря,
и ты, от музыки своей
как от зачумленной невесты
вдруг отвернёшься, неизвестно
что скажет вечный буквоед.
2.увязнувшие в листве
увязнувшие в листве,
чьи клети навек закрыты,
они с этой жизнью квиты,
они не летят на свет,
ни птицы, ни мотыльки,
клюющие семя смерти,
на жёрдочке юный вертер,
пернатый его прикид,
белёсый в пыли веков,
похож на облатку моли,
далёко за синим морем
зачатки его оков,
по ту сторону стекла
страданья его забыты,
они с этой смертью квиты,
не надо бы их искать.
3.полёт
мне — ни слова о вечном,
мне — ни мысли о том,
кто хвостом как перстом
указует беспечно
на безвидное дно
многоликой печали,
мои мысли качают
над квадратным окном
воробьёв и синиц,
и голубку под снегом,
у меня альтер-эго
рвётся в синюю высь,
по-синичьи поёт,
по-синичьи тоскует,
моей жизнью рискует,
собираясь в полёт.
4.философ
взирая на могилу бога
гусь с переломанным крылом
упрямо думает о том,
кто не дождался эпилога,
философ с бледным хохолком
и огоньком недоуменья
внутри, где прячутся сомненья,
но всё же дышится легко,
и невозможность улететь
не причиняет неудобства,
приняв гусиное юродство,
не замечаешь пут клетей.
5.песок
и снова сумрачный песок
засыпал сны копакабаны,
что б ни случилось, я останусь
лишь недоверчивой лисой,
несущей кроткий апельсин
как несущественную жертву
вулкану в солнечное жерло,
не с целью пламя погасить,
но лишь заполнить пустоту
внутри иллюзией движенья,
песок, дарующий забвенье,
к рассвету дворники сметут.
6.замок
предполагаемого крена
не хватит, чтобы не упасть,
так с неба падает крупа,
так море подгоняет пену
к своим забытым берегам
по возвращении из странствий,
предполагая постоянство
волны, привыкшей набегать,
и увеличивать наклон,
по миллиметру приближаясь
к вратам утраченного рая,
там, за бутылочным стеклом
отшельный ангел робинзон
танцует день успокоенья,
и замок падает, и пенье,
как крики птиц — со всех сторон.
7.падающее
вкусив отчаянья сполна,
падёшь сражённый злою скукой,
подобно хармсовской старухе,
из неприкрытого окна
своей немыслимой судьбы,
неприкасаемой по сути,
от невозможности проснуться
до невозможности любить
своё отчаянное ню,
не драпированное ложью,
и даже ангел крылья сложит,
когда увидит что к чему.