побитой собакой ползу одиноко в ночи,
без надежды, что кто-то меня приютит.
мои раны не залечить,
но я продолжаю втягивать воздух носом, и вглядываюсь в огоньки.
меня некому ждать.
переломы всё ноют о прошлом.
ладно если б один, или три, ну четыре, ну пять,
но их столько... я даже считать перестал. собрать мои кости в мешок только можно.
и будет разумнее сдаться, но я продолжаю ползти.
со снегом и кровью следы вперемешку.
и лапы промерзли, и холоден воздух.
говорят, у котов девять жизней - всё глупости,
но я взял бы взаймы хоть одну - может, встречу в ней вашу хвалёную нежность.
до конца в него верил. в хозяина, то есть.
их было так много, но этот был истинный.
только я позабыл, что кормящий дворнягу домой не возьмёт. даже если бы мог. он утешит лишь совесть.
ведь он даже не думал хозяином стать. это так, если искренне.
глупый пёс! седина на усах, переломы ребра, отмороженный.
что ж ты на двадцать пятом году возомнил, что ты можешь быть нужен?
подвалы да стройки, отбросам убежище - твоя конура на него не похожа.
да и той конуры больше нет. снег на завтрак и лапа на ужин.
минус тридцать. да нет, минус сорок. хотя, я почти что согрелся.
пар уже не мешает слипаться глазам.
слышу тень. вижу звук. что-то замерло. что-то внутри. здравствуй, Стрелка!
говоришь, на Луне хорошо? и мне можно с тобой? знаю сам?
был январь. минус сорок четыре.
кочегар шёл со смены домой.
у него была печка, кладовка и коврик в обычной кирпичной квартире.
а теперь в его доме есть кто-то пушистый. быть может, не самый красивый. но искренний. любящий. и живой.