Словом исходным, услышанным мной, было белое слово.
Млело парным молоком, первозданным клубилось туманом,
Пело, текло, обволакивало, обнимало...
Им говорила со мной моя юная мама -
Или же Бог, я не знаю.
За ним было слово второе.
Плеском листвы оглушило, восторженным щебетом птичьим.
Я удивлялась ему, узнавая в различных обличьях:
В розовой пене пионов оно пребывало зелёным,
В медном бельчонке на ветках оно проявлялось зелёным;
В дикости сажи вороньей оно отражалось зелёным; -
Длилось
и длилось
и длилось зелёное слово -
Или же Бог, вездесущий и многоликий.
Слышались звуки, чудились знаки, метались блики,
Дыбились реки, вздымались пики, брели калики,-
Золотом и серебром говорили книги.
Но опускались руки в немом бессилии:
Можно ли выразить то, что невыразимо,
То, что глядит в наш мир глазами иного,
То, что стоит за пределом звука и слова?
Птицы на гнёзда летят, зацветают вишни.
Кто-то под ними, не Бог, но, похоже, Вышний,
Шепчется с лебедой и болиголовом.
Я же теперь - ни слова.
Ни слова.
Ни слова.