-- Сколько?
-- С этой болезнью можно дожить и до ста лет.
-- Сколько я могу ещё ходить?
Он посмотрел прямо в глаза:
-- Заболевание редкое, этиология неизвестна, по патогенезу пациентов 10 -- 15 лет, может меньше.
За это время возможно появиться что-то новое. Наука не стоит на месте.
Впервые за четыре года общения он улыбнулся. Сквозь звёздность имени и статуса проступило обычное человеческое... мужское, обращённое к... ней?
-- Доктор Андерс, я сделаю, как вы мне скажете, я доверяю вам.
-- Что вы делаете сегодня вечером?
-- Простите?
-- Я освобожусь через четыре часа, вы свободны?
-- У меня лекция в лицее, к часам пяти я буду свободна.
Она всё ещё не могла поверить, четыре года не безделица, и никогда... а ведь он ей нравится, очень, но что не для неё, то не для неё, просто хороший врач, профи.
-- Я заеду за вами в 17:30, адрес у меня в истории болезни, пока. -- Пока!
Она стояла у зеркала и разглядывала свои собственные пышные, каштановые, отливающие медью волосы; белую, не загарающую кожу; великолепный втянутый живот; нет, откуда тут складка, ещё несколько недель назад её не было. Или была? Она стареет? Мила знала, что больше 30 ей не дать, родительские гены, но для него.... Сколько 20 - летних уже "бьют" по мимическим морщинам лба, под глазами, по коленям... колени... Она привычно пожевала большую горсть смешанных орехов, четыре кураги, сделала несколько глотков натурального йогурта, кинула в рот две витаминки и запила стаканом столовой воды. Надо правильно есть, работать, иметь позитивное настроение, иначе и гены не помогут... Вчера она упала, споткнулась о ступеньку, выходя из ванной комнаты. Синяк... и... болит.
Она натянула джинсы, атласную майку, разлохматила волосы. Ему так нравится, она так хочет ему нравиться... три года вместе... это не безделица.
Они сегодня поужинают дома: Мила приготовила крабы с либлихом, сотворила огромную сырную плату, он любит игристое вино с ананасовым соком и тайскими пряностями. А она любит его, и ревнует ко всему, и ко всем. Никогда не знала, что настолько ревнива, Майкл не должен это заметить, не должен!
Вечером в спальне, целуя её лодыжки, колени ...
-- Ты упала?
-- Ну да, торопилась из ванной... к тебе, -- засмеялась она. Он внимательно взглянул: -- И всё? -- Конечно, что ещё может быть, я исполняю все предписания врачей. Всё отлично. А что? -- Ничего, иди ко мне...
Второй раз она упала, неловко подвернув ногу, даже не поняла, как это получилось, и только уже сидя на стуле... -- промелькнула мысль, лишь промелькнула ... Нет, рано, совсем рано... но когда повторилось -- несколько раз, она поняла: не случайно, нет. От этой мысли взмокла вся, мгновенно, в голову словно что-то ударило. Без паники, только без паники, паника -- самое страшное, это -- знала точно. Ничего не известно, может уже появилось нечто... Майкл же лучше всех знает, лучше всех -- это не безделица.
Он ничего пока не должен узнать, ничего!
-- Почему ты тогда позвал меня, четыре года, и вдруг...
-- Неделя, как ушла жена, мне было так... -- А я оказалась в нужное время, самая молодая из твоих пациентов.
-- И самая красивая, -- он засмеялся и поцеловал её...
Правильно подобранная терапия давала устойчивую ремиссию, Милу знали всё специалисты по данному заболеванию, её показывали в Интернете людям, переставшим надеяться и верить медицине, а Майкл твердил: -- Я ничего не могу понять, я не верю в чудеса и господа бога, но это фантастика, понимаешь любимая, это фантастика. Несколько научных монографий он написал по её патогенезу.
А она знала: разве зря мама отдала за неё свою жизнь, поставила на уши весь мир, в буквальном смысле слова подняла её на ноги, а когда Мила вновь пошла в школу, и ей минуло 15 лет, решила: можно уходить. Никто кроме неё не знал, в каком состоянии было её сердце. Мама умерла на даче, в неполные пятьдесят, в безумную жару июля 1973-го, "скорая" приехала слишком поздно. Через пять лет умер от второго инфаркта отец. Повзраслев, Мила часто думала: а вдруг эта цена её собственной жизни, её полноценной жизни, и непостижимой ремиссии. Мамочка моя! Папа!
Я обязана жить, ходить, и быть счастливой.
-- Я уезжаю ненадолго, приберите квартиру без меня, -- сказала Мила, н е д а в н о
нанятой домработнице, -- Если доктор Андерс позвонит, скажите ему, что к ужину обязательно вернусь.
-- Майкл, я должна тебе сказать: я беременна.
-- Ты ведь знаешь моё мнение, и знаешь какова причина подобного мнения.
-- Знаю, ты боишся за моё здоровье и здоровье ребёнка, но я могу родить, мне 39, а этиология заболевания плохо изучена, риск для ребёнка чуть больше, чем при здоровых родителях, -- она говорила жарко и торопливо, словно опасалась, что её могут прервать.
-- Вот именно, мало изучена, и этот факт, ещё не повод, относиться к нему легковесно.
-- Я смотрела статистику: у многих родителей с моим заболеванием рождаются здоровые дети и внуки, это не безделица.
-- А иную статистику изучала наверно, это не безделица, -- вдруг передразнил её Майкл.
Она посмотрела на него, и он увидел на её лице упрямство и что-то такое, чего не замечал раньше: убеждённость в своём праве. У неё есть право, и у него тоже это своё право, есть.
-- Я знаю, о чём ты сейчас подумал, именно поэтому наш разговор необходим. Я не могу тебя заставить стать отцом, но неужели ты действительно не хочешь маленького, такого же умного и красивого, как ты, или ты не хочешь именно от меня...?
-- Я люблю тебя, в иной ситуации...
-- У нас нет иной ситуации, у меня нет другой ситуации, усыновить ребёнка мне не разрешат, Майкл, здесь сидит не только профессор медицины, но и муж -- мужчина, я всегда следовала твоим советам, я люблю тебя и доверяю тебе, но сейчас ты можешь поддержать меня. Мне нужен ты, и мне нужен наш ребёнок. Майкл!
-- Какой срок? -- Ещё... не... поздно... но неужели ты... Майкл!
Она не плакала, не повышала голос, но такое выражение лица он видел только у пациентов, которым выносил... приговор.
Майкл встал, и молча вышел из спальни. -- Майкл!
-- Линда, принесите мне пожалуйста некрепкий кофе, и свежий сок.
-- Мила, я слышала ваш разговор, извините: я... я хочу сказать: у меня внук, ему три года, он тяжело болен, это очень тяжко, у молодых здоровых родителей. Но если
вы решились, рожайте... Доктор Андерс порядочный человек, он...
-- Мы женаты семь лет; я не могу, не хочу пользоваться его порядочностью; я почти всегда была с ним согласна; а сейчас... он разлюбит меня, останется из жалости, а возможно возьмёт и уйдёт... ведь я нездорова... это не безделица.
-- Вас не должно это тревожить, никто не ведает своей судьбы... вы ничего не можете знать наверняка, сколько будете вместе, столько будете.
-- Линда, вызовите пожалуйста такси.
-- Я позвоню доктору Анд...
-- Сначало такси, сообщите акушерке, потом Майклу, кажется началось.
Линда смотрела вслед отъезжающей машине, её губы беззвучно шевелились: она молилась. Потом поправила воротничок на платье, и громко, словно её можно было услышать... сказала: -- Счастья вам троим!
16.01.2021.