Белые снегири - 32 - полностью

Белые снегири - 32 -

БЕЛЫЕ СНЕГИРИ" ИЩУТ МЕЦЕНАТА
ПОМОГИТЕ «БЕЛЫМ СНЕГИРЯМ»



Журнал «Белые снегири» – издание благотворительное
и безгонорарное, распространяется среди участников
литературной студии, членов-гарантов литстудии и
благотворительных фондов при оплате ими почтовых расходов.


За достоверность фактов, точность фамилий, географических названий
и других данных несут ответственность авторы публикаций.
Их мнения могут не совпадать с точкой зрения редактора.

Адрес редакции: 356880, Ставропольский край,
г. Нефтекумск, ул. Волкова, д. 27
Контакты:
e-mail: vlados171@mail.ru
Тел: 8-906-478-99-78
Журнал в интернете на сайте
"Стихи.ру": http://stihi.ru/avtor/invvesti

литературно-
художественный
и публицистический
журнал
инвалидов


32  2021


издание благотворительное
безгонорарное

Нефтекумск – Вербилки
2021 г.

Редактор: Остриков Владимир Викторович
Компьютерная вёрстка: Калаленский Сергей Иванович
Организационные вопросы: Иванов Валерий Петрович

НОМЕР ЖУРНАЛА ПРИУРОЧЕН К ДНЮ РОССИЙСКОЙ ПЕЧАТИ


Татьяна ХЛЕБЯНКИНА
( Московская область, г. Талдом)
Член Союза писателей России

ДЕНЬ РОССИЙСКОЙ ПЕЧАТИ
13 января

День российской печати!
Снизошла благодать:
Своевременно, кстати,
Будем Слово читать!
Со времён стародавних,
По веленью Петра,
Ты, Россия, недаром
Свой язык обрела!
И газеты, журналы
Поднимали на бой!
Слово Правды звучало
Над великой страной!
Ныне - в курсе событий
Каждый житель Земли;
На пороге открытий
Репортажи, статьи...
Пусть сменились форматы
И оцифрились СМИ -
Журналисты - солдаты
От утра до зари!
Всем желаем успехов,
Интересных идей;
Не снимая доспехов,
Славить русских людей!

1. ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ "РОДНИКИ"

Екатерина КРИВЕНКО

Родилась в 1994 г. Окончила Российский государственный университет по специальности Управление персоналом. Член Союза писателей России. Лауреат стипендии Губернатора Московской области в номинации «Молодым талантливым авторам Московской области». Дипломант Московской областной литературной премии имени Роберта Рождественского. Автор поэтического сборника «Солёный привкус счастья».
   

ГРЕЦИЯ

Здесь кажется всё проще, пахнет счастьем.
А солнце жгучее такое – берегись.
Забыты мелодрамы, злость и страсти.
Давай, прохожий-грек, мне улыбнись!

Здесь каждый день наполнен чем-то новым.
Здесь хочется любить, жить и гореть.
Здесь сброшены неловкости оковы,
И хочется плясать и громко петь.

Я в Грецию вернусь – не сомневаюсь.
Меня пленит радушие в глазах.
Я здесь ребёнок, я здесь улыбаюсь.
Солёный привкус счастья на губах.



ЛИСТОПАД МЫСЛЕЙ

Сентябрь раскинул объятья из листьев своих.
А воздух пропитан тоскою и светлой печалью.
Ох, как же банален и грустен осенний мотив:
Кого-то мы любим, о ком-то грустим и скучаем.               
Осенние мысли... Как листья кружатся они.
А в каждом листочке хранится от прошлого память.
Всплывают картинки и лица, ночные огни.
Всплывает всё то, что пришлось нам забыть и оставить.
Но время идёт, срывая с деревьев все листья,
Срывая ту память, что где-то запрятана в сердце.
В руках оставляя палитру и новые кисти,
Чтоб заново жизнь разукрасить, открыть в неё дверцу.

***
А я влюблена. И, знаешь, немножко жалею.
Ведь счастье ломает наш «полу-курортный» роман.
Но я почему-то надежды в своём сердце грею.
Во что-то я верю, хотя понимаю – обман.
И так много «но», и так отношенья непрочны.
Но их всех сжигает безумная, дикая страсть.
Как будто специально, как будто бы кто-то нарочно
Толкнул меня в эту коварной влюблённости пасть.
Но чувствую сердцем, что встреча была неслучайна.
Я знаю, что просто бы так не свела нас судьба.
Пока время есть, я буду любить так отчаянно,
Как в жизни своей не любила, поверь, никогда.



ПРОСТАЯ ИСТИНА

Слова облекая в невидимый бархат
И в строчки вплетая себя неизменно,
Внутри открываю я вновь часть Вселенной,
Где к звёздам стремлюсь и под солнцем порхаю.
Мне хочется больше тепла, больше света,
А сердцу открылась простая из истин:
Чем проще и чище ; светлей ; наши мысли,
Тем больше мы счастьем небесным согреты.
Чем чаще мы сами себя заставляем
Ценить всё, что в жизни своей мы имеем,
Чем больше мы в светлое, лучшее верим,
Тем больше в итоге мы приобретаем.
Я верю в себя, в своих близких и в силы,
Что есть у нас, чтобы справляться с ненастьем.
Зависим мы лишь от себя; в нашей власти –
По жизни пройти, покоряя вершины.


Игорь КУЗНЕЦОВ
Родился в 1963 году, член Союза писателей России. Кавалер Золотой Есенинской медали. Автор поэтического сборника.


* * *
                К 100-летию пограничных войск
Мне до сих пор граница снится:
Застава и погранотряд,
Друзей и командиров лица…
И я опять иду в наряд.

Судьбой проложенной тропою
Иду в дозор из ночи в ночь,
Как ходят кони к водопою,
Не в силах жажду превозмочь.

Хочу напиться и омыться
Водою речек и озёр.
Мне до сих пор граница снится!
В душе пылающий костёр

Горит тревожными ночами
И душу согревает мне.
Его негаснущее пламя
Путь озаряет… В каждом сне

Карельских скал безмолвье снится,
Лес в первозданной тишине…
Я не могу с тобой проститься!
Граница! Ты живёшь во мне!


МАСТЕР И МАРГАРИТА. ВСТРЕЧА

Она заговорила первой:
«Вам нравятся мои цветы?»
И он бы мог солгать, наверно,
И сразу перейти на «ты»;

Ведь он так долго шёл за нею,
Случайно встретив на Тверской
В толпе, заговорить не смея,
Заворожённый красотой.

Но он ответил напрямую:
«Нет! Нет цветов прекрасней роз!»
И полетел на мостовую
Букет из веточек мимоз.

Не то, чтобы она вспылила,
Он просто ей глаза открыл.
Она ведь розы лишь любила,
Но их никто ей не дарил.

Он подхватил букетик скромный,
Пытаясь ей его вернуть…
Вдруг распахнулся мир огромный,
Яснее стала жизни суть…

Любовь сразила их мгновенно,
Хотя давно в сердцах жила.
Сама судьба в тот день, наверно,
Два одиночества свела…


* * *
Я начинаю забывать слова
Ещё недавно популярных песен,
Которые я знал как дважды два.
Теперь же мне их смысл не интересен.

Я начинаю вспоминать стихи,
Которые учил когда-то в школе.
И начинаю сознавать грехи,
В которых утонул по доброй воле.

Я начинаю познавать себя,
Прислушиваясь к голосу Вселенной.
В души бессмертье веря и любя,
Возможно частью стать её нетленной.

За всё сполна придётся заплатить,
Чтоб одолеть ухабы и преграды.
Но не устану верить и любить,
Со временем на жизнь меняя взгляды!

Оксана КОРНИЕНКО

Родилась в 1994 г. Окончила Орловскую военную Академию. В настоящее время действующий офицер Вооружённых Сил Российской Федерации. Победитель областных, межрайонных и районных конкурсов.
Публиковалась в сборнике стихов Академии ФСО России «НАШЕ АТАКУЮЩЕЕ СЛОВО», в книгах Московской областной и Московской городской организаций Союза писателей России «Подсолнушек», в альманахе «Антология одного стихотворения» из серии «Золотая строка Московии», в альманахах «Родники», газете «Ступинская Панорама», в соцсетях.


***
Здесь свой путь от истоков проделали воды Оки
И наполнили жизнью прибрежные томные рощи.
Здесь о самом святом пропоют в тишине родники
Под покровом усыпанной яркими звёздами ночи.

Здесь прошло моё детство и юность созрела моя,
Налилась сладким соком, как спелые ягоды вишни,
И по сердцу теплом разливается трель соловья ;
О любимой России в напеве заливчатом слышно.

Школьный двор мне напомнит о трепете первой любви
И о верных друзьях, с кем не страшно ни в воду, ни в пламя.
Рука об руку столько тернистых дорог мы прошли,
От дыханья вечерней прохлады пробудится память.

Здесь под ветром вскипают ржаною волною поля,
Здесь все те, кто вложили в меня своё сердце и душу.
А над старой церквушкой поёт колокольчик, звеня:
; Ты постой, прислонившись к берёзке, и тихо послушай...


***
Моя шинель украшена заплатками,
И автомат ; не тяжесть на плече.
С тобою мы посмотрим зори яркие,
Не раз напишем письма при свече.

А рядом пыль взметнётся, почерневшая,
Снарядный гул накроет тополя...
В моих руках тетрадь. И мысли прежние ;
Сквозь детство слышу крики журавля,

А белый клин на фоне солнца алого
Летит в мою родную сторону.
Ты загляни к моей хозяйке ласковой,
Чей образ в сердце нежно берегу.

ХИМИЯ ЛЮБВИ

Молекулы чувств разложились на атомы,
А чувства те были светлыми самыми,
Прошла между мной и тобою реакция,
Души очищенье – процесс дистилляции.
Истлела душа в результате горения,
Приклеился атом к тебе невезения –
Забыла тебя, растворились надежды,
Наверно, с душой обращались небрежно.
И метод хорош ; вытеснение боли,
Но нет вещества, и на ранах нет соли.
И вот я сижу и пишу уравненье:
Лишь боль плюс любовь в результате имею.
Не вычислить массу всей грусти-печали.
Ответ не узнав, пожимаешь плечами.
Большую создал Менделеев систему,
Но в ней не содержатся ложь, и измены,
И горький раствор моих девичьих слёз
В бессонных ночах и настойке из грёз.
И пусть растворились в лесах соловьи,
Познали мы химию нашей любви.


ОСЕННЯЯ ЛЮБОВЬ

В безмолвье сумрачных ночей
Осенней зябкою порою
Иду средь бледных фонарей
Средь улиц залитых тоскою.

И листья кружатся, шурша,
Цветными каплями летают.
И рвётся с листьями душа
Туда, где счастье обретают.

Но знаю я, остынет след
Мечты, что трепетно маячит.
И вместо рук согреет плед
И ароматный чай горячий.

* * *
Смотри, мой друг, смотри на небо
Скользит луч солнца по щеке.
И солнце в прятки заиграло,
Таясь в небесном чердаке.

И ветерок, шумя, резвится
Мешает хмурой иве спать.
Росой умоется травинка,
Когда придёт пора вставать.

***
Ты меня сегодня не узнаешь,
Я с головою в счастье окунусь.
Ты меня сегодня не узнаешь,
А я возьму и небу улыбнусь.

Ты меня сегодня не узнаешь
И ветер унесёт мою беду.
Ты меня сегодня не узнаешь
В умопомрачительном бреду.

Ты меня сегодня не узнаешь,
Счастьем и свободою пьяна.
Ты меня сегодня не узнаешь,
Радостью навеки я больна.

Ты меня сегодня не узнаешь,
Трудность одолела и прошла!
Ты меня сегодня не узнаешь,
Сильной, слышишь, буду и была!


ПЕРЕМЕНЧИВАЯ ВЕСНА

                посвящается В.
Ты знаешь, переменчива весна,
А с нею переменчивы и чувства.
И буйно накрывает нас волна
Весеннего нелепого безумства.

Ты знаешь, переменчива весна,
И я смотрю сегодня безразлично,
А завтра безгранично влюблена.
Любовь так по-весеннему привычна.

Ты знаешь, переменчива весна,
И я себя сейчас не понимаю...
Мечты летят на волю из окна,
А под окном тюльпаны расцветают...


* * *
Мне так надоело порою быть сильной,
Но голос внутри мне твердит, что придётся!
И воздух весенний насыщен ванилью,
И ландыш под толщею снега проснётся.

Мне так надоело порою быть сильной,
Но знаю, по силам любые преграды!
И будто бы в сердце проснулась стихия,
Я грудь наполняю весенней прохладой.

И солнце теплом согревает обильным,
По глади ручья провожу я ладонью...
Быть может, неплохо порою быть сильной,
И к цели стремиться неторной тропою.


Татьяна ЧЕБУРАКОВА
Родилась в 1984 году. Член Союза писателей России, лауреат стипендии Губернатора Московской области «Выдающимся деятелям культуры и искусства и молодым талантливым авторам Московской области». Образование высшее ; Московский институт современного права и экономики по специальности «Бухгалтерский учёт, анализ и аудит». Мать троих детей.

ВЕТЕРАН

Ветхая калитка,
А на ней звезда.
Я сейчас с улыбкой
Постучусь сюда.
Мне её откроет
Ветеран седой
И меня проводит
В дом скрипучий свой.
Да за чашкой чая
Он расскажет мне:
"Долго воевали
Мы на вышине...
Хлебушка – ни крошки
Сутки напролёт...
Мне б поспать немножко,
Ну, а я – в полёт.
Я на МИГе быстром
Столько налетал...
Был подбит фашистом,
В госпиталь попал.
А потом – ПОБЕДА!
Небо всё в шарах..."
И блеснут у деда
Слёзы на глазах.
"На калитке Вашей –
Я скажу в ответ –
Я звезду покрашу
В ярко-красный цвет
И по дому тоже
Вам я помогу".
"Нет, нет, нет, не гоже.
Сам ещё могу..."

Каждый год заботы
Школа, институт,
Новая работа.
Не живу я тут.
Только в мае этом
Я сюда пришла.
Здесь калитка где-то
Со звездой была...
Много  пролетело
Времени с тех пор.
Где калитка "пела",
Там глухой забор...



В ДОНЕЦКЕ

Скорбит Донецк. Случилось горе.
Не повезло двум паренькам –
Погибли на футбольном поле
От мины, что упала там.

Был слышан взрыв. Гремит здесь часто…
Но вдруг знакомый в дом зашёл,
И по глазам всё стало ясно:
Там сын, что погулять пошёл.

Его волной взрывной накрыло.
Его?! За что? Кому мешал?
Война идёт. Кругом могилы.
Ей и детей совсем не жаль.

Земли не чувствуя от боли,
Что сжала сердце, как тиски,
Отец бежит в слезах на поле,
А пульс почти пробил виски.

Забрали самое родное.
А мать? Что будет с ней теперь?
Как пережить, принять такое?
Кто сделал это? Нелюдь! Зверь!

Пусть час придёт его расплаты,
И Богом будет он судим.
Прощайте навсегда, ребята.
Скорбит Донецк. Мы все скорбим.


ВЫВОД

– Не смотри ты на меня
Честными глазами.
Ведь сказала же: нельзя
Прыгать на диване.

Со стены упал портрет
Нашей бабы Лены,
Подскочил с испуга дед
И ушиб колено.

А сосед на суету
Поспешил к нам в гости,
Наступил на хвост коту,
Пнул его со злости.

Кот, конечно, сдачи дал
(Зря что ль, когти точит?!)
Он всегда у двери спал:
Утром, днём и ночью.

Ноты выше взял сосед
В громком монологе.
За кота вступился дед:
Мол, смотри под ноги…

Полподъезда собралось,
Еле разместилось.
И у всех один вопрос:
«Что у вас случилось?»

Хватит тяжело вздыхать.
Вывод скажешь краткий?
– Мам, а можно поскакать
На твоей кроватке?



Валентина БЛОХИНА


Родилась в 1998 году.
Учится в Коломенском университете по специальности «Учитель начальных классов и английского языка». До 18-летнего возраста посещала детско-юношескую литературную студию «Роднички» литературного объединения «Родники», в настоящее время ; студию «Художественное слово» взрослого творческого объединения ЛИТО «Родники». Публиковалась в альманахах «Родники», в средствах массовой информации городского округа Ступино.


КАРТИНА

Я экспонат, бездомная картина,
И только пылью мне дышать дано.
В забытом старом зале магазина
Висит живою тканью полотно:

Горят глаза пугливых белых чаек,
Стремится море с шумом на песок…
Волна поёт, ракушками играя,
Смывая след босых и лёгких ног.

Я – неизвестность, отблеск чьей-то славы,
И не один мне не светил софит.
И вряд ли кто запишет в мемуары,
Что тот художник вовсе не забыт.

Я – экспонат, хотя я не в музее.
Но может кто, увидев мой песок,
С восторгом чувств, бледнея и краснея,
Пойдёт босым по следу лёгких ног.




ЧСС

Частота сердечных сокращений
В дуновенье превратилось ветра.
Тишина – отсутствие движений.
Тишина – отсутствие ответа.

Время жизни отсчитали мерно,
Ветер дышит резко, беспокойно.
Это мне грудная клетка – стены,
А ему на воздухе – привольно.

Частоту сердечных сокращений
Ветер пылью сдул с моей ладони.
Я лишь тень его телодвижений.
Я – его дыханье. Помнишь?
Вспомни.


НЕЗАБУДКА

Не забывай. На синем ;
Пьяный восторг высоты.
Облако сжалось бессильно,
Слёзы роняя в цветы.

Не забывай. На белом
Тускло желтеют глаза.
Знаю, что в мире целом
Мне – эта бирюза.

Сладко с тобой. И горько.
Ветер в цветах поёт.
Не забывай. Ты только
Не забывай полёт.


ЭЛЕГИЯ

Разрывая паутину сна,
О былом неслышно кто-то спросит –
То ли не рождённая весна,
То ли умирающая осень…

Нежная, далёкая страна
Притаилась у туманных просек –
Может быть, грядущая весна,
Может быть – прошедшая осень…

Вечностью на сон обречена
И гуляет по верхушкам сосен
То ли беззаботная весна,
То ли элегическая осень.



ОТРАЖАЮСЬ

По проезжей части – босиком,
Отражаюсь в стёклах и витринах.
В задних фарах – жёлтым маяком,
Электронной краской в магазинах,

Следом от протекторов машин,
Снегом  на изрезанном плакате,
Пылью от заброшенных вершин,
Тёплым ветром в беспокойном марте.

По проезжей части – босиком,
Чтобы вновь кому-нибудь присниться
Звёздной пылью, золотым песком,
Отдавая счастье по крупицам.

2. ] 4 ФЕВРАЛЯ - ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ МИХАИЛА МИХАЙЛОВИЧА ПРИШВИНА

Валерий ИВАНОВ
(Московская область, г. Ногинск)

"ЖУРАВЛИНАЯ РОДИНА" В ЖИЗНИ ПРИШВИНА

           Журавли… Величественные, грациозные птицы. А как они танцуют? В семействе пернатых в танцах нет им равных. Две тысячи двадцатый год стал большим праздником для этих птиц и всех нас: он объявлен Всемирным годом журавля. Мне особенно приятно это чувствовать, ведь «Журавлиная родина» и моя родина, родина моей мамы, родина моего дедушки.
 Писатель Михаил Михайлович Пришвин жил в 1922 – 1925 годах в Талдомском крае, в Северном Подмосковье, на «Журавлиной родине», как поэтично назвал он эти места. Пришвин написал повесть «Журавлиная родина», впервые опубликованную в 1929 году  в журнале «Новый мир» (№№4 – 9). Здесь ежегодно весной гнездятся стаи серых журавлей. От полутора до трёх с половиной тысяч этих птиц питаются там, выводят птенцов и готовятся осенью с подросшими детьми к отлёту на юг.
 
            Пришвину много пришлось поездить по миру, жить в разных уголках России. Начиная с 1922 года он живёт в Московском крае, создаёт поэтический образ этих мест. Московский адрес Пришвина – Тверской бульвар, дом 25, общежитие Союза писателей. Михаил Михайлович  писал в 1925 году: «Если бы жизнь пришлось повторить, я непременно бы сделался краеведом, но не таким, какие они есть – учёные-специалисты или энциклопедисты, а таким, чтобы видеть лицо края. Многие думают – и этот предрассудок широко распространён, - что если изучить край во всех отношениях и эти знания сложить, то и получится полное представление о том или другом уголке земного шара. Но я думаю, что сложить эти разные знания и получить из них лицо края так же невозможно, как сварить в колбе из составных элементов живого человека».
          Поселившись в октябре 1922 года в доме Клычкова в Дубровках, в деревне, в полутора километрах от Талдома, Пришвин с интересом изучает историю края. Особенно много он узнал из книги В.О. Ключевского «Курс русской истории», где описана жизнь в древних поселениях на территории Московской губернии. Пришвин убеждается, что Россия до сих пор мало изучена. Талдомская земля – край лесов и болот. Пришвин услыхал в тех местах непонятное слово «поймо». Он писал: «Сначала я выбрал  себе «поймо» просто по «чудесам», которые рассказывали про это болото, а после оказалось, что болотистая местность, в которой трудно существовать земледельцем, была естественным условием развития здесь в населении башмачного промысла». Далее Пришвин пишет: «Нередко учёный настоящий, не лишённый дара «поэта в душе», пишет свою золотую книгу один раз в своей жизни. Я же мало-помалу осознал свой путь и начал культивировать географический очерк, превращая его в литературный жанр. На этом пути я набрался такой смелости, что однажды явился в Госплан и предложил дать мне какую-нибудь тему для исследования, уверяя, что поэтическое исследование может оказать пользу не меньше, чем научное. Меня поняли и дали мне задание исследовать быт башмачников».
 
      В серии «Жизнь замечательных людей» московское издательство «Молодая гвардия» в 2003 году выпустило книгу Алексея Николаевича Варламова «Пришвин». К сожалению, автор в книге лишь вскользь упоминает  жизнь Пришвина в Талдомском районе, а в «Основных датах жизни и творчества М. М. Пришвина» написал следующее: « 1922 -1924 – Получение комнаты в Москве, в Доме писателя на Тверском бульваре. Переезд с семьёй в Талдомский район Московской области. Работа над книгой «Башмаки», охотничьими рассказами. Публикации в новых советских газетах и журналах. Начало работы над автобиографическим романом «Кащеева цепь». Первая часть под названием «Хроника» опубликована в 1923 г. и журнале «Красная новь».

  Подробно написал о жизни Пришвина в Талдомском крае литературовед, исследователь творчества русских писателей, Александр Дмитриевич Тимрот. Он был директором музея Л. Н. Толстого в Ясной Поляне, директором Государственного Литературного музея. Тимрот написал книгу «Пришвин в Московском крае», вышедшую в 1963 году, и во втором издании, дополненную, - в 1973 году. Жизни Пришвина в Талдомском крае Тимрот посвятил несколько глав своей книги. Материалы для книги он собирал и в своих поездках по Подмосковью. Побывал он и в Талдомском крае, а в 1957 – 1960 годах был в гостях у моего деда в деревне Ахтимнееве. Сын Михаила Михайловича Пришвина Пётр Михайлович Пришвин написал воспоминания о своём отце, но они не были им опубликованы. Воспоминания были опубликованы к 100-летнему юбилею Петра Михайловича: в 2009 году была издана книга «Передо мной часто встаёт образ отца… воспоминания о М.М. Пришвине».
 
         В своём тексте я буду приводить некоторые яркие цитаты из книг Александра Дмитриевича Тимрота и Петра Михайловича Пришвина, а сейчас я хочу перейти к дневникам Михаила Пришвина: по ним можно хронологически подробно узнать много интересного о его жизни в это время. Из дневника Пришвина за 1922 год: «14 Октября. Покров. Сегодня ровно неделя, как я приехал с Лёвой на своё новое место жительства: станция Талдом Савёловской ж.д., хутор Солдатова сеча…». 3 декабря1918 года село Талдом переименовано в город Ленинск, а 15 августа 1921 года образован новый Ленинский уезд в составе Московской губернии. В марте 1931 года городу вернули историческое название Талдом. Михаил Михайлович с шестнадцатилетним сыном Лёвой поселился 7 октября 1922 года в доме Клычковых в деревне Дубровки. Ефросинья Павловна приехала к ним через неделю со всеми тяжёлыми вещами. Их тринадцатилетний сын Петя выехал вместе с матерью из её родных мест, но в середине пути ехавшая вместе с ними собака Ярик вдруг выпрыгнула из вагона на ходу поезда, за ней выпрыгнул Петя и быстро, засвистев, отыскал Ярика в темноте. Но поезд уехал и Петя с собакой долго, с приключениями, добирался до Дубровок. Пришвин с семьёй поселился в большом кирпичном двухэтажном доме, построенным состоятельным башмачником - отцом поэта Серебряного века Сергея Антоновича Клычкова.

     Брат Клычкова Алексей Антонович Сечинский в своих воспоминаниях написал о жизни башмачников в Талдомском крае. Цитаты из его воспоминаний: «В зимнюю пору с раннего утра до поздней ночи кустари-башмачники не разгибали спины, сидели за работой, а под базарный день, зачастую и ночь напролёт с липки - сразу в Талдом, на базар. Липка – это круглое сидение из липового дерева, выдолбленного изнутри. Верх липки был обит брезентом или кожей, куда зачастую мастера после работы складывали нож, терпуг, урезник, такмачок, шило, форштук, грифель, молоток, тупичок и другие инструменты. Домохозяйки были заняты своей работой, да ещё и мужу помогали, надо было на зингеровской ножной машинке делать заготовки для башмаков. .. Были мастера, так называемые волчки, шившие изящные лодочки, венгерки, румынки из заграничной кожи, причём не более 2 – 3 пар в неделю. Были ещё мастера гусарочники, некоторых из них звали лепилами, потому что мастер вместе с учеником или с подмастерьем в неделю «лепили» - шили более ста пар детских башмачков…»  Далее он пишет: «Наша мать Фёкла Алексеевна пешком ходила в Москву с коробом изготовленных башмаков за плечами. Она выходила из дома часов в 10 -11 ночи, шла всю ночь, весь день, вечер и только часа в 2 – 3 следующей ночи приходила в Москву.  Продав утром башмаки  палаточникам у Кремлёвской стены или в магазины города, отправлялась в обратный путь пешком – 100 вёрст пешком от Москвы до Дубровок».

        Пришвин пишет о первых двух месяцах его жизни в доме Клычкова: «8 Декабря. Я раздосадовался на Клычкова, что он, виновник моего ужасного существования в Дубровке, приехал, не ударив пальцем для спасения семьи моей от холода, сырости и объявив, что дров нет, печи не поставлены, прямо начал читать своё новое стихотворение «Лисица». И это, вероятно, хорошее стихотворение я не слыхал, сам он мне казался противным, едва удержался не сказать ему дерзость. Вот так и я ношусь в семье своей с писательством, а не вникаю сердцем в их жизнь. Поэтому и виноват по существу, как семьянин.
       Отношения семейные, как и государственные, реализуют наши слова, наши мечты…».
         В дневнике 1922 года Пришвин пишет много о новой жизни, о своём писательстве, о своём отношению к религии, вступает в полемику по этому вопросу. В этом же году он написал повесть «Мирская чаша». В 1923 году Пришвин продолжает  жить в доме Клычкова с семьёй: женой и двоими сыновьями Львом и Петром. В 1902 году он женился на крестьянке Ефросинье Павловне Смогалёвой ( 1883 – 1953). Брак этот был зарегистрирован в Талдоме только в 1923 или 1924 году, как написал Пришвин в дневнике. Лев Михайлович Пришвин (Алпатов)( 1906 – 1957 ) был журналистом, Пётр Михайлович Пришвин ( 1909 – 1987 ) – охотовед.

       Весной 1923 года Пришвину в Дубровки приходит журнал «Красная новь». В журнале помещены первые главы его романа «Кащеева цепь», работу над которым писатель начал несколько лет назад и продолжал на Талдомской земле. Первые главы романа Пришвин объединил в повесть «Курымушка» - так называли его в детстве родители. Книга с таким названием издана в 1924 году и подарена с дарственной надписью 27 сентября 1924 года моему деду. Пришвин изучает местный край , много ходит пешком по соседним деревням. У него появляются новые друзья: охотники, крестьяне, учителя, но чаще всего башмачники. Вспоминая это время, Петр Михайлович Пришвин пишет: «Вдохновившись приездом отца, Сергей Клычков перебрался в Дубровки вместе с женой и поселился рядом с нами за жиденькой перегородкой. Все сцены их семейной жизни через перегородку прослушивались отлично. А отношения между поэтом и его супругой были не блестящими». Далее Пётр Михайлович вспоминает, что самое продуктивное время литературной работы отца – ранние утренние часы. Если утренний режим работы срывался; то день считался «пустым» и «пропавшим».  Далее он пишет: «И вот с какого-то времени количество «пустых» дней стало катастрофически расти. Причиной этого были Сергей Антонович Клычков и его супруга. Ссоры между ними участились, становились всё более шумными. После них, как правило, Клычков врывался к нам в любое время дня и ночи и в любом виде, порой даже в одних подштанниках». Это нарушало сон Михаила Михайловича, частые ночные визиты Клычкова срывали работу Пришвина и он стал спасаться от него в Москве. Но и там настигал его шумный Клычков, часто в сопровождении разгульной компании.

         О своём увлечении охотой Пришвин и в Дубровках не забывал. Пётр Михайлович вспоминает в своей книге об отце: «Здесь, в Дубровках, было дано начало охоте с гончей («мастером»-одиночкой), которой отныне папа страстно увлёкся до конца своей жизни и которую описал в своих многочисленных рассказах». На родине Пришвина, в Хрущёве, водился заяц-русак, Михаил Михайлович знал как на него охотиться. Здесь же, в Чертухинских лесах, водился заяц-беляк, охота на которого сложнее. В этих местах обитали и лисы, Пришвин тоже охотился на них. Он познакомился с заядлыми охотниками-зайчатниками Талдомского района, отцом и сыном Томилиными. Они пригласили Пришвина на охоту. Пётр Михайлович писал: «Папа очень увлёкся охотой по зайцам и лисам, она хорошо подходила к его натуре и привычкам». Любимым временем года для охоты по вальдшнепу и тетеревам у Пришвина была весна, на них он тоже охотился в этих местах.

     Жить в Дубровках в доме Клычкова Пришвин больше не мог. Пётр Михайлович вспоминает: «В конце нашего чая папа сказал: «Вот что, Фрося, отсюда нам надо уехать, здесь я работать не могу». На это мама ответила не задумываясь: «Ехать, так ехать, сказал попугай, когда кошка потащила его за хвост из клетки!» Мы все дружно захохотали – мать нельзя было запугать переездами, она давно привыкла к кочевой жизни и отлично понимала, что в создавшихся условиях папа действительно работать не может». Ефросинья Павловна посоветовала мужу сходить по поводу жилья к Томилиным. Пётр Михайлович вспоминает: «Томилины нашли у себя в Костине старую, почти бесхозную, избёнку и взялись привести её в надлежащий порядок в течение недели. Изба находилась напротив дома Томилиных, и охота по зайцам была обеспечена. Да и Талдом был рядом, каких-нибудь две версты!»  В настоящее время деревня Костино вошла в черту города Талдома, а талдомская улица Высочковская, связывавшая город с деревней, названа улицей Пришвина.
   
     Всего семь месяцев, вместо предполагаемых двух с половиной лет, прожил Пришвин с семьёй в доме Клычкова. 4 мая 1923 года он записывает в своём дневнике: «Сегодня я устроился для писания в отдельной избушке и навсегда покинул сумасшедшую воровскую семью Клычковых. Кажется за всю революцию не видел я для себя такого зла, как от добрых услуг С. А. Клычкова. В сущности это Фомкин брат, только вконец развращённый и трусливый…». У читателя этого текста, впервые узнавшего о Клычкоее, может сложиться о нём негативное представление. В действительности, замечательный поэт и прозаик Серебряного века Сергей Антонович Клычков прожил тяжёлую, трагическую жизнь, был участником войны, в конце 1920-х годов подвергался травле, а 8 октября 1937 года был расстрелян по ложному обвинению. Через 20 лет он был реабилитирован. Впервые вспомнил о Клычкове мой дед Иван Сергеевич Романов. Он встречался с Клычковым. Об одной из встреч с ним в Дубровках дедушка написал воспоминание. Клычков был основоположником  нового направления в литературе «Магического реализма». В 1925, 1926 И 1928 годах издано три его романа «Сахарный немец», «Четрухинский балакирь» и «Князь мира». Творчество Клычкова известно не только в России, но и за рубежом Клычкова любят, читают и изучают. В Дубровках с 1992 года работает Дом-музей Сергея Антоновича Клычкова. Пришвин ценил творчество Сергея Антоновича. 19 октября 1928 года Михаил Михайлович написал в своём дневнике: «Читаю Клычкова «Князь мира» и восхищаюсь его языком, юмором, народной мудростью, акварельными пейзажами».  Пришвин поселился с семьёй в собственном деревенском доме в Костине, в полутора километрах к северу-западу от Талдома.  Тимрот так описывает новое место жительства Пришвина. «Дом, в котором поселился Пришвин, ничем не отличался от других деревенских домов. Четыре окошка с резными наличниками. Под окнами густые заросли одичавшей сирени. Тёмные бревенчатые стены внутри, дощатые потолки, огромная русская печь при входе, в которой можно не только приготовить пищу, но и помыться в субботний день и даже согреться в зимнюю стужу.

       Для своей работы Пришвин облюбовал на этот раз место в крошечной подклети за двором. Когда-то это была мастерская хозяина – башмачника. Теперь писатель поставил здесь большой самодельный стол».
        Пётр Михайлович Пришвин пишет, что его отец написал о соседе Томилине рассказ «Гон» и что литературная деятельность отца в Костине была очень продуктивной. Здесь написаны многие произведения его отца. Среди них  охотничьи рассказы и повесть, наполненная поэзией «Башмаки». В Талдомском крае Пришвин возвращается  к активному фотографированию. Пётр Михайлович пишет в своей книге: «Отец всю свою жизнь увлекался фотографией и часто говорил, что если бы не писательство, то он непременно стал бы художником или фотографом. После революции, как только в продаже появились пластинки и реактивы, папа взялся за фотографию всерьёз. Уже в Костино, недалеко от Талдома, в полуразвалившейся баньке он устроил тёмную комнатку, громко названную фотолабораторией.  Туда он брал и меня с Лёвой, постепенно обучив премудростям съёмки и печати фотокарточек. Здесь я сделал первую фотографию отца: на ней он выглядывает из окна в обнимку с Яриком, в раме из оконных наличников, с озорной улыбкой, похожий на цыгана. При изучении труда и быта Талдомских башмачников, в результате чего появилась повесть «Башмаки», он сделал множество снимков. Убедившись в наших способностях, он поручил проявлять и печатать снимки и нам, детям».

         12 июня 1924 года Пришвин записывает в дневнике, сделав заголовок:
         «М о и   с н и м к и  (фотографический очерк)»
         «Огромную помощь оказывает фотография при научных исследованиях в деревнях как средство сближения с населением, потому что всем хочется сняться. Но не только для тех практических целей и для чисто научных целей как [факт] необходима при экспедициях фотография, я считаю, и для литературно-художественных целей в смысле самодисциплины при овладении материалом фотография очень полезна». Поэт и прозаик. директор Дома-музея Сергея Клычкова в Дубровках, Татьяна Александровна Хлебянкина опубликовала на своей странице в интернете Проза.ру статью «Михаил Пришвин и Иван Сергеевич Романов». Статья о судьбе людей одного из домов в деревне Буртаки, около которого сделана фотография Пришвина с жителями. Хлебянкина пишет: «Так сын писателя Лев Пришвин-Алпатов пишет: «В 1924 году, когда он [отец] писал о башмачниках города Талдома, я помогал ему проявлять негативы, забираясь в тёмную баню в деревне Костино».

        Далее Хлебянкина цитирует часть воспоминаний моего деда Ивана Сергеевича Романова «Незабываемое прошлое» из книги «Воспоминания о Михаиле Пришвине», изданной в 1991 году: «На другой день [после Троицына дня] мы отправились в соседнюю деревню Буртаки. Едва наша небольшая компания показалась в конце деревни, навстречу нам вышла ватага людей во главе с Иваном Ивановичем Песковым.
     - Стоп! – заявил он. – Заворачивайте к нам в гости. Сославшись на то, что в доме жарко и душно, мы прошли в огород и расположились на зелёной лужайке.
     - Давай-ка, Настасья, угощай гостей, чем можешь, - обратился Иван Иванович к жене.
     Через несколько минут та поднесла Михаилу Михайловичу старинный резной деревянный ковш, наполненный хмельной пенистой брагой. Этот момент был заснят и один из снимков подарен мне». Далее Хлебянкина пишет: «В этой книге [Воспоминания о Михаиле Пришвине] приводится фотография, которая упоминается в воспоминаниях И.С. Романова. Нам удалось отыскать потомков семьи Песковых и с их помощью проследить историю этого снимка и дальнейшую судьбу его героев. Снимок сделан в День Святого Духа (Духов день) вероятнее всего в июне 1925 года по просьбе Пришвина Сергеем Ивановичем Песковым, которому было тогда 15 лет (поэтому на коллективном снимке он отсутствует). Пришвин обратился к нему со словами: « Молодой человек, подойди сюда, надо на память фото сделать». Показал, куда нажимать, настроил фотоаппарат». На снимке: Анастасия Пескова держит ковш, рядом с ней Михаил Михайлович Пришвин (пьёт из ковша), сзади Пришвина его сын Лев, сидит крайний справа мой дедушка Иван Сергеевич Романов. Хлебянкина описывает судьбу героев этого снимка. Иван Иванович Песков и его сын Сергей Иванович были башмачниками. Она пишет: «Только благодаря заступничеству И.С. Романова семью Песковых не раскулачили (у них тоже были две коровы). Романов дружил с Песковым и часто приходил к нему в гости из деревни Терехово». Дом Пескова был продан в 1957 году, его сломали и вывезли. Внесу небольшие поправки в этот текст. В нём неточно указана дата  этого снимка: июнь 1925 года. Согласно дневнику Пришвина (запись в дневнике 19 июня 1924 года) и воспоминаниям Романова снимок сделан 16 июня 1924 года, а в июне 1925 года Пришвин жил в Переславле-Залесском. Вторая поправка: сыну Ивана Ивановича Пескова Сергею тогда было, согласно дате, не 15, а 14 лет. А 15 июня 1924 года, за день до этого снимка, Михаил Михайлович сам сфотографировал в деревне Терехове в праздник Троицы у колодца мою бабушку Елизавету Ивановну Романову с её детьми Олей, Симой и Любой. Одна из них Серафима Ивановна Романова моя мама. Снимок Пришвин подарил дедушке.
 
         Из книги Тимрота о Пришвине: «Из деревни в деревню, в стоптанных сапогах, в старенькой блузе, потёртой шляпе, чернобровый, с орлиным взглядом, легко шагает писатель жаркими лугами.
       Десяток-два вёрст прошагать ему нипочём. В деревне Терехово писатель останавливается возле небольшого домика. На его стук выбегает молодой парень. Он не успел снять фартук и на ходу вытирает свои наваренные пальцы. Это поэт башмачник Иван Сергеевич Романов. Умное лицо. Серьёзно и доверчиво смотрят голубые глаза. Что случилось? Оказывается, Михаил Михайлович пришёл прочесть то, что сработал он «по башмачной части».

      Тотчас вокруг собираются башмари. Рассаживаются, кто на скамье, кто на завалинке. Затевается чтение, незаметно переходящее в беседу.
      Большая дружба связывает писателя с Романовым. Иван Сергеевич не только блестяще владеет ремеслом гусарочника, но пишет неплохие стихи, удивительно хорошо говорит. Пришвин всякий раз слушает его очень внимательно, словно старается овладеть мастерством народной речи.
       Иногда в праздники, принарядившись, Иван Сергеевич отправляется в Костино. В доме Пришвиных он желанный гость. Его сажают за стол. Подают утку с кашей и молоко с чёрным хлебом. После обеда начинается нескончаемый разговор. Гость нравится Михаилу Михайловичу. Пришвин понимает его душу и хочет блеснуть перед ним своей богатырской словесной силой».

         Мой дед Иван Сергеевич Романов ( 1888 – 1965 ) родился в Талдомском крае, в деревне Бучеве. Когда ему было 6 лет, после смерти отца, его мать поселилась с ним в соседней деревне Терехове. В девятилетнем возрасте Ивана отправили в Москву учиться башмачному ремеслу. Имея живой характер, полюбив в деревне природу, книги, он жадно впитывал всё новое, увиденное в Москве. А жизнь у хозяев у него была нелёгкой. Но несмотря на трудности Ваня успешно постигал искусство башмачного дела. У него появились первые стихи, воспевающие труд башмачника. Некоторые стихи тогда были опубликованы, Первое из них, «Соколиную песню», воспевающую свободу, Романов написал уже будучи членом Суриковского литературно- музыкального кружка. Поэт Иван Захарович Суриков е 19 веке организовал свой кружок, в него входили поэты-самоучки из народа. После смерти Сурикова его кружок в Москве, рос, развивался много лет.

        О своих встречах с Пришвиным мой дед написал воспоминания. Они публиковались в талдомской газете «Коллективный труд» за 1957, 1958, 1962 годы и в талдомской газете «Заря» за 8 октября 2003 года. Значительно позже, в книге «Воспоминания о Михаиле Пришвине», вышедшей в 1991 году, под названием «Незабываемое прошлое» напечатана часть опубликованных в газетах воспоминаний моего деда о его встречах с Пришвиным на Талдомской земле.
       Приведу цитату из этих воспоминаний дедушки: «В доме, где жил писатель, обстановка была бедная. На столе в передней стояла маленькая пишущая машинка и керосиновая лампа с абажуром. Тут же лежал целый ворох листочков, исписанных мелким почерком.

      Я стал часто бывать в Костине. В воскресные дни нередко заглядывал ко мне на квартиру и сам Михаил Михайлович. Помню, как-то в воскресенье я пришёл в Костино. После чая перешли в переднюю половину дома. Перебирая напечатанные на машинке листки, Михаил Михайлович предложил мне прослушать рассказ «Халамеева ночь». В одно из следующих посещений Михаил Михайлович прочёл недавно полученное им письмо Алексея Максимовича Горького».
 
       Теперь перейду к цитатам из дневника Пришвина за 1923 – 1925 годы. 15 ноября 1923 года он записывает: «Волки. В Ленинском уезде по Савёловской дороге, всего в четырёх часах езды от Москвы, развелось столько волков, что население совсем терроризировано. Слух об этом, вероятно, дошёл до Центрального Общества охоты, и там организовалась специальная охотничья команда для истребления волков». Неорганизованная охота на волков для местных охотников запрещалась, для них этот запрет был непонятным и жестоким. Пришвин продолжает знакомиться с жизнью башмачников и в Москве. Из его дневника 18 марта 1924 года: «Ездил в Марьину Рощу смотреть волчков-кустарей: это ремесленная интеллигенция; и тоже остаётся без преемников (учеников): «Мы вымрем, кто будет шить башмаки?» Ответ: «Механическая обувь». Надо узнать, чем высшая механическая обувь в Европе обязана средневековым «волчкам». Чтобы изучить механическое производство обуви Пришвин совершает поездку на московскую фабрику «Парижская коммуна». Из дневника 21 марта 1924 года: «Весь день провёл на фабрике «Парижская коммуна», с 9 утра – до 12 ( час обед в столовой с рабочими и до 6 вечера. Далее Пришвин пишет, что массовое машинное производство обуви не может по качеству соперничать с её кустарным производством. Пришвин пишет: «Я сказал: «Хорошо бы свой башмак создать, и форма которого и качество были бы приспособлены к условиям русской жизни», - на это мне ответили: «Мы же идём за передовыми странами, а это отсталость» (то есть наши дороги и наши условия). Когда же я сказал о художестве, то на это: «Это кустари стремятся угодить буржуазии, а мы работаем на массы».

      Пришвин  называл себя исследователем жизни кустарей-башмачников Талдомского края. Из его дневника 30 марта 1924 года: «В Ленинско-Кимрском районе есть до семнадцати видов разных кустарей, самый некультурный кустарь, работающий просто руками – валяло, самый интеллектуальный, работающий тончайшим инструментом, иглой – скорняк, средний между ними башмачник». Далее он пишет: «У меня есть папки с разными названиями, в которые я складываю мои материалы. Первая из них: «Карта промыслов и районной техники». Для сбора материалов для составления такой карты Пришвин задумал летом с учениками школ провести несколько экскурсий в ближайшие деревни. Далее Пришвин пишет: «Есть у меня ещё множество папок: техника, песни и сказы, история быта. Кроме того, есть дневники. Сейчас у меня [полный] порядок всего из жизни башмачников». Из дневника Пришвина 13 апреля 1924 года: «Когда я спросил Ефр. Вас., можно ли заменить кустарное производство механическим, он сказал:
      - А можно, чтобы ваше писание заменилось типографским: книгопечатание – башмакопечатание». Здесь Ефр. Вас. – Ефрем Василевич Елизаров, зав. Сапожной мастерской. Теперь я помещаю цитаты из дневника Пришвина, в которых он упоминает о моём деде, башмачнике, поэте, краеведе Иване Сергеевиче Романове. Первая цитата 19 мая 1924 года: «20 Мая – 20 Августа = 3 месяца; надо изготовить для Оргбюро том «Трудов Лен. Обув.»: Карта Семёнова с примечанием и работа Станишевского – 2 листа. Песни Романова – 1 лист, 2-3 листа мои.

      Естественная история – основания, исторические памятники.
   Две книги:
Исследование: по статьям (Киселёв) – Кимры Ленинск. С фотограф. 5 лист.
Труды.
Денег хватит до 1-го Июля. И тогда: 150 р».
20 Мая. «Характерное: мои сотрудники по изучению края Семёнов и Романов после того, как мы решили основать официальное общество, зарегистрироваться и в связи с этим по необходимости ввести партийных представителей (от Укома, Исполкома и…) – пришли ко мне и заявили, что для моего дела изучения края они готовы работать бесплатно, а для общества – нет! Они потребуют вознаграждения, потому что если общество, то значит, на их труде кто-то поедет, и они за это (что на них поедут) хотят денег.

        Стали поступать доносы сотрудников друг на друга о том, что они состоят агентами ГПУ: Р. – сказал на Семёнова, а Семёнов – на Елизарова».
       Пришвин продолжает изучать болотистую местность Талдомского края. 19 июня 1924 года он написал в своём дневнике: «Вчера мы вернулись с экскурсии на пойму: вышли в субботу под Троицу, 1-й день провели у Романова и в Бартаках, второй – у Николая Наумыча в Костине, 3-й на Пойме и в четвёртый вернулись». Далее Пришвин описывает праздник Троицы в Терехове – деревне, где жил мой дед Иван Сергеевич Романов. В своих воспоминаниях о встречах с Пришвиным, дедушка пишет: «Михаил Михайлович расшевелил, всколыхнул общественность нашего кустарного городка. Под его влиянием создалось и начало энергично работать общество краеведения, по его инициативе начался сбор материалов для краеведческого  журнала «Башмачная страна».

       По совету Михаила Михайловича мною были написаны несколько очерков из жизни башмачников. Они были напечатаны на страницах краеведческого журнала. Но это издание оказалось весьма недолговечным. В 1925 – 1927  годах вышли только три номера, на этом журнал и прекратил своё существование».
      К дневниковой записи Пришвина  об экскурсии на пойму реки Дубны добавляю воспоминание моего дедушки. Это было, согласно дневнику Пришвина, 18 июня1924 года. Дедушка вспоминает: «Проводив престольный праздник, мы на третий день отправились в Костолыгино. Восемь вёрст прошли как-то незаметно». Деревня Костолыгино находилась недалеко от поймы. Далее он рассказывает, как на лодке-душегубке, по каналу на пойме добирались до русла реки. В лодку сели сразу несколько человек: старый охотник дед Наум, мой дедушка, Михаил Пришвин, его восемнадцатилетний сын Лёва и сын деда Наума Николай. Лодка-душегубка узкая, неустойчивая, она делается из одного куска дерева, из осины выдалбливается внутренняя часть ствола. На таких лодках и много веков назад плавали в этих местах обитавшие там племена. Оказалось, что небольшое судёнышко, тяжело нагруженная лодка не могла свободно двигаться среди массы острых водорослей. Пришлось всем, кроме деда, выйти из лодки и тянуть лодку верёвками.  После многих мытарств достигли речного русла. Далее дедушка написал, как они плыли по реке и какие приключения произошли с ними.   
      
   Август 1924 года начался для Пришвина с неожиданной большой неприятности, которая несколько затормозила его работу. 7 августа он написал в дневнике: «В пятницу 1-го Августа ( 19 Июля) вечером возле деревни Костино меня укусила бешеная кошка, в воскресенье в 11 утра мне сделали 1-й укол и назначили всего 19 уколов (до 21-го) с повторением после двух недель отдыха. Сегодня 5-й укол». Каждый день уколы Пришвин делал в Москве и писал об этом в дневнике. 21 августа, запись в дневнике: «19-й (последний) укол.
     Из дневника Пришвина: «23Августа. «…Когда я говорил кустарю И.С. Романову о тягости крестьянина, то он сказал поговорку:  «Не уешно, так лежно. Я долго думал, как понять эту поговорку. Мне удалось где-то найти её объяснение: «Поменьше поесть, побольше полежать». 22 сентября 1924 года Пришвин пишет в дневнике о своей идее создать музей башмачного дела. Он написал: «Мы собирали образцы колодок, инструментов и товаров по башмачно-кустарному производству и объяснили одному кустарю, что собираем для музея.

      - А  музей для кого? – спросил кустарь.
      - Для вас, башмачников.
       - И для меня? Пустое дело: я сам музей.
       Он был прав: всякий кустарь есть ходячий музей, носящий в себе столько новых переданных ему придумок.
       Мы были на крупнейшей московской обувной фабрике и видели там весь процесс производственных работ на 100 с чем-то машинных операций. Но, верно, и это очень мало, потому что оказалось: разложить Музей до конца не удастся; механическое было одно, ручное – другое, машина не может сделать художественный башмак. Мастера-артисты, немеханизируемые, неподражаемые, называются в о л ч к а м и.

      Взяв себе для исследования как руководящую нить, гипотезу о машине, побеждающей ручной труд, я решительно не знаю, куда мне девать волчков.
      Слышал тоже легенду, будто из Парижа одна дама приехала в Столешников переулок и там у Романова купила себе башмаки, надела их и прямо в грязь без калош и потом с грязными башмаками в Париж. Там, в Париже, она башмаки вычистила и одну пару продала, и как раз окупила дорогу, а другая пара, значит, ей даром досталась».

     В дневнике 9 ноября 1924 года Пришвин пишет, что две недели назад у них в Костине открылась изба-читальня для жителей. Для этого к читальне подведено электричество – поставлен электрический столб. Цитирую часть этой записи: «… в деревне есть читатель, один-два на деревню, и так далеко по всему необъятному пространству можно ехать от деревни к деревне, от читателя к читателю. И этот читатель, настоящий землероб или кустарь, может всё читать, купить книгу или достать у другого настоящую, какую читают все граждане, а не только люди, добывающие хлеб из земли. Читатель, как и писатель, рождается, а масса занимается чтением, если есть досуг. Электрический столб разрешит вопрос о досуге и массовом чтении».
 
     Следующую запись в дневнике, связанную с моим дедом, Пришвин сделал в самом конце 1924 года: «31 Декабря. Сочельник. Новое Рождество… И.С. Романов рассказывал, сколько страданий он пережил в провинции из-за своего писательства, сколько было над ним издевательств, так что, если кто скажет про него «писатель», так «холодеют корни волос и в мозг проходит». Верно, так же и настоящий религиозный человек боится произнести всегда имя своего Бога? (в особенности при учёных людях)».
 
     В начале 1925 года Пришвин, живя в Костине, думает о переезде с в Переславль-Залесский. В марте он собирает свои вещи, архив, пишет срочные письма. Из дневника 23 марта: «…Письма: Горькому, Ремизову, Кожуховой,  Романову, Лёве», 24 марта: «…Письма Горькому, Ремизову, Романову, Кожуховой, Лёве». Меня радует, что Пришвин среди нескольких срочных писем к друзьям отправлял письма и моему деду.
     Пётр Михайлович Пришвин пишет в своих воспоминаниях: «Последние месяцы пребывания в Талдомском районе отец как бы прощался с обжитыми местами наших охот. Последний наш поход был к болоту Воргаш на глухариный ток; рассказ о токе под тем же названием был напечатан». Далее он подробно описывает эту охоту, рассказывает о трудностях, которые они преодолели. В конце рассказа он пишет: «Возвращение с тока было трудным: сильно потеплело и наст не держал, в лесу мы проваливались в глубокий снег – «кашу», а до дома десять вёрст. В пути Лёва далеко отстал, хотя и шёл по нашему следу. И не мудрено: мы пробыли в лесу двенадцать часов и отмахали по тяжёлому пути не менее тридцати вёрст!
     К этому времени папа установил тесную связь с биостанцией юных натуралистов в Сокольниках. Они несколько раз приезжали к отцу в Костино, и он всё сильнее втягивался в записи фенологических наблюдений, составление так называемого им «Календаря природы». Ему очень нравились наблюдения, фиксирующие движения весны не только календарными датами, но характерными изменениями в природе, тесно связанными друг с другом, например: «Первое позеленение лужаек» или «Первое урчание лягушек» и т. п».

     Итогом исследования жизни башмачников стала для Пришвина его поэтическая повесть «Башмаки», изданная в 1925 году. В ней он рассказывает и о моём деде, башмачнике и поэте в первой главе повести «Производственная песня». Цитирую окончание главы: «Слышал я, будто портные поют больше башмачников, но сильно в этом сомневаюсь: больше башмачников петь невозможно. Среди них, наверно, есть много и поэтов. Я знаю одного в деревне Терехово, гусарочника Ивана Романова, - он сочинил, по-моему, недурную производственную песню:
 
                БАШМАЧНИК

                Грязный, мусорный верстак
                Прилепился у оконца.
                Я на липке шью башмак,
                За окном играет солнце.
                За окном весенний запах
                Так и дразнит, так и манит,
                Мнёт хозяин кожу в лапах,
                Осердясь, зубами тянет.
                В пальцах шило, словно вьюн,
                Руки врозь и снова вместе.
                Вот вымешиваю клейстер,
                К верстаку тащу чугун.
                Затягиваю, подшиваю,
                Выворачиваю!
                На колодку надеваю,
                Околачиваю!
                А урезы обрезаю,
                На стали ножом играю.
                Не подрежу, не изгажу,
                Как стекло урез наглажу.
 
       В этой песне всё производство башмачника-выворотника, и что он тянет зубами кожу – совершенно совпадает с рассказом Санчо-Пансо Дон Кихоту об испанских башмачниках, которые и в то время, в 16 веке, тянули кожу зубами. И сейчас, когда в нашей деревне уже электричество, мне стоит только отдёрнуть занавеску окна, присмотреться к работе соседа башмачника, и очень  скоро я увижу, как при электричестве он тянет кожу зубами».
         По многим тропинкам Талдомской земли прошагал  Михаил Михайлович Пришвин вместе с моим дедом Иваном Сергеевичем Романовым. они преодолевали заросшие леса и топкие болота. По некоторым из тех тропинок я прошёл в летний день 2008 года с московскими туристами под руководством путешественника и писателя Сергея Владимировича Довженко. Мы совершили двадцатипятикилометровый поход от Талдома, до Терехова – родной деревни моего деда и моей мамы. 2 сентября 2008 года в ногинской газете «Богородские вести» об этом походе напечатана моя статья «Талдомскими тропинками Пришвина». В 1925 году Пришвин уехал из Талдомского района, навсегда покинул «Журавлиную родину», как впоследствии он назвал эти места. В своих воспоминаниях мой дедушка пишет: «…Михаил Михайлович исчез из нашего района. Очутился он на Ботике, около Переславля-Залесского. В ответ на моё письмо Михаил Михайлович писал 10 февраля 1926 года:

        «Квартира у меня роскошная, природа самая желанная. Все мы здоровы. Пишу роман. Скоро выйдет книжка моя «Родники Берендея», подобная «Башмакам», но более художественная. «Башмаки» имели успех. Что же больше? Я жизнью доволен.
         Ужасно жаль, что я не жил в вашем краю в более лучших условиях: у меня осталось очень горькое воспоминание от Костина… Напишите о родне. А Ефросинья Павловна Вас всё как родного вспоминает, как получилось письмо, так и ахнула…
        Жду от Вас нового письма, раз объявились, надо писать. Крепко жму Вашу гусарочную руку». «Гусарики» это детская обувь, которую среди прочей обуви шил мой дед.
        Пришвин уехал из Талдомского края, но переписка у него с моим дедом продолжалась и окончилась только в 1940 году.
       В начале весны 1925 года Пришвин уже жил на новом месте. 1 апреля он написал в дневнике: « [Переславль-Залесский] Сегодня в 5 утра приехал в Переславль».
 
      В талдомской газете «Заря» за 8 октября 2003 года опубликованы статьи в честь 115- летия моего деда, поэта Ивана Сергеевича Романова и его фотография около дома Михаила Пришвина в деревне Костине , когда он выступал на открытии мемориальной доски писателю в конце пятидесятых годов 20 века. Дата в газете указана неточно, думаю, что это событие состоялось летом 1958 года. Уже давно дом Пришвина в Костине, к сожалению, сгорел. В настоящее время деревня Костино является окраиной города Талдома.

     В конце книги «М. М. Пришвин. Дневники 1923 -  1925» приведены комментарии Я. З. Гришиной и Н. Г. Полтавцевой.  Цитата из этих комментариев: «С любовью в дневнике этих лет связывается музыка, мелодия («Ряд женщин, вышедших из музыкальной мелодии»), символистская категория (Вагнер, Ницше, Блок), оказавшаяся органичной для Пришвина до конца жизни. Природа художественного творчества связана у Пришвина с музыкальным качеством мира: ритм, звук, тишина, молчание как среда, в которой таится звук, музыка постоянно присутствует в художественных произведениях и дневниках писателя…».

       Заканчивая текст о жизни и творчестве писателя Михаила Михайловича Пришвина на бесконечно дорогой для меня Журавлиной родине, я хочу кратко рассказать об истории этого края. Места здесь уникальные, чудесные. Миллион лет назад на эти земли, богатые субтропическими растениями и теплолюбивыми животными, с севера начал сползать громадный, толщиной 4 километра, ледник. Наступило сильное похолодание. Ледник сильно изрыл землю, погибли растения и животные. На месте тающего ледника остались озёра, которые зарастали, превращались в болота. Первые люди появились в этих местах 7 – 8  тысяч лет назад. Здесь жили разные племена. Вблизи деревни Сущёво найдены неолитические стоянки, которые существовали здесь 3 – 4  тысячи лет подряд. Балты, пришедшие сюда из Прибалтики, в начале нашей эры, принесли пашенное земледелие. «Дубна» - балтийское название, означающее низкое место, ложбину. Около тысячи лет назад в этих местах поселилось славянское племя кривичи. В России в 18 веке проведено Генеральное межевание и составлена карта этого края. В 19 веке в России происходила массовая вырубка лесов, пострадал и этот чудесный болотистый уголок, погибли уникальные растения и животные.

       Но всё же в конце 19 века этот край сохранил во многом свою сказочную природу. Впервые край изучил и сделал ботаническое  описание местности известный русский учёный-болотовед Александр Фёдорович Флёров. В 1898 году он составил подробную карту местности, а о своём путешествии он написал книгу.
       После Флёрова край продолжали изучать другие учёные. Разведывались торфяные запасы Дубненской низины. Ещё до Октябрьской революции началось наступление на болота с целью добычи торфа. Наступила эпоха осушения болот, а это приводило к нарушению экологического равновесия в природе и вследствие этого к гибели флоры и фауны. Человек тем самым в конечном счёте получал для своей жизни не пользу, а вред. В начале 20-х годов двадцатого века здесь была сосредоточена в большом количестве техника и созданный специально мощный плавучий экскаватор.
      Пришвин в то время задумал написать роман о жизни инженера-торфмейстера Алпатова. Он должен был спустить в этих местах одно из озёр-болот. Но задуманный роман Пришвин не написал: он познакомился с планом осушения болот и понял, к чему могло привести осуществление этого плана. Алпатов должен был спустить озеро Заболотское, через которое протекает короткая река Сулать, впадающая в Дубну. На дне этого озера в то время жила уникальная доледниковая водоросль кладофора. Эта зелёная  водоросль имела шарообразную форму. Пришвин называл кладофору маленьким зелёным сердцем края. Писатель стал протестовать против осушения болот, его новый роман не удался. Появилась повесть «Журавлиная родина» только в 1929 году. Но в начале 20-х уже работала мощная  техника, экскаватор уничтожал всё живое на берегах Дубны и Заболотское озеро площадью несколько квадратных километров с чудесной реликтовой кладофорой могло исчезнуть. Михаил Пришвин развернул кампанию по сохранению озера, опубликовал тревожную статью, привлёк учёных. Озеро удалось спасти, хотя частично и было затронуто, его уровень сильно понизился, работы были приостановлены. Но кладофора со временем погибла. Осушение болот продолжалось в других местах области до начала Великой отечественной войны. После лесных пожаров 2010 года, вызванных горением заброшенных торфяников, была разработана и осуществлена программа их обводнения.

        Заказник «Журавлиная родина» в Талдомском район был организован в 1979 году. Его площадь составила 11000 гектаров или 110 квадратных километров. В настоящее время там проводится большая научная, природоохранная, экопросветительская и экскурсионная работа. В 2020 году закончено проектирование Областного государственного природного парка «Журавлиный край» на территории Талдомского и Сергиево-Посадского районов, площадь которого составит более 100 тысяч гектаров или более тысячи квадратных километров.
   
       Михаил Михайлович Пришвин навсегда покинул Талдомский край, - «Журавлиную родину», но он оставил после себя, тоже навсегда, чудесное, поэтическое, описание этого, хранящего много сказочных тайн, края. «Журавлиная родина» остаётся с нами, останется и ещё много столетий, а может и тысячелетий на Земле, и всё время в Талдомский край, на «поймо», будут прилетать журавли и образовывать семьи. Жизнь продолжается вечно…

                Валерий Иванов. Ногинск. 12. 01. 2021 г.   
         
ЧИТАЯ ДНЕВНИКИ М.М.ПРИШВИНА

          Замечательный русский писатель Михаил Михайлович Пришвин на протяжении пятидесяти лет вёл дневник. В начале 20 века он начал записывать в тетрадки свои впечатления от происходящих событий, где он пытался понять их смысл. Дневники он вёл ежедневно до последнего дня своей жизни, это своеобразная летопись времени, в которое он жил. Михаил Михайлович особенно любил записывать свои впечатления ранним утром.

«Заутренний час» Пришвин прославляет как время величайшего гармонического настроя человека в унисон со всей природой. О своих дневниках Михаил Михайлович писал: «Никакие сокровища на свете не могли бы возместить мне эту кладовую записанных слов и переживаний, хотя я из неё очень мало беру для своих рассказов. И не раз я очень многим рисковал, чтобы только спасти мои тетрадки». Например, в 1909г он вынес чемодан со своими тетрадками из горящего дома, не успев схватить другой чемодан с деньгами и бельём.

        Одну из главных идей Пришвина можно передать его словами: «Страданье» - не характерно для времени, я с этим покончил…пусть страдания, а я буду вестником радости». Дневники – это огромное наследие М.М.Пришвина, но записи он вёл везде, иногда в записных книжках, находясь в дороге. Впервые систематизировать и опубликовать ежедневные записи писателя взялась его жена – Валерия Дмитриевна Пришвина. Она проделала огромную работу в архиве Михаила Михайловича. После её смерти в 1980 г. архив перешёл к директору дома-музея М.М.Пришвина в Дунине под Москвой Лилии Александровне Рязановой. Она вместе с журналистом Яной Зиновьевной Гришиной стала готовить тексты дневников. Работа эта очень кропотливая и напряжённая. И, наконец в 1991г. выходит 1-й том дневников Пришвина, охватывающий 1914 – 1917 годы. Книги с дневниками М.М.Пришвина с тех пор стали издаваться регулярно. Вышла в 2006 г. уже седьмая книга дневников, это 1930 -1931 годы. Вышли и ранние дневники писателя, начиная с 1905 г., а также дополнения к дневникам 1914 – 1917 годов.

        Все эти книги есть в доме-музее М.М.Пришвина в Дунине под Звенигородом. В мае намечается там круглый стол, желающие посетить музей могут туда приехать и приобрести книги. Особенно меня заинтересовали дневники М.М.Пришвина, охватывающие 1923 – 1925 годы. В это время Михаил Михайлович жил в Талдомском районе Московской области, где собирал материал для своих книг и встречался с местными жителями. Там он и познакомился с моим дедом Иваном Сергеевичем Романовым, местным башмачником и поэтом. В своём рассказе «Башмаки» Пришвин пишет о нём и приводит его производственную песню «Башмачник». Много раз встречался мой дед с этим писателем, много тропинок исходили они вместе. В дневниках 1923 – 1925 годов Михаил Михайлович 8 раз упоминает о моём деде. На нахзаце книги помещена фотография: М.М.Пришвин среди башмачников в деревне под Талдомом. На фотографии радом с Пришвиным сидит мой дед. Он был башмачником-художником. Таких людей, артистов обувного дела, называли «волчками». И вот что, например, написал М.М.Пришвин 22 сентября 1924 г. в своём дневнике о моём деде: «Слышал я тоже легенду, будто из Парижа одна дама приезжала в Столешников переулок и там у Романова купила себе башмаки, надела их и прямо в грязь без калош и потом с грязными башмаками в Париж. Там, в Париже, она башмаки вычистила и одну пару продала и как раз окупила дорогу, а другая пара, значит, ей даром досталась». Кроме стихотворений, мой дед писал ещё очерки, всё это печаталось в местной газете и журнале. 31 декабря 1924 г.
 
Пришвин записывает в своём дневнике: «И.С.Романов рассказывал, сколько страданий он пережил в провинции из-за своего писательства, сколько было над ним издевательств, так что, если кто скажет про него «писатель», так «холодеют корни волос и в мозг проходит». Верно, так же и настоящий религиозный человек боится произнести всегда имя своего Бога (в особенности при учёных людях)? Читаю дневники М.М.Пришвина и как будто вместе с ним переживаю события тех лет. Много интересного в них написано о встречах Михаила Михайловича с другими писателями, интересными людьми. Меня восхищает глубина философских рассуждений этого писателя, понять которые порой бывает трудно. Но я читаю это вновь и вновь и что-то непонятное постепенно проясняется. Самое интересное то, что Пришвин, как ребёнок, видел необычное в обычном. И об ускользающих от многих из нас явлениях он и писал в своих дневниках и произведениях.
 
Удивительную возможность выявления в природном ландшафте скрытого, таящегося в нём образа давала и фотография, чем писатель занимался до конца жизни.
       … Но вернёмся к дневникам М.М.Пришвина. Меня очень интересовали встречи Михаила Михайловича с другими писателями. В конце каждой книги дневников напечатан указатель имён, упоминаемых писателем в дневниках. В одной из книг нахожу: «Пильняк Борис Андреевич (наст. фамилия Вогау, 1894 – 1937). Так это же наш земляк, известный писатель! Читаю всё, что писал Пришвин о Пильняке в этой книге, но и в других книгах, в другие годы Пришвин встречался с Пильняком, состоял в переписке. Непростые взаимоотношения были у этих писателей, много было у них противоречий и разногласий. 9 августа 1922 года М.М.Пришвин пишет в дневнике: «Читаю Пильняка. Это не быт революции, а картинки, связанные литерприёмом, взятым напрокат у Андрея Белого. Автор не смеет стать лицом к лицу к факту революции и, описывая гадость, ссылается на великие революции»… Б.Пильняк в 1929 г. подвергся политической травле. Он возглавлял Всероссийский Союз писателей, вынужден был написать заявление о выходе из Союза. Ему разрешили выехать в США для написания нового романа о созидаемой истории нашей страны. В январе 1931г. Пильняк выехал в США, но вернулся обратно. И в 1937г. он был арестован, а в 1938г. расстрелян. Предполагается, что Пришвин мало знал о травле Пильняка.

        В этом году М.М.Пришвину исполнилось бы 135 лет и 27 – 29 февраля в родном городе писателя состоялись пришвинские чтения. Там проводилась Всероссийская научная конференция под названием: «Михаил Пришвин: диалоги с эпохой». Проходила она в Елецком государственном университете им. Н.А.Бунина. Кроме уже упомянутых мной Л.А.Рязановой и Я.З.Гришиной, на ней побывал и наш недавний гость Сергей Владимирович Довженко. После окончания конференции Довженко приезжал ко мне, подарил напечатанную программу и большое количество фотографий. Он рассказал о том, как проходила эта конференция. 27 февраля была экскурсия по городу «Елец пришвинский». 28 февраля были пленарное заседание и секционные заседания, где выступали известные учёные-пришвиноведы. Среди них было много профессоров, докторов и кандидатов филологических наук, внучка М.М.Пришвина Наталья Петровна Бирюкова. .. Например, профессор, доктор филологических наук из Нижнего Новгорода М.П.Шустов свой доклад назвал «Дневники М.Пришвина как разновидность художественного творчества». А доктор филологических наук, профессор из Санкт-Петербурга Кира Дмитриевна Гордович назвала свой доклад «Совместные дневники как жанровый феномен. (М.М. и В.Д.Пришвины и М.А. и Е.С. Булгаковы)». Итоги выступлений были подведены 29 февраля на круглом столе, главной темой которого было то, что Пришвин только рождается, открывать его и знакомиться с ним предстоит ещё не одно столетие.

          Особенно было подчёркнуто, что М.М.Пришвин писатель первого ряда, в котором находятся самые великие писатели России. А такие ещё очень загадочные романы как «Кащеева цепь» и «Осударева дорога» нужно отнести к одним из самых значительных наших художественных произведений.
           Талант по Пришвину – это способность себя ограничить и выделить в окружающем мире сродное себе, чтобы люди этим пользовались. Ещё одно высказывание М.М.Пришвина. 6 августа 1930 г. он записывает в своём дневнике: «Хитрость есть низшая  степень ума, и самая высшая степень глупости». Интересно, как отнесутся к этому высказыванию наши современники?

          Читая дневники Пришвина, изучаешь историю нашей страны, они заставляют о многом задуматься, есть в них немало и непонятного. Например, после встречи с моим дедом 23 августа 1924 года Михаил Михайлович записал: «Когда я говорил кустарю И.С.Романову о тягости крестьянина, то он сказал поговорку: «Не уешно, так лежно». Что это значит, я не знаю. Может быть, кто-то из читателей расшифрует его слова, я был бы ему очень благодарен.
           Читайте мудрые мысли этого писателя, они полезны для каждого из нас.

 Валерий Иванов г. Ногинск.        Газета «Богородские вести» 27 марта 2008 г.   
    Читая дневники М.М.Пришвина. Продолжение.

    Первая часть моей статьи о дневниках писателя Михаила Михайловича Пришвина опубликована в ногинской газете «Богородские вести» 27 марта 2008 года. Она написана в связи с его юбилеем. С тех пор прошло много лет… Тогда дневники Пришвина не были полностью изданы, но с рукописями писателя продолжали  активно работать научные сотрудники Дома-музея М.М.Пришвина в Дунине, постоянно издавались и поступали в продажу новые тома его дневников. Вношу поправки к моей той опубликованной статье. Там написано, что в дневниках 1923 – 1925 годов Михаил Михайлович 8 раз упоминал о моём деде – талдомском башмачнике, поэте Ивне Сергеевиче Романове. Но таких упоминаний о нём  девять.  6 мая 1923 года Пришвин пишет в дневнике: «Обещался провести лекцию по краеведению». В комментарии к этому тому Яны Зиновьевны  Гришиной написано: «В 1923 – 1925 гг. Пришвин активно участвует в краеведческой работе. Талдомский башмачник И. Романов в своих воспоминаниях пишет: «Михаил Михайлович расшевелил, всколыхнул общественность нашего кустарного городка. Под его влиянием создалось и начало энергично работать общество краеведения, по его инициативе начался сбор материалов для краеведческого журнала «Башмачная страна».
 
Воспоминание называется «Незабываемое прошлое» ( М. «Советский писатель». 1991г.). Ещё одна поправка к моей статье. В ней написано, что на фотографии, помещённой на нахзаце книги дневников, рядом с Пришвиным сидит мой дед. Это неправильно. На фотографии он в первом ряду крайний справа.. В книге «Иван Сергеевич Романов. Влюблённый в солнце» в разделе «Проза» помещены воспоминания моего деда «Мои встречи с М.М.Пришвиным», взятые из талдомских газет «Коллективный труд» за 1957, 1958, 1962 годы и талдомской газеты «Заря» за 2003 год,№80 (8 октября). Это наиболее полные воспоминания моего деда о его встречах с Пришвиным. В конце их мой дед Иван Сергеевич Романов написал в 1957 году: «Здесь приводится мною только то, что особенно ярко запечатлелось в памяти, что оставило неизгладимый след в моей душе. Я счастлив тем, что на своём жизненном пути встретился с таким чудесным человеком и замечательным писателем, как Михаил Михайлович Пришвин.

       Вдова покойного писателя бережно хранит богатый архив, в котором запечатлены проникновенные мысли этого пламенного патриота. Валерия Дмитриевна Пришвина говорит, что в последние годы жизни Михаил Михайлович стал как-то ещё глубже и тоньше чувствовать природу, его последние вещи стали ещё более изящными и одухотворёнными…
   Михаил Михайлович Пришвин ушёл из жизни полный надежд и творческих замыслов».
   
     В моей большой домашней библиотеке дневники Пришвина стоят на самом видном месте, В 2017 году вышел последний – восемнадцатый том этого уникального, драгоценного издания. Том охватывает 1952 – 1954 годы. А все дневники ярко описывают ежедневные события первой половины двадцатого века, пропущенные через душу писателя, мыслителя, философа, глубоко любящего свою родину и людей. Да, слово «любовь» пронизывает все дневники Пришвина, оно для него главное слово, а любовью наполнена вся его жизнь. Это не только любовь к родине, к родной природе, но и стремление найти добрый отклик в душе человека, найти в нём друга, полюбить его. Мой дед, талдомский поэт Иван Сергеевич Романов, подружившийся с Пришвиным в 1923 году, через год после приезда писателя в Талдомский район. В 1925 году Пришвин уехал из Талдомского района, навсегда покинул «Журавлиную родину», как впоследствии он назвал эти места.
 
        Пришвин уехал из Талдомского края, но переписка у него с моим дедом продолжалась и окончилась только в 1940 году. Я не знаю почему она прекратилась. Помню только, что через много лет после смерти дедушки, мама рассказывала мне об одном его письме Пришвину, написанном в 1940 году и об ответе на него Михаила Михайловича. В этом письме дедушка спрашивал Пришвина о причинах его развода с женой Ефросиньей Павловной Смогалёвой. В ответ Михаил Михайлович предложил деду читать его поэму «Фацелия». Надо понять, каким образом «Фацелия» связана с резкой переменой в судьбе Михаила Михайловича. Когда Пришвин жил в Талдомском крае, он много раз приглашал моего дедушку в гости. Они  встречались не раз семьями и дед хорошо относился к его жене. Пришвин женился на Ефросинье Павловне в 1903 году, а в 1906 и в 1909 году у них родились сыновья Лев и Пётр. Женитьбе Михаила Михайловича предшествовала его неудавшаяся любовь к Варваре Петровне Измалковой, встретившейся ему в Париже в 1902 год. Сложившиеся обстоятельства не позволили Пришвину быть вместе со своей любимой Варей. Душевная боль, невесёлые мысли заставили его искать выход из этого состояния. Пришвин решает уехать подальше, чтобы смягчить страдания, забыться на природе.
 
        Но душевная боль продолжалась и Михаил Михайлович в 1903 году» сходится с хорошей женщиной-крестьянкой. Первые годы совместной жизни всё у них было хорошо, но с каждым новым годом Пришвин понимал, что Ефросинья Павловна не тот любимый человек, которого он искал. Постепенно она превратилась, как Пришвин писал в дневниках, в «злейшую Ксантиппу». Но прежде, чем продолжить эту тему, я хочу рассказать о происшедшей со мной в 2016 году интересной истории, связанной с моей поездкой  в Дом-музей М.М.Пришвина в Дунине, где я был уже раз девять до этой поездки. История эта требует подробного описания, поэтому привожу её полностью по тексту газеты:

     «В Интернете я случайно обнаружил публикацию знаменитого музыканта и просветителя Михаила Казиника: он восхищался личностью своего преподавателя в консерватории Бориса Яковлевича Магалифа. О нём написано в большой статье Владимира Лившица, которая называется «Он и в жизни был Актёром Актёрычем». В первой части статьи описывается трагическая судьба Бориса Яковлевича, который в 1937 году был репрессирован и расстрелян. Отца звали Яков Мареевич Магалиф, он спас все вещи Пришвина при переезде его из Ельца в Москву в 1920 году.

        Яков Магалиф в то время работал бухгалтером РОСТА (Российского телеграфного агентства). На узловой железнодорожной станции около Орла матросы из заградительного отряда отобрали у Пришвина тюки с вещами, рукописями и книгами. Пришвин бросился к начальнику отряда, тот пригрозил ему арестом, но вслед за Пришвиным к начальнику вошёл человек и сказал: «Немедленно верните этому гражданину вещи». В ответ на требование тот спросил: «Кто ты есть, что можешь мне приказывать?». «Я Магалиф», - тихо и внятно ответил человек. Матрос извинился, и вещи Пришвину вернули. Пришвин спросил у своего спасителя, что за мощное учреждение этот Магалиф и почему упоминание о нём так ошеломляюще действует на заградительные отряды?. Человек ответил, что это не учреждение, а его фамилия, и она иногда помогает. Видимо, командир заградительного отряда подумал, что МАГАЛИФ – это сокращённое название какой-то важной организации.
 
       Яков Мареевич Магалиф был классный специалист, и его быстро повышали по службе, в 1926 году назначили управляющим делами и атташе советского посольства в Берлине, а в 1937 году был обвинён в шпионаже. Пришвин об этом человеке в дневниках не пишет, а вспоминает какого-то Магалифа, брату которого он помог. В указателе фамилий дневника Пришвина 1920 года написано: «Магалиф Борис Исаевич (род 1863?...). Но это уже какой-то другой Магалиф. Ответы на неожиданно возникшие вопросы, связанные с таинственными Магалифами, я надеялся получить в Дунине».

       Поездка в Дунино состоялась 25 августа 2016 года. О ней я подробно рассказал в цитируемой статье. Но узнать что-то о Магалифе в Дунине мне не удалось. Цитирую мою статью: «На мой вопрос о Магалифе в музее не ответили, посоветовали обратиться к публикатору дневников Пришвина Яне Зиновьевне Гришиной. Её в тот день в музее не было, и я позвонил ей по приезде домой». И последняя цитата из этой моей статьи: «На другой день я позвонил в Москву Гришиной и спросил её о Магалифе. Яна Зиновьевна сказала, что недавно в Дунино из США приезжал внук Якова Мареевича  Магалифа – композитор Евгений Магалиф, который рассказал историю своей многочисленной семьи. Оказалось, что Борис Исаевич Магалиф указан в дневнике 1920 года ошибочно и скоро в продаже появится новое издание с исправленной ошибкой и комментариями Гришиной. Яков Мареевич  Магалиф спас только одно ружьё Пришвина, а тюки с дневниками, одеждой и посудой Пришвин благополучно довёз, написав на них слово «фольклор». Эту историю Пришвин описал в 1928 году в рассказе «Охота за счастьем».

        Но вернёмся к предыдущей теме. В чём тайна Фацелии? Ответ на этот вопрос я продолжаю искать до сих пор. Первый рассказ об этом таинственном, волшебном цветке я нашёл в дневнике Пришвина за 1 Марта 1916 года. Рассказ так и называется - «Фацелия». Привожу его с небольшими сокращениями: «Ехали мы с агрономом Зубрилиным осматривать клевера в Волоколамском уезде. Агроном Зубрилин, толстый и на вид жизнерадостный человек восхищённо показывал мне клевера – цветущие, душистые…

… И вдруг среди красного клевера показалось небольшое лиловое поле фацелии – медоносной травы. Странный цвет в наших полях… (пчеловоды… липовый сад).
     Неожиданно спросил меня Зубрилин: «Сколько вам лет?». Я сказал. И он продолжает:  «Теперь уже кончено: о н а…»
      И вдруг    зарыдал.   Мы остановили лошадей.   Он всё продолжал рыдать. Сбегал кучер за водой. Он выпил, оправился и стал говорить о какой-то сенокосилке новой конструкции.
      Так это и кончилось, и прошло,  и тайна этого толстого семейного человека, который хорошо устроился, чуть-чуть приворовывал, исчезла и осталась на лиловом поле фацелии среди душистых клеверов с их сладким запахом».

      О Фацелии –своей мечте, Пришвин по-настоящему вспомнил в 1940 году, когда впервые опубликовал поэму с таким названием. В этой лирико-философской поэме писатель путём ассоциативного мышления, глубокой связи переживаний своей души с природными явлениями говорит о любви, о счастье, радости, творчестве. Вспышка первой любви в душе Пришвина привела его к активному поиску себя, к творчеству: в природе он стал видеть то, что никогда не замечал. Увиденные им таинственные, удивительные картины он сразу же фиксировал в своём сознании, переносил на бумагу и на фотоплёнку. «Фацелия» - настоящая симфоническая поэма. Читая вслух каждую её миниатюру, я слышу чудесную музыку души Пришвина и она наполняет мою душу. Поэтический образ каждого слова настолько сильный, что он затрагивает своей красотой целиком моё сознание и остаётся со мной навсегда. В миниатюре «Фацелии» «Эолова арфа», читая её, внутри себя я чувствую, слышу чудесную, музыку этого божественного инструмента. Струны эоловой арфы, названной в честь повелителя ветров Эола, звучат от воздействия струй ветра. Привожу полностью эту миниатюру: «Повислые под кручей частые длинные корни деревьев теперь под тёмными сводами берега превратились в сосульки и, нарастая больше и больше, достигли воды. И когда ветерок, даже самый ласковый весенний, волновал воду и маленькие волны достигали под кручей концов сосулек, то волновали их, они качались, стуча друг о друга, звенели, и этот звук был первый звук весны, эолова арфа». Волшебную музыку эоловой арфы я слышал 21 октября 2006 года, когда был на экскурсии в Пятигорске. Эолова арфа установлена там на горе, на крыше – куполе  старинной с колоннами беседки.
 
       Читая дневники Пришвина за 1940 год, день за днём, можно проследить, какие мысли были в его душе, когда он решил окончательно прекратить связь с женой – развестись с Ефросиньей Павловной. Постепенно становится понятно, что Фацелия, которую искал Михаил Михайлович всю жизнь, это Валерия Дмитриевна Лебедева, с которой впервые он встретился 16 января 1940 года. Её рекомендовали Пришвину как журналиста, способную ему помочь привести в порядок его архивы, многочисленные дневниковые записи на протяжении тридцати пяти лет. В судьбе Валерии Дмитриевны было много тяжёлых событий: её отец был арестован, оклеветан и расстрелян, такая же участь выпала на долю её любимого человека, а сама она два раза незаконно отбывала наказания в ссылках, в лагерях.

       25 Января 1940 года Пришвин записывает в своём дневнике: «…Валерия Дмитриевна Лебедева. Я ей признался в чувстве своём, которого страшусь, прямо спросил:
      - А если влюблюсь?
      И она мне спокойно ответила: - Всё зависит от формы выражения и от того человека, к которому это чувство направлено, человек должен быть умный. …Мы с ней пробеседовали без умолку с 4 ч. до 11 в.    Валерия Дмитриевна быстро включилась в работу с рукописями, записными книжками,  дневниками Пришвина.  21 февраля 1940 года Михаил Михайлович записал в своём дневнике: «…Валерия открыла в дневниках нового Пришвина. Это произошло так  неожиданно. Она остановила трещотку машинки и вдруг сказала:
     - А вы, оказывается, вовсе не такой глупый, как я думала.    И принялась читать, и я дивился, узнавал в её словах нового писателя.
     Как же это странно, что я не зная её, а только обращаясь к неведомому другу, писал её мыслями, её словами, её чувствами. Как будто оба мы, настрадавшиеся в напрасном ожидании друг друга до последней степени напряжения, встретились…».

      Через три дня после этого, 24 февраля, Пришвин написал в дневнике: «…Настоящим писателем я стал впервые, потому что я впервые узнал, для чего я писал. И может быть в этом я единственный: все другие писатели отдают себя и ничего не получают кроме глупой славы. Я же своим писанием, своей песней привлекал к себе не славу, а любовь (человека). Таких счастливых писателей никогда не было на свете. Никто из них в мои годы не мог воскликнуть от чистого сердца, от радости переполняющей душу: Люблю и да будет воля Твоя…».

      Прошло немногим более месяца со дня знакомства Пришвина с Валерией Дмитриевной. С каждым днем он всё более убеждался, что нашёл настоящую любовь – свою Фацелию. На протяжении последних дней он работал интенсивно над задуманным произведением «Фацелия».
     1 марта 1940 года Пришвин написал в дневнике: «Написал для серии «Фацелия» рассказ «Любовь», может быть самое замечательное из всего, что я написал…». День за днём в дневниках писателя появляются записанные им нелёгкие мысли, душевные переживания в связи с возникшей у него настоящей любовью. Тяжело ему было объясняться со своей семьёй.

    30 марта 1940 года в своём дневнике Пришвин написал: «Сегодня Ляля наконец-то поверила в меня и написала мне об этом, что поверила, и на этом основании предлагает теперь строить дом для нашей брачной жизни. «Прими же теперь, - пишет она, - мою веру, как раньше принял любовь, и с этого дня я считаю себя твоей женой». Так что на моё предложение брачного договора она ответила согласием через десять дней…». Дальше он пишет: «…Она не могла полюбить никого после Олега, потому что не находила никого себе равного. Только меня она познала, как равного, и полюбила «навсегда и до конца». Основа любви нашей – равенство». Вскоре, 1 апреля, появилась такая запись в дневнике Михаила Михайловича: «…Весь этот последний период нашего замечательного и быстрого романа будет называться Война за Валерию…». Пришвин пишет в дневнике, что за свои чувства, любовь ему приходится сражаться как на войне. Дневник за 5 апреля 1940 года начинается так: «Загорск. Складываю вещи, налаживаю машину, увожу «Жень-шень», покидаю Загорск, семью, быть может, навсегда…». А на следующий день он написал:

 «… В 4 д. приехал на «Мазае» в Москву. Завтра узнать в ЗАГСе технику развода и сроки выполнения, после того командировать П.А. в Талдом добыть удостоверение о браке 1923 или 1924 г…». Эта запись объяснила мне, что Пришвин с Ефросиньей Павловной свой брак на протяжении двадцати лет не регистрировали. Мне приятно, что регистрация брака произошла как раз в талдомский период жизни Михаила Михайловича. Видимо, какие-то обстоятельства помешали официально зарегистрироваться до тех пор. В дневниках за апрель май 1940 года часто встречаются слова: «Борьба за Валерию», «испытание любовью». 5 мая он записывает: «Утром сходили в ЗАГС, и я подал заявление о разводе…». Этот ЗАГС был в Москве.

      Потрясением для меня было то, что в начале августа 2020 года нашёл в интернете запись голоса Михаила Михайловича Пришвина. Я слушал неспешный рассказ писателя и испытывал необыкновенную радость в душе. Мне казалось, что Пришвин сидит у меня дома и рассказывает мне, для меня, чудесную, удивительную историю из своей жизни. Рассказ называется «Мои тетрадки». И ещё одну запись голоса Пришвина я нашёл в интернете. Она называется «Из дневниковых записок «Лесная капель» - «Старый гриб». Пришвин Михаил. Читает автор». В дневнике за 29 ноября 1940 года Пришвин написал: «…В 7 ; выступал по радио с новым рассказом «Мои тетрадки», «Лада» и «Гость». Успех полный и такое чувство, будто или помылся, или побрился хорошо выправленной бритвой…». В интернете я нашёл и кинокадры: документальный фильм о Михаиле Пришвине «Я встаю в предрассветный час». в его кабинете за печатанием текста на машинке и на природе с ружьём и собаками. Фильм выпущен в 1973 году, к 100-летию со дня рождения Пришвина. Ещё в интернете есть фильм «Пришвин кинохроника». Он снят в дни 75-летия писателя. Там среди прочих кинокадров с Пришвиным показано его торжественное  юбилейное чествование. Образ писателя при просмотре фильмов ожил перед моими глазами.

    В дневниках Пришвин очень много пишет о поэзии. Очень глубоко, философски мыслит этот удивительный писатель. Например, 14 декабря 1940 года Пришвин написал: «…Лучшее средство уничтожить поэзию – это заставить поэтов писать непосредственно на пользу государства, потому что существо поэзии направлено к спасению личности человека, а не типа его, рода, всяких групп, государств. Вот откуда и происходит вечная борьба поэта и лейтенанта…». На мой взгляд это точная характеристика настоящей поэзии, не лицемерно-угодливой, а отражающей состояние души человека. Ещё его запись в годы войны, 12 апреля 1943 года: «…Поэты, пойте во время войны о цветах и любви: люди будут знать, за что они умирают…».

     Дневники Пришвина начиная со дня знакомства его с Валерией Дмитриевной 16 января 1940 года и до последнего дня жизни писателя 16 января 1954 года – уникальный, интереснейший роман о их любви.
     О своей любви к родному языку, к Слову, очень хорошо Пришвин рассказал в дневнике за 23 января 1953 года: «…Многие меня спрашивают:
     - Как вы научились хорошо писать на родном языке?...
      - Тому, о чём вы спрашиваете, научиться нельзя: тут дело не в выучке, даже не в мастерстве, а скажу: в поведении. Дело было не в том, чтобы научиться, а в том, чтобы встретить свой родной язык  как друга, нужно было искать этой встречи… Не в мастерстве моя заслуга, а в поведении, в том, как страстно, как жадно метался я по родной земле в поисках друга, и когда нашёл его, то этот друг, оказалось, и был мой родной язык….».
    Михаил Михайлович Пришвин в своих дневниках ссылается на многих известных деятелей науки, культуры прошлого и своих современников.  Мне интересно читать эти его записи и использовать на своих встречах в Ногинском клубе любителей классической музыки и поэзии «Звучание». Готовясь к юбилеям Фёдора Ивановича Шаляпина, Осипа Эмильевича Мандельштама, Сергея Антоновича Клычкова, Ивана Сергеевича Романова, Марии Вениаминовны Юдиной и других поэтов, композиторов и музыкантов, я использовал дневниковые записи Пришвина.  Буду черпать и дальше мысли Пришвина из его записей в дневниках для углубления своих знаний и проведения занятий и встреч.

       Музыку Пришвин полюбил ещё в детстве. Валерия Дмитриевна Пришвина в своей книге «Путь к слову» рассказывает о периоде жизни Михаил Михайловича начиная с его рождения и заканчивая  годами Первой мировой войны. Она пишет в главе «Студенческие годы»: «В 1900 году Михаил Пришвин отправляется в Европу с твёрдой верой в высшее назначение западной культуры».  Далее Пришвина пишет: «В Германии тех лет студенту предоставлялась в начале обучения большая свобода в выборе лекций и факультетов, даже университетов в разных городах: так близко были они расположены друг от друга в маленькой стране. Пришвин не сразу определил свою специальность. Поначалу зимой полгода он учился в Берлине на биологическом отделении. Летом отправился в Иенский университет. Здесь открыла ему свои двери зелёная Германия, и он увидал поэтическое лицо суровой, как вначале показалось, страны.

        Тюрингские горы… Вартбург и зал Миннезингеров… Оживало овеянное фиолетовой дымкой таинственное средневековье. Впервые зазвучала для него музыка Вагнера. Михаил захвачен Вагнером, бывает на концертах знаменитого дирижёра Никиша несчётное количество раз. И песнь Вольфрама о вечерней звезде, и бунт Тангейзера за любовь на горе Венеры – всё это скоро войдёт в жизнь и реальные переживания молодого человека – будущего художника. На старости лет он запишет в дневнике: «В консерватории… Тридцать лет не слышанный Тангейзер открыл мне широкие горизонты жизни и в то же время, я, русский Михаил, был у себя. Как будто я сам шёл с пилигримами и бунтовал за радость жизни на горе Венеры. Так что выходило ясно как день: я недаром отдал юность свою Вагнеру».

       Тангейзер – символ душевного разлада, вековечной раздвоенности между чувственным миром и миром нравственного долга и высоких помыслов. И понятно, почему он стал столь значительным для Михаила. Ведь и перед ним стояла та же тема: соединить своё личное «хочется» с необходимым «надо», слить в единство в распадавшуюся на «плоть» и «дух» жизнь.  Творчество Вагнера, философское и эстетическое, созвучно было его личному поиску своего пути и тем революционно-общественным идеям, которыми жил Пришвин в юности». Через всю жизнь пронёс Пришвин любовь к музыке. Он её понимал глубоко и можно сказать, что его творчество это музыка, услышанная им в природе и переданная нам в его сочинениях. 9 октября 1928 года Пришвин написал в своём дневнике очень большой текст, в котором я нашёл его интересное рассуждение о творчестве и музыке: «… На искусство в своём происхождении, поэзию, а также на чистую науку я смотрю так, что «вдохновение» при творчестве их происходит от облегчённого в человеческих условиях ритма, которым сопровождается работа в природе. Там этот ритм – условие вращения тяжких миров, у нас –ритмический ход образов и мыслей. Если делать ежедневные записи движения в природе, то можно добиться слышания этого внутреннего природного ритма. По-моему, гений человека не огонь похитил с неба, а музыку, и направил её вначале к облегчению труда, а потом и самый труд сделал через это наслаждением: потому заниматься искусством, наукой и всяким трудом, на который более или менее распространяется её ритм, стало делом более или менее приятным…».
 
     В последние годы жизни Михаил Михайлович Пришвин  вместе с женой Валерией Дмитриевной стал чаще бывать на концертах в Московской консерватории.  5 апреля 1951 года Пришвин написал в дневнике: «Вчера слушали в консерватории Брамса, солистку Мар. Изр. Гинсбург (соседка), дирижёр Гаук…». Александр Васильевич Гаук – известный русский дирижёр, композитор, педагог. Мария Израилевна Гинсбург – пианистка, солистка Московской консерватории.
      Михаил Пришвин много раз встречался со знаменитым дирижёром Евгением Александровичем Мравинским, переписывался с ним.  Мравинский жил в Ленинграде, но и в Москву он приезжал часто как дирижёр. В Москве он не раз встречался с Пришвиным. Первая запись о Мравинском появилась в дневнике Пришвина 28 декабря 1948 года: «Золотой фонд. Звонил дирижёр Мравинский и, совсем не знакомый мне, выражал своё признание как писателю, сказал даже, что «Лесная капель» - его подподушечная книга. Такие читатели являются моим золотым фондом и даже больше, золотым без содержания лигатуры, и это ложится на душу как сама правда природы». Почти через месяц, 26 января 1949 года, Пришвин записывает в дневнике: «Постепенно захватывая душу мою в течение суток, обняла меня тоска и – мало того! Чего со мной никогда не бывало – скука. Вероятно, это сделала непрерывная жизнь на людях. Моё состояние было такое, будто я накануне тяжёлого заболевания. Каким счастьем казалась мне жизнь где-нибудь в Дунине, у себя в доме, без людей! Решил 28-го ехать в Москву, чтобы попасть 29-го на концерт Мравинского и потом с Лялей вернуться сюда».

       Дружба с Мравинским у Пришвина продолжается, хотя дирижёр был на 30 лет моложе писателя. 27 ноября 1949 года Пришвин пишет в дневнике: «Вчера первый раз после болезни вышел на свет, был на концерте Мравинского в консерватории. Исполняли честный выход Шостаковича, парадное сочинение придворного музыканта. Вначале сердце забилось, но потом перестало, и я честно выдержал до конца. .. Сегодня будет у меня Мравинский, мой читатель». В конце 1949 года, 11 декабря, Пришвин написал в дневнике: «Вчера в Консерватории слушали Мравинского: Брамс – 1-я симфония и Вагнер. 30 лет не слышанный Тангейзер открыл мне широкие горизонты жизни, и в то же время я, русский Михаил, был у себя: как будто это я сам и шёл с пилигримами и бунтовал за радость жизни на горе Венеры.  Так что выходило ясно как день: я  недаром отдал юность свою Вагнеру». О Мравинском Пришвин писал и в дневниках 1950 – 1951 годов и в последнем томе (1952 – 1954 годы в ). 30 ноября 1952 года он написал: «Евг. Алекс. Мравинский объявился в Москве, позвонил, и вечером мы слушали в консерватории Брамса. Он, как дирижёр, в своих приёмах так изменяется, что я в нём себя узнаю: тоже ведь и я в своих писаниях живу и расту непрерывно. Недаром же он так любит читать «Лесную капель»: наверно, у нас с ним есть какой-то общий секрет в творчестве. Скорее всего, этот секрет в полной и безраздельной отдаче жизни своей искусству». Последний раз о Мравинском Пришвин написал в дневнике 20 декабря 1953 года. Это ответ на письмо Евгения Александровича, отправленное Пришвину 14 декабря 1953 года. Жена Мравинского Александра Михайловна Вавилина-Мравинская моложе мужа на 25 лет. Она флейтистка, профессор Санкт-Петербургской консерватории.  К 100-летию с дня рождения мужа, а он скончался в январе 1988 года, она подготовила и опубликовала его дневники. Мравинский, как и Пришвин, на протяжении многих лет писал дневники. Александра Михайловна провела огромную работу, чтобы подготовить из архивов мужа печатный вариант дневников. Наконец, в 2004 году выпущена книга «Записки на память». В книге дневники Евгения Александровича Мравинского с 1918 по 1987 год, а также многочисленные фотографии из его жизни. Читать эту книгу можно в интернете. Из дневников узнаёшь всю глубину личности этого великого человека.
   
      Пришвин и его жена Валерия Дмитриевна дружили с великой пианисткой Марией Вениаминовной Юдиной. Правда, в дневниках Михаила Михайловича о их дружбе ничего не написано, есть скудные записи. 23 ноября 1950 года Пришвин записывает в дневнике: «…Были вечером на концерте Марии Вениаминовны Юдиной. Горы летящих золотых звуков, восхитительных абстракций наших человеческих печалей и радостей». В тетрадь с дневником вклеена программа концерта М.В. Юдиной в Большом зале Консерватории 23 ноября 1950 года.

     Валерия Дмитриевна Пришвина была ровесницей Юдиной и родились они рядом, первая – в Витебске, вторая – в Невеле. У обеих была тяжёлая судьба. Обе были глубоко религиозны. В дневниках Пришвина об их дружбе я не нашёл никаких записей. Но дружба была и, возможно, о ней есть какие-то публикации. Единственную небольшую публикацию по этой теме я нашёл в предисловии Валентина Курбатова к книге Валерии Пришвиной «Град невидимый». Привожу небольшую цитату из этого предисловия: «…Пока я читал рукопись Валерии Дмитриевны, в свет вышло литературное наследие великой пианистки М.В. Юдиной. Они сверстницы, судьба сводила их (Мария Вениаминовна по просьбе Валерии Дмитриевны играла над гробом Пришвина), и я могу представить радость их встреч и пламень бесед, потому что сейчас, смешав на минуту страницы их книг, не сразу разберёшь, где чья – так горячо обе с отрочества искали любви и знали, что она возможна только в Боге, так страстны были в философском исследовании мира (Мария Вениаминовна как собеседница Алексея Фёдоровича Лосева и Михаила Михайловича Бахтина, а Валерия Дмитриевна как друг Ивана Александровича Ильина, который намеревался готовить её в свои наследницы по кафедре философии Московского университета), так тверды в вере и одарены в творчестве…». В 1953 году поэт и писатель Борис Леонидович Пастернак часто бывал у Пришвина дома: они жили в одном подъезде в доме писателей в Лаврушинском переулке Москвы. В этот год Пастернак заканчивал писать свой роман «Доктор Живаго». В дневнике Пришвин пишет, что на завершение этой работы Пастернак «ушёл в подполье». Пастернак тоже дружил с Юдиной, переписывался с ней. Михаил Михайлович Пришвин в последний день своей жизни, 15 января 1954 года, записал в дневнике: «Деньки, вчера и сегодня (на солнце -15) играют чудесно, те самые деньки хорошие, когда вдруг опомнишься и почувствуешь себя здоровым». А на следующий день Пришвина не стало…  В день похорон Пришвина, 18 января 1954 года Пастернак написал Юдиной в письме: «Дорогая Мария Вениаминовна! … На гражданской панихиде по Пришвине кто-то превосходно играл Бетховена, Баха, Балакирева, очень необыкновенные раскаты арпеджий. Я думал, это вы, но человек из Пришвинского круга сказал, что нет, это не Юдина. Во всяком случае пианисту играть было, наверное, очень трудно, толпа стояла стеной, заслоняла ему свет и лишала его воздуха…». На это письмо Пастернака Юдина ответила через три дня. 21 января 1954 года она написала: «Дорогой Борис Леонидович! Спасибо за письмо! У гроба М.М. Пришвина, разумеется, играла я – по личной просьбе Валерии Дмитриевны. Кроме Баха, Моцарта и Бетховена – Бородин, а не Балакирев…».

       Михаил Михайлович Пришвин похоронен на Введенсом кладбище в Москве, расположенном на Солдатской улице. Я был на этом кладбище несколько лет назад, отыскал могилу Пришвина, постоял у его памятника, созданного его другом, знаменитым скульптором Сергеем Тимофеевичем Конёнковым. Памятник создан по просьбе самого писателя: незадолго до своей кончины Пришвин выразил  такое желание Конёнкову. Памятник Пришвину – изваянная из камня величественная «Птица Сирин». Конёнков говорил: «Птица Сирин в древней русской мифологии – птица счастья. Когда я думал о памятнике поэту природы, то ясно представил себе: ведь каждая строка Пришвина вечно будет дарить людям счастье».

       Все дневники Михаила Михайловича Пришвина мои настольные книги. Постоянно я ухожу в глубину мыслей писателя и душа моя наполняется ярким светом, будто сам Пришвин делится со мной впечатлениями своей доброй души. Всё написанное им, конечно, это не только уникальное, превосходное, поэтическое описание природы, но и, а это главное, каждое его слово предназначено внимательному читателю. Пришвин – великий просветитель для каждого из нас. Творчество Пришвина – подарок  людям для их счастья на все времена. А свои дневники писатель особенно хорошо хранил, он знал, что это огромное духовное богатство для каждого человека будущих поколений.
 
         Знаменитый музыковед, культуролог и просветитель Михаил Семёнович Казиник в своей книге «Тайны гениев» пишет: «Гений – это тот, кто каждому следующему поколению необходим так же, как и предыдущему. Сверхгений – тот, кто следующему поколению нужен больше, чем предыдущему». Для нашего поколения, несомненно, Пришвин нужен больше, чем при его жизни, он сверхгений и его духовное наследие нужно глубоко изучать с раннего возраста.

  Валерий Иванов.  Ногинск.  3.01. 2021 г.         
 
      
   3. СТИХИ

ВЛАДИМИР ОСТРИКОВ
( Ставропольский край, г. Нефтекумск)
Член Российского Союза писателей

СИНИЙ АЛЬБОМ
(пятая страница)

(81) МАТРИЦА ДУШИ

Коготками за сердечко...
Расскулилась.
Он впустил ее..
Колечком
Свет затмила.
Речи сладкие
Сквозь дрожь
Сырь-погибель.
В лапках мягких
Острый нож
Не увидел.
Так отчаянно светло
Полетали.
В синеве добро и зло
Не считали.
Если в головах
Рассветы-закаты -
На душе всегда тепло
И в заплатах.
Передумала,
Сквозь рубище мыслей
Родниково посмотрела
Нависла.
Улыбался и сквозь
Стрелы сомнений
Смуту снял
Согрел ей веточки-вены.

(82)  К ПРОШЕДШИМ ДНЯМ

Дни те заречные,
То ли туманные,
То ли седые.
Были беспечными,
Были гуманными,
И молодыми.
Были... но скошено
Счастье с росою
 И позабыто,
В теплых ладонях
Бережно ношено,
Но не укрыто.
Что же рассветное
Таешь - качаешься
В воде отражением?
Похолодевшее,
И не приветное,
И без движения?
Мы еще видим,
Чувствуем, дышим,
Держим синицу.
В курсе событий,
Все четче и выше,
Велено - сбыться.


(83). ПУСТЫРЬ

Он только лишь на вскидку - молчалив,
Безмолвен, пуст, и неочеловечен,
Он смотрит в вас - не вы в него, замечен
Глубокий вздох, он невесом почти,
Все так же одинок и искалечен.

Он может показать ушедший май,
Далёких гроз пронизывающие стрелы,
Тот первый взгляд, мерцающий, несмелый,
И горизонта безграничный край
Пронизан холодом и пустотой вселенной.

На нем ютится ускользающая жизнь,
Следы былого счастья и тепла,
Штрихи времён в обрывах - зеркалах,
Он в ветхих деревушках отразит
Свое предназначение стекла.

Штрихи времён. Свободен от всего -
От суеты, от разговоров, сплетен.
Над ним поет и плачет вольный ветер,
Забыв маршрут и пристани тепло
Он смотрит как роса играет в свете.

Он смотрит в вас, не вы в него, он ждёт,
Минуты избавленья и участья,
Он знает, что пройдет это ненастье,
И новый день в его руках найдет
Росток согретый теплотой и счастьем.


(84). ЗВУКИ

Ночь звёздами играла на воде.
Шептал камыш истории о прошлом.
Река раскинув ветви - рукава,
Несла легенды о далёком дне
В котором настоящее не пошло,
И дорого и чисто на века...

Костер трещал поленьями проблем
Они сгорали и роняли звуки,
И брызги боли озаряли тех,
Кто понимал над скопищем дилемм
Что все проходит сквозь печаль и муки,
И воскресает согревая всех.


(85)  Я УЗНИК СОБСТВЕННОЙ ДУШИ

Я узник собственной души
И одиночества.
Мне горько,что я вновь один,
Но мне так хочется.
И если кто-то говорит:
-"Дай волю памяти!"
Нет,не хочу я вновь стоять
На этой паперти.
Не нищ я,но и не богат,
Я просто здесь живу.
Мне нужен перстень в сто карат
И свет на берегу.
Мне в море жизни ни к чему
Пустые гавани,
Свои пробоины забью -
Ещё поплаваю.
У светлой заводи свой блеск
И отражение:
Неясный,робкий,тихий всплеск
Воображения.

(86) ХОЛОДНАЯ ВЕСНА

Майский снег долго падал
            Лёгким пухом, кружась над землёй,
Старец спал на вокзале
           Позабыв свои горькие дни.
Ему снилась деревня
          Вся в цвету и рассветной петлёй,
Яркий солнечный диск
         Озарил  тёмный контур тоски.
Был он вновь сорванцом
         И  купался в холодной реке,
На лугу пас коров
         И валялся в душистом стогу.
В полдень плавился воздух
         В неподвижной пожухлой листве,
Кротко  луч целовал
        Детство милое на резвом бегу.
Впереди горизонт
        Полыхал самой первой грозой,
Сеть дождей накрывала
       Отпуская во взрослую жизнь.
Находясь на распутье
       Наблюдал он свинцовый прибой,
Сердце глухо стучало
      Одним словом коротким:
-«Держись!»
Пролетели года,
   Не оставив в душе ничего,
Словно снежная пыль
      Исчезала вдали его боль.
Тех, кого он любил,
     Рядом нет. Все уже далеко,
Он живёт в своих снах –
    В них легко оставаться собой.

… Снег, кружась так же падал
Опустели площадки вокзала,
Он сидел в стороне,
        Продолжая смотреть свои сны.
Ему было тепло, хорошо…
         И нисколько не жалко
Этой снежной, холодной, вероятно
      Последней весны…

87) ВОКЗАЛЬНОЕ

Запотевший кружок
В окне уходящего поезда,
Отпечаток двух пальцев
В правом нижнем углу.
Лёгкий твой силуэт
Промелькнул,словно тень
новой повести,
И исчез... я остался стоять
На снегу.
Путь домой был не близок,
Я шёл,словно плыл по течению,
Машинально кивая
На приветствия знакомых людей.
Я твердил как в бреду:
"Это всё не имеет значения..."
Всё,что было - прошло,
Эта ночь - только призрачный
Свет фонарей.
В доме вновь тишина:
Только запахи новые,чудные,
Непонятный рисунок.
Сумасшедшие тени в углу,
Захотелось сберечь
В своём сердце то главное,
                нужное,
То,которое я,может быть
Никогда не найду.
            2007г.

(88)  ОСЕННЯЯ ЛИРА

Подвинься Лира... Шаткая скамья
Осыпана сомнением и страхом,
Окроплена рассвеченным размахом,
Задором юности. Над тенью бытия
Легли штрихи давно минувших лет.
В узорчатой листве мерцают фразы,
А строчки, как забытые алмазы
Бросают искры в тёмный силуэт.

Ночь дышит сыростью и запахом любви,
Навеки ты - надёжная подруга.
Не передавала, не бросала грубо,
А все терпела выходки мои.
Прощала все. Терпела и ждала,
И только мне сквозь слёзы улыбалась,
Порой рассветной радостно смеялась,
И новые минуты берегла...

Прими мой плащ. В нем смятые листки
Невнятными словами обжигают.
Мы их отпустим ввысь. Пусть улетают,
Нет места для печали и тоски.

(89). РАССКАЖИ

расскажи неспеша
как смеётся метель за окном
как срывается снег
И безУдержно рвётся на землю
покрывая усердно
убогую старую келью
он в полёте лучей
серебрится и тает легко.

расскажи как весна
улыбнётся сквозь холод и сырь
как оттает Нева
и однажды сольются потоки
облака заалеют
и солнце взойдёт на востоке
как поднимется ввысь
нашей радости лёгкий пузырь.

расскажи как красив
и полон тепла лепесток
как душист и приятен
и робок бутон на рассвете
как заливист и чист
и настойчив северный ветер
как живителен всем
ниспадающий горный исток.


оглянитесь вокруг -
проплывают вдали миражи
нас спасёт Доброта
и Надежда стоящая рядом
посмотрите вокруг
потеплевшим внимательным взглядом
и об этом мой друг
непременно ты всё расскажи...

(90). Я СЖИГАЮ СВОИ КОРАБЛИ...

Я сжигаю свои корабли...
Иллюзорны,таинственны тени,
Разве я тот непризнанный гений,
Что бредёт,утопая в пыли?

Вовсе нет.Я разбужен дождём,-
Как сквозь призму исчезнувших лет,
Прочитаю короткий свой век
Я в измученном сердце своём.

Поднимались мечты в небеса,-
Их сжигали палящие стрелы,
И надежды,в полёте несмелом,
Поглощала звенящая мгла.

Всё прошло.Даже серый туман
Поредел, весь изорванный в клочья,
Лишь слова,что таят многоточья,
Сохраняют душевный обман.

Луч холодный забытой любви
Озарит умирающим светом,-
Я сжигаю свои корабли,
И ничуть не жалею об этом.
                1992г.

(91). РУСАЛКА И ХУДОЖНИК

      
Ты купалась в реке на рассвете
И туман прикрывал тебя нежно.
Я подумал о яркой комете,
Что сорвала б туман небрежно.

Что б все линии легкого тела
Стали чётче всего на секунду.
Ты смеялась,душа твоя пела,
Ты не верила в эту шутку.

Да и я позабыл об этом,
Рисовал тебя так,как видел.
Вдруг гроза обожгла ответом,
Она спорила с юным ветром,
Озарив сотни тысяч линий.

И туман тотчас же растворился,
И прозрачные тени дрожали,
Ты вспорхнула, как белая птица,
Будто водоросли тебя держали.

И нырнув,опустилась на дно ты,
Я ж стоял,огорченный этим,
И не мог я закончить работы -
Лишь набросок был мил и светел...


(92). КОНВЕРТ

Вуаль тумана бережно хранит
Мерцание строк на маленьком конверте,
Качнется тень - так прошлое манит,
Но тишина уклончиво инертна,
И сны не предназначены в кредит...

Рассветна даль, восток плывет сюда,
И нет минут слова надеть на нити,
Все скомкано. Привычно. По наитью,
Ушедших лет воздушна бирюза,
Стремится в ввысь. Её суметь забыть бы...

Слова ручьем живительным чисты,
Прощально улыбнутся на конверте.
Вся эта жизнь достаточно инертна
Пусть шелестят в ней месяцы-листы,
Все съест огонь в спокойствии ответном.

(93). ОДНАЖДЫ

Однажды закрываются страницы
Любимых книг,
И свет луны струится,
И тает ночь впитав игру теней,
И пустота свежа - она боится
Отчаянного всплеска тополей.

Весна посмотрит в этот мир
Приветно,
Тревоги уменьшаемы рассветом
Упрячут мимикрию облаков
До следующих всплесков
И мерцаний,
До непонятных тёмных
Отрицаний,
Поэзия живёт в кармашке
Снов.

(94). ВСТРЕТИМСЯ...

В далёком тумане услышишь ли  песню мою?
Она не течет, только бьется о берег разлуки,
Тропой убегающей в небо иду - ты в испуге..
Бодрее. Улыбку храни. И надежду свою.

Рассветные блики скользят по продрогшей земле,
Причудливы тени внизу - заметались поспешно.
Все тлен. Суета. Согревает твой жест безутешный,
И взгляд синих глаз навсегда сохранится во мне...


(95). ВЕРТИКАЛЬ

Дождь не падает. Он летит навстречу земле.
В вертикальном полёте
перевернутой нашей Галактики,
безнадёжно устанут
прогнозировать свойственность
практики,
И закроются в бункерах,
И уснут в вертикальной петле.

Где-то в солнечных бликах
рождается новый этап.
Он рассчитан на новое,
светлое, мудрое Слово, -
до чего же он был
так мучительно долго искомым.
Но начертан и выровнен
на рассветных воздушных
листах...

(96). ПЕСНЯ ДЕДА

         

Эх,головушка моя,
           ты уже седая,
Вот и жизнь моя,шутя,
          подошла к концу.
А как будто бы не жил,
          только начиная.
Кровь по жилам мечется,
          дайте лёд к лицу.

Только бегал пацаном,
          лазил по заборам,
Да на речке о камыш
          резался и выл,
Ну,а девичьи глаза
          на меня с укором
Всё смотрели день за днём,
          где же теперь вы?

А потом детишечки
          оперились,выросли,
Улетели от меня
          в дальние края,
Жизнь забарахлила -
          сбои,остановочки,
Только ты давала жить,
          лучшая моя.

Ничего не жаль мне,
          всё протекло достойно,
Словно в реченьке вода
          дней не удержать,
Ну,а сердце глупое
          мечется до боли
Так ему не хочется
          дороги завершать.

Эх,тальяночка моя
          закричи-залейся,
Всё о чём мечталось,
          да и не сбылось,
Всё о чём туманилось
          и дрожало-билось,
Всё о чём хранилось
          и убереглось.

А девчушки глупые
          смотрят всё на деда,
Так им нравится сейчас
          музыка моя,
Так с утра и крутятся
          до самого обеда,
Отблеск лучших, ясных дней
В сердце у меня.

(97). ПЛАЩ.ШЛЯПА.ТРОСТЬ.

Плащ...
       Шляпа...
               Трость...
Твои глаза.
           Прибой.
Песок.
      Сырые камни.
Лёгкий бриз.
            Испуг.
Слова...
       Мерцанье звёзд.
Мираж в ночи.
            Сердечный сбой.
Игра теней.
           Улыбка.
Поцелуй.
       Касанье рук.
Твоя вуаль.
           Платок.
Закрытый веер.
             Запах роз.
Высокий пирс.
            Соль на губах.
Мои стихи.
         Немой вопрос.
Рассвет.
        Крик корабля.
Свинцовых туч
             Игра.
Далёкий гром.
            Тень на воде.
Прощальный взгляд.
              Твои слова...


(98). ПОСЛЕ ЗИМЫ

Растревожены синие ветры
Снеговыми руками машут,
Солнце серым пятном распашет
Занавес горизонта. Где-то,
Спряталось в стороне счастье наше.

Уходящие лунные тени
Зацепились за край обрыва,
Серебрят холмики-нарывы
Разноцветными вставками звеньев,
И смеются в созвездии Рыбы.

Ручеек слабо стукнет в панцирь,
В тихом сне улыбнётся числам,
Все придёт обновленно-чистым,
В теплом блеске рассветного кварца
Повторится в весенних листьях.

(99). ВРЕМЕНА ГОДА

Менялы меняли туманы на счастье,
А солнце искало речное запястье,
Дрожала вода в уходящем июне,
И утра в росе вероятно не будет.

Темнел небосвод, в августовских раскатах,
Зарывшись в стогу август выжженно плакал.
Искал жёлтый лист у ручья вдохновения,
Над миром спускались осенние тени.

В октябрьском скомканном солнцевороте
Запястье дождя разбросало все ноты,
И бусины хрупко заиндевели
До новой звенящей весенней капели.


(100). ПОРТРЕТ

В твоих глазах заснеженный январь
Рассветы отражает в бликах света,
В них погибают тихо силуэты,
В зашторенных ресницах холод ветра -
Смотри - листай.

В улыбке торжествует чистота
Над копотью и смогом душ заблудших,
Средь серых слов молчанье все же лучше,
И колкость взгляда обозначит случай
Один из ста.

Портрет забытый в многотомье книг.
Лишь шорох времени в мерцании столетий,
Лишь за окном над старой ивой сети,
И мир то темен, то  наивно светел,
И вечен миг.

4. Память

Наталья ПРИСТУПА

 ЧАС

Жестокий переплёт побед...
Легки шаги, но давит след.
Давай раскручивать печали.
Мы все когда-то начинали.

Лёд на сердце, угар от свеч
Благоразумно ли беречь?
И в грубой путанице века
Как разобраться человеку,

Не снизойдя до суеты?
Сжигаем память, как мосты,
И кто-то незнакомый рядом
На празднике любви и радуг.

И без вины, и при луне,
Но как мучителен во мне
Окаменевший всплеск страданий.
Ты, говоривший о свиданье,

Проникнись к этой тишине.
Всё берегу. И плохо мне...
И, может, потому не верю
В благополучие за дверью

Смущённой тишины твоей.
Звони, конечно... Жить нужней.
Пропело пониманье в душах!
А о "нечестности" не слушай.

ПАДАЛ СНЕГ РАЗМАШИСТО И ПЕННО...
               Н.М.
Падал снег размашисто и пенно.
Результат вторгался непременным
Уточненьем зодческих начал,
Там, где каждый о своём молчал,

Становилось холодно и страшно
Снам среди подробностей пейзажа.
Трепетала память, как озноб...
"Счёт потерям не веду давно".

Мёртвый взгляд остывшей сигареты -
Что-то ужасающее в этом.
И цвело отсутствие Огня,
Парализовавшее меня.

А в саду дымил на загляденье
Снегопад готических решений.

УБЕДИ. УВЕДИ. ПУСТЬ НА ДЕНЬ ИЛИ ЧАС

Убеди. Уведи. Пусть на день или час
Тот сияющий оттиск задержится в нас.
И надежда, как лучший добавочный шорох,
Ассистирует взгляду, что светел и дорог.

Мы ещё не ошиблись. Ещё не вина
В том, что чёрным прострочена голубизна.
Верим сами. Других в красоте уверяем.
И иные примеры обременяют.

Отзовусь. Отрекусь. Обожгусь о черту
И присвоив просвет воплощению круга,
Как по тонкому, ломкому льду, но иду
За овальным провалом высокого звука.

СВЕТ В ГЛАЗА. ЧУЖИЕ ОКНА

Свет в глаза. Чужие окна.
Душу переполнит грусть.
Дождь. До ниточки промокну,
Заболею... Ну и пусть.
В обморочном и горячем,
Целомудренном бреду
Отпоём дуэтом плача
Нашу общую беду.

...Преданный и недоступный.
И доверить... И предать...
Цену радости минутной
Лучше было бы не знать.

Свет в глаза. Чужие встречи.
Искренний поклон всему.
Жизнь полна противоречий.
Погибать - так одному.

 ТОЛЬКО ИНАЧЕ БЫ...

Был вечер, и было утро
Осмысленным, жёстким, мудрым!
Умные руки, лица -
Граница
Меж чем-то простым и сложным,
Меж истиною и ложью,
Упавшим, затёртым словом
И новым.

...Всем скопом на праздник стирки
До блеклости или дырки.
Подумаешь, грубо сшитый...
Спешите!
- Мы что-то не досмотрели
В исчерпанной акварели?
- Честны бы в стремленье ноги
К дороге.

А позже к тебе навстречу
Спасительно выйдет вечер,
Собою укрыв, как мехом,
Огрехи.
И станут купаться звёзды
В разливе ночном и позднем
Под стоны победных маршей
Из фальши.

 ТРЕВОГА

Как берегом, книжной строкою спасалась от звуков,
В которых надлом и усталость.
А рядом под небом высоким и страстным
Резвился, светился калиновый праздник.

В наивном, надрывном стремлении к свету
Листочки в ладошки звонили, как дети.
...Убито, забыто далёкое лето,
Где смерть и рожденье зелёного цвета,

Где россыпь, пристроившись в ряд незнакомых
Из "бусинок" тли и других насекомых...
Как просто! Как славно! Просохшая горечь!
И сердце, увязшее в непокое...

ШКОЛА

"Как, должно быть, скверно жить вне веры..."
Атеизм - приемлемость конца.
Кто-то грубо остановит, дверью
Выстрелив у самого лица.

Кто-то встретит радостно и чутко,
Но зачем-то много дней подряд
Добрые святые наши чувства
Горечь незабытого хранят.

Смысл потерь, мечта о невозможном
В боли, в сборе вызревших хлебов,
В слёте птиц, слепых, неосторожных,
К сытости запретных берегов.

Щедрый мир лихого разносолья.
Вход. Хлопок у самого лица.
Ты вчерашний, искренний, довольный
Беспокойно замер у крыльца.

Но в напоминании о прошлом
Словно оправдательный разбег -
Россыпь неподрезанных колосьев,
Птица в небе, в доме человек!

 РАВНОДУШИЕ

Чей-то взлёт укрощала небыль,
Серым взглядом прошило небо.
И уже не дожди, а души
По дорогам стелились в лужи.

Вдоль обочин полынь и клевер...
Вот бы чуточку, да налево -
К сердцу, к памяти, к обещанью:
"Я нисколько не помешаю..."

Полнота. Колея. Колёса.
Брызги в стороны... Или слёзы...
Что-то вычеркнем, приукрасим.
Нам ли, чистеньким, к той грязи...

 КЛЕНОВЫЙ ЛИСТ, ОБОИМИ ОПЛАКАННЫЙ...

Кленовый лист, обоими оплаканный,
Лизал тепло, припав к стеклу заплатою,
Но запирались окна прочно, надолго...
Нам милосердьем искупиться надо бы.

Мы присягнули чувству инородности,
Мы увязали по уши в подробностях
Бегов и быта, грубого, обидного,
Став не добрей призом, не дальновиднее...

Опомниться бессмертными вопросами -
Досадная правдоподобность осени.
И захлестнёт хронически - за давностью
Сердца волной безэмоциональности.

Там жизнь, здесь смерть под исключенье третьего -
Нам никогда с тобой уже не встретиться.
И только свет кленовой увлечённости
Не истощится темой обречённости.

 ЕСТЬ ТАЙНА В НАПРЯЖЕНЬЕ ГЛУБИНЫ

Есть тайна в напряженье глубины.
Во мрак и скорбь пути погружены.
Течь безутешности об уходящем
Всё откровеннее во мне всё чаще.

Заполнят дней отплывших миражи
До слёз, до невесомости души,
И ты - ещё большой, не равнодушный,
Улыбкой боль назревшую заглушишь...

Оцепеневшей памяти огни...
Не урони!

 ПОТЯНУЛСЯ ЛУННЫЙ СЛЕД К РЕКЕ

Потянулся лунный след к реке.
Приласкают ветры. Всё о'кей!
И тому, как низко нивы гнутся,
Я ещё сумею улыбнуться!

Береги себя. Не вспоминай
Выстрел в утро дробью птичьих стай,
Пусть забвенье гасит громким смехом
Головокружительное эхо.

Налегке удобнее в пути -
Всё прощаю. Будь храним. Иди...
Милосерден август звездопадом!
Не жалей. Жалеть меня не надо.

РАСПИСАНИЕ И ТОЧНОСТЬ

Расписание и точность.
Вместе - каждый сам себе.
Вдавлена в летучесть ночи
Комфортабельность купе.

Стук колёс о недопетом...
Сорвалось на риск и страх.
И сопение соседа
Хищно лижет полумрак.

Притворюсь, глаза прикрою -
Так удобнее молчать.
Нас в заглоте скорби двое,
Если спящих не считать.

Непогашенная горечь -
Необъятность багажа.
Несуразный чей-то голос
В коридоре пробежал.

Боль разбавить бы беседой -
Каплей радостей земных.
В безысходность едет-едет
Одиночество двоих.

ВЫСОКИЙ ЛОБ, ГЛАЗА БЕЗДОННЫ И ПЕЧАЛЬНЫ

                В.Д.

Высокий лоб,
Глаза бездонны и печальны -
Такие не солгут.
Не нужно б начинать,
Но праздную начало
Волнующих минут.

Чернильный цвет гвоздик
И свеж ещё, и прочен,
Упруги лепестки.
Я радуюсь тебе,
Тем ощутимей ночи
К дыханию тоски.

 В МАСТЕРСКОЙ

Мы не первые за высотами
В жизнь, испытанную кислотами...
Старомодна и благородна
Вера в млеющие полотна.

По звенящему снегу ровному
Кисть, пропевшая в пальцах, тронулась.
И не скроет восторг элита
К уникальности колорита.

Праздник - замысел и решение
Ослепит удовлетворением...
В мастерской и листы, и листья!
Я горда быть твоею кистью

 УПРЕКНИ - МОЛ, ВИНОВАТА САМА...

Упрекни - мол, виновата сама...
След глубок. Вслед ни звонка, ни письма.
Пусть осенний дождь потерю оплачет.
В том вина, что не умею иначе.

Правит случай. Две недели - не срок.
Боль продлить желанию поперёк.
Согласиться с чем-то странным и чуждым,
Опровергнуть содержание чувства.

...Строки набело. ...Непросто уйти.
Ущемлённой гордостью пощади.

 ЕСЛИ СЛЁЗ, ТО ПО КАПЛЕ, В МИЗЕР

Если слёз, то по капле, в мизер.
Вот и всё - ни звонков, ни писем.
Только память с глазами ясными
Да стихи, что всего прекраснее...

Наболевшее слово - глухо.
Не простить, но остаться другом.
И уверовать в сострадание...
Забегающим ожиданиям.

 ВСТРЕЧА

На счастье или на беду,
В бору сосновом
Жизнь созидала красоту
Свежо и ново!

В разброде мыслей и цветов
С высоким чувством
Из бабочек и комаров
Слагалось чудо.

Сгущались пёстрые тела,
Вживаясь в сказку -
Так чья-то правда обрела
Плоть и окраску.

Судьба с печатью скорбных дат
Исповедалась,
И безнадёжно грустный взгляд
Светлел, казалось.

За безвозвратность к тем местам
Боль уступила.
Я знаю, это доброта
В лесу кружила!

 ВЕСНА

Я не знаю, что делаю, что говорю...
Белый след зацепился в саду.
И люблю, как кляну... И кляну, как люблю...
И почти предаю высоту.

Как созвучны слова:
            Берега!
                Береги!
Есть ли выход в распаде обид?
На траве, как на глади озёрной, круги,
И ещё нестерпимей болит.

Ты сумеешь прочувствовать мой непокой.
Оглянуться - не много труда.
Вздрогнет небо над гордой её глубиной
И надеждой в увядших цветах.

Этот мир - вопросительно брошенный взгляд.
Этот стон - не склониться к плечу.
Белый след! Вот поплачу в пленённый закат
И опять обо всём промолчу!

 СОЛНЦЕМ КАПЕЛЬКА НАЧИНАЕТСЯ...

Солнцем капелька начинается.
Солнце в капельке искупается.
Понесут ручьи голосисто
Факт взаимности честной, чистой.

Синь небесная, безысходная...
Отогреется сердце оное,
И весне в откровенье нежном
Улыбнётся малыш-подснежник!

 ПРЕОДОЛЕНИЕ

Вероятно, бывает хуже,
Но и ель во дворе - нелепость...
А она упиралась в небо
Захмелевшей своей верхушкой.

С воспарившей мечтой о сини
Облака на ветвях качала
И завидно не замечала
Оккупирующие зимы.

Легкомысленно, дерзко, громко
Приручившим идею кем-то
Абрикосовый миг расцвета
Затевался в соседстве робком.

Как дрожали на ветре колком
Югу преданные побеги,
Засвидетельствует навеки
Потрясённый покой иголок.

Предсказать бы финал сюжета...
Пусть тревоги текут, как тени...
Мне приснился разлив весенний -
Полноводье любви и света.

 ОТРЕКЛАСЬ. И ВОШЛА В ПЕРЕЗВОН ЗАОКОННЫЙ...

... Отреклась. И вошла в перезвон заоконный..
Там не смертью - дождём пробуждались вороны.
Там весельем светились зрачки одуванчиков,
Даже если веселье проходит обманчиво.

В цвете слов, в звуке снов, гармоничных и честных,
Эта боль показалась такой неуместной:
Неумело, нелепо металась над рощею,
Непонятно скорбела по следу из Прошлого.

 ОСТЫЛО... ВЫСВЕЧЕНО... НЕ НОВО...

Остыло... Высвечено... Не ново...
Вздыхают маки в саду махровом.
Скорбит продрогшая тишина,
Как будто в чём-то обречена.

А на Востоке финал атаки -
Бросает утро цветные флаги
В проём распахнутого окна!
И, вздрогнув, что-то всплывёт со дна...

Большое тоже рождалось в малом.
Как тут поверить, что всё пропало...
Восторг и солнечный громкий клич -
Реконструировать и постичь.

 ОСЕННИЙ ДОЖДЬ

Мелкий, добрый, на грусть похожий,
Он ласкался к плащам прохожих,
Убаюкивал стон акаций
Задушевностью интонаций,
Уставал и ладошкой мокрой
Очень скромно стучался в окна,
Плотно запертые, надменные...
Вот такие дела плачевные.

 ПРИЗНАНИЕ РАЗВАЛИТСЯ И РАНИТ

Признание развалится и ранит.
Соотнесём метель воспоминаний
К внезапности разбитого стекла...
Не будет завтра ярче, чем вчера.
А мы живём, друг друга понимая -
Такая синь возможна только в мае.


 БОЛЬ УЛЕГЛАСЬ, НАДЕЖДЫ ОТСТУЧАЛИ...

Боль улеглась, надежды отстучали...
Махрово развалилась тишина,
Пока делила ночь на две печали
Желтеющая свежестью луна.

Тревожное со временем дороже.
У памяти протёртое стекло.
И молимся о тех, кто хуже, может...
- Зато красиво то, что не сбылось!

Училась жить и бережно, и чутко
Необратимость в выборе своём.
И мальчик, не ответивший на чувство,
Зачем-то медлит у окна её.

 ЛЕТО ПРОЩАЕТСЯ, ПОСВЯЩАЯ...

...Лето прощается, посвящая...
В слёзы, которые очищают.
В серой, навязываемой боли
Что-то проклюнется голубое -

Звонким приветом святой основы
Верность в его убеждённом слове.
Белые, нежные, как из ваты,
Голуби Памяти на асфальте.

Непогрешимость в себе и ком-то -
Чёткой полосочкой у горизонта!


ЭКСПРОМТЫ

Людмила КУЗЬМИНА
( Московская область,
Талдомский р-н, пгт Вербилки)


ДЕТСКОЕ

Весёлый снежинёнок
Из облака летит,
Глоточком зимней прелести
Порадовать спешит.
Он лёгкий, добрый, славный
И любит малышей.
В воздушной невесомости
Танцует всё быстрей.
Боится тёплых щёчек,
Ресничек и носов,
Но очень любит шум и гам
Из детских голосов.
На шапочки и варежки,
В лопаточки и саночки
Садится и играет,
Детишек развлекает.
Спасибо, милый снежинёнок,
За детства возвращённый миг,
Ты словно ласковый котёнок
Любить и радовать привык.
16.12.2007 г.

ВНУКУ СЛАВУШКЕ

Смешливые снежинки
Играют с паутинкой,
На ниточки садятся,
Танцуют в ритме вальса.
Теперь они подружки –
Девчонки-хохотушки.
Им вместе просто здорово
Быть сказочкой махровою.
28.12.2008 г.


ГОЛЬФСТРИМУ МОЕГО «Я»

Я мыслей сок пила
И образы мазками тёплыми ложились
В метафоры оклад.
Они кружили, танцевали, бились,
Подобно крыльям птиц,
Слагая рифморяд.
В них тайна, магия и золотая маска,
Там ароматы песнопения живут,
Им трудно в заключенье не взорваться,
Чтобы ручьём из детства выбрать путь.
Я наливаю мыслей сок в бокал
И жажду утоляю,
В ней рифма царствует, шутя.
Канатная плясунья дорогая,
Ну как теперь прожить мне без тебя?
06.08.2009 г.


*  *  *
Над миром тонкой красоты
Пустая энергичность торжествует.
17.08.2009 г.


*  *  *
Я для острова созрела,
Где живет оазис мысли.
В бесконечности пределов
Тихой скромностью завис он.
Там не ждут хвалы и гимнов,
Приглашают к размышленью.
Философия и рифмы
С метром дружат в упоенье.
18.08.2009.г.


МАМОЧКЕ

Я стала мамин голос забывать,
И вот во сне он мне явился.
Как в детстве: тёплый, радостный опять,
Он поддержать меня стремился.
Катились слёзы с опозданьем от того,
Что недоумия пороки
Не смели ей при жизни подарить того,
Что вкладываю в эти строки.
Её фотографический портрет
Меня как будто вопрошает:
Смогла ль она ОТТУДА оградить меня от бед?!!
Но ведь чудес на свете не бывает!
Я не раскисла, мамочка!
Поверь в мои спасительные слёзы.
Твой след – моя духовная купель,
Лишь ты могла поверить в мои грёзы!!!
21.07.2015 г.


ЛЮБОВИ ГРИШИНОЙ

Мечта живописала душу,
Её поставив на крыло.
Дворцов ажурных не разрушив,
Упрямо отступало зло.
А руки и воображенье
Лишь расширяли ареал:
Прекрасных образов круженье –
Его Величество Вокал!
28.03.2018 г.


МОЕЙ ПУШИСТОЙ ОРДЕ

Они до лавра добрались,
Им лист сухой так вожделен.
Упрямо устремляют ввысь
Свои растущие движенья.
Прыжок, зацеп и цель в когтях
Хрустит и пахнет с подозреньем,
Их хищный тренируя нрав,
Не вызывая опасений.
Им мило лыко от мочала
И подокониковый плац.
Скачки по книгам неустанно,
Вбирая буквенный абзац.
Какие мысли топчут лапки,
Гарцуя по обложкам книг,
Хотя милее всё ж им тапки,
Устойчивых флюидов вскрик.
27.04.2018 г.

ВЕСНЫ ВИДЕНЬЕ

Отрада дремлет, ощущенья отпустив,
Вчерашний день пел солнечный мотив.
И посылая золотые стрелы,
Лазурь бездонностью звенела.
Февраль прищурился Весною,
Хоть малый миг явив собою.
Не за порогом уж ОНА –
Её Величество Весна!
Смелеет зимнее Светило,
Растит свою шальную силу,
Ярилой станет Коляда,
Поуспокоит холода.
Навстречу Март протянет руки,
Природа сбросит зимний сон,
Но то мечта, минуя вьюги,
Весне отправила поклон.
06.02.2019 г.

ОНА!!!

Наледь спектрами ликует
От Ярилы ярких стрел,
Сказочку преобразует
В новоявленный удел.
А капели и не спится –
Развесёлой чередой
Стать ручьём она стремится,
Дух являя молодой.
И к земле приникнув жадно,
Зимний панцирь растопить,
В поцелуе неоглядном
Всё живое напоить.
Вот Оно Преображенье –
– Ритуал Метаморфоз.
Светлой радости круженье,
Увертюра нежных грёз!!!
17.03.2019 г.

МАРИНЕ ЛАПШИНОЙ

В искристых чарах самоцветов
Проводишь ты свой день труда,
Душой возвышенной воспета,
Харизмой светишься всегда.
Тебя достойно окруженье:
Лучи кристаллов ворожат,
Красы взаимной отраженье
Влечёт к тебе пытливый взгляд.
20.09.2018 г.

6. К ДУШЕ ТВОЕЙ

      Эту сказку написал мальчик, живущий в хосписе, – Мишка, ему 12 лет. С прошлой осени он «отказной» у врачей. Он написал ее на школьный литературный конкурс, но это не так важно. Важно, что он хочет, чтобы его сказку читали. Чтобы чувствовали – кому нужно и кто захочет…

       Когда Мишка лежал в реанимации, ему пообещали, что его сказку будут еще читать. На сегодня – ему лучше. Но это одно из тех Чудес, что мы можем сделать своими руками – чтобы исполнилось желание ребенка, и сказка прошла более длинный путь. Мишка заслужил это.

       СКАЗКА О ЛУННОМ ЛУЧИКЕ

       «Жил-был маленький золотистый лунный лучик. Он был совсем тонкий,      с трудом пробивался сам сквозь густые тучи. В сумрачном лесу он часто терялся среди веток, и не мог попасть в комнату через окно, если шторы были задернуты. Он мечтал стать таким, как старшие братья – сильные и яркие солнечные  лучи, чтобы приносить всем тепло, жизнь и радость.

       Лучик печалился: «Неужели я всегда буду таким слабым? Что я смогу сделать хорошего?»

       Но однажды красивая серебряная звездочка сказала ему: «Мы с тобой – особенные. Мы умеем светить ночью и дарить миру волшебство. Просто гори от всего сердца и ничего не бойся!»

       И лунный лучик побежал по темной воде реки и нарисовал сверкающую дорожку. Все птицы, рыбы и даже деревья на берегах залюбовались ею. Потом лучик пробрался в открытую форточку одного дома и ласково погладил по щеке малыша, который увидел сказочный сон. Лучик заиграл на лесной листве и помог заблудившемуся оленёнку найти свою маму.

       А к утру он, усталый и счастливый, возвратился домой – в лунный диск. И спрятался там до заката, до следующих подвигов!»

 ***
       Если вы поместите эту сказку у себя на странице – Мишка Вам будет очень признателен, так как возможности разместить свою сказку в интернете    у него нет.
       СПАСИБО ОГРОМНОЕ ВСЕМ, КТО ПРОЧИТАЛ СКАЗКУ, КТО РАЗМЕСТИЛ У СЕБЯ – ВСЕМ, КТО ПОМОГАЕТ ДЕЛАТЬ ЧУДЕСА СВОИМИ РУКАМИ! ДАВАЙТЕ ВСЕ ВМЕСТЕ ПОПРОСИМ ВЫСШИЕ СИЛЫ ПОМОЧЬ МАЛЕНЬКОМУ СКАЗОЧНИКУ НАПИСАТЬ ЕЩЕ ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ МНОГО СКАЗОК!
 Давайте побудем тем светлым лучиком...