Алексей Ковалевский родился
в 1955 году на Ворошиловградщине.
После окончания сельхозтехникума
работал механиком,
служил в Советской Армии.
С 1976 года —
на журналистской работе.
В 1984 году окончил
Литературный институт
им. А. М. Горького.
Член Союза журналистов СССР.
Печатался в коллективном
сборнике «Молодая гвардия-85»,
в журналах «Литературная учеба»,
«Радуга».
ПЕРВАЯ КНИГА ПОЭТА
Алексей
Ковалевский
Стихи
Харьков
Прапор
1988
ББК 84Р7-5
К56
Серия основана в 1965 году
Поэтический сборник «Жар-цвет» —
это лирическое повествование о Родине,
ее прошлом и настоящем,
о единстве человека и природы,
об ответственности людей за мир
и жизнь на земле.
Рецензенты
И. М. Неверов, Г. Л. Щуров
Художник Л. Н. Константинов
4702010200-019
--------------------
М218(04)-88
КУ-№ 8-375-1988
© Издательство «Прапор», 1988
ISBN 5—7766—0034—0
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО
Лучшие стихи Алексея Ковалевского, занимавшегося в нашем литинститутском семинаре, отмечены смысловой емкостью, живой эмоциональностью. Само время в них пребывает как бы во взаимоперетоке — прошлое в настоящее, и наоборот. Слово, таким образом, получает двойную нагрузку — оно и исторично, и современно, при этом в нем естественно сочетаются лаконизм и доверительность, проникновенность интонации:
Не росы, не дымчатый жемчуг
В холодной вечерней траве,
А слезы языческих женщин
О горе своем, о вдовстве...
Заржут буйногривые кони,
Зарница блеснет за холмом —
И вот уж попробуй упомни,
Затерян в столетье каком!
...Совсем бы запутались мысли,
Как эта седая трава,
Когда б о погибших на Висле
Вдали не запела вдова.
Так же, как прошлое и настоящее, для лирического героя сборника «Жар-цвет» неразделимы природа и людская совесть. Небрежение к одному означает забвение другого, и важно, утверждает автор, чтобы оба эти живительных родника, сливаясь, образовывали согласное течение.
Тогда и человек в природе, и природа в человеке обретают надежного друга.
Думаем, читателю будет интересно познакомиться с этими стихами, зовущими не только к сораздумью, сопереживанию, но и к обоюдотворческому, деятельному отношению к жизни. Пусть это первое знакомство в дальнейшем перерастает в дружбу.
ЕГОР ИСАЕВ,
ВЛАДИМИР МИЛЬКОВ
ПРАВДА
Всего коснуться может речь,
Но сердце тронуть —
это надо
Себя ни в чем не поберечь,
Не превратить слова в усладу.
Подчас пойти наперекор
Да немотой себя помучить,
Чтоб состоялся разговор
О правде жгучей, неминучей!
Чтоб получился он такой
Не за ковриги, не за брашна,
А ради мудрости людской,
Ее спокойного бесстрашья...
Тогда окупятся сполна
Твои поденные усилья,
Ведь только правда даст одна
И честный хлеб,
и духу — крылья!
* * *
Сок течет по ожившим березам,
К небесам повернуты пласты,
Беженцами — словно за обозом —
Движутся продрогшие кусты...
Родина! Зачем ты поднимаешь
Из глубин сознание мое?
Разве этим боль свою измаешь,
Отпугнешь лихое воронье?
Вот оно кричит над головою,
Тяжело взлетает впереди...
Прошлое — бездонное, живое,
Хоть немного сына пощади!
На веку ему — на долгой ниве —
Что еще изведать суждено,
Прежде чем опять его ревниво
В борозду положишь как зерно?
* * *
Ты — не только простор и мечта
И не только любовь и березы,
Но еще —
и немые уста,
Но еще —
и кровавые слезы,
Но еще —
и твои сыновья:
Тот проклятья,
тот славы достоин...
Как бы ни было, я не судья,
А слуга твой —
Работник и воин.
Потому — хоть раздор и война,
Хоть огонь и тоска пепелища —
Ничего мне во все времена
Не найти
сокровенней и чище.
ПОХОД ИГОРЯ
— Зачем я, однако, на свете? —
— И кто-то сказал, хохоча:
— Чтоб верить не в жизнь,
а в бессмертье —
В сиянье мечты и меча!
Тот голос звенел на просторе:
— Мы волю свою поострим
И коль не Хвалынского моря,
То синего Дону позрим!..
И дух, что ослеп на приколе,
В сплетении вихрей и гроз
Понесся по Дикому полю —
Над реками крови и слез.
Их память — не почва впитала,
Чтоб слава быльем поросла,
Чтоб гордая мысль трепетала,
Пока не сгорела б дотла!
И грезились мне то в дело
Средь молний, чей вымах ветвист,
И сень Родословного Древа,
И я — оторвавшийся лист...
* * *
В черных сучьях туман застревает,
Сизый саван поля покрывает,
И кричит воронье.
Я простого — не княжьего рода,
Мне не будет ни славы, ни брода —
Только имя твое...
Где же тучи твои грозовые,
Что сквозь годы летят огневые
На стремнину времен?
Нет, орут ненасытные птицы,
Напоследок сознанье мутится —
Надвигается сон...
Лишь луна твоя мертвенно брезжит —
Стоны, стоны со всех побережий
Над кровавой рекой...
Но глядит не на князя Батыга,
А на то, как до смертного мига
Меч ищу я рукой!
ПОЕДИНОК
Ты ждешь, угнетенная снами,
Неясных предчувствий полна...
И ночь пробегает над нами —
Созвездий горят стремена.
И сын твой копье поднимает
И слышит насмешки в ответ
Всех тех, кто покуда не знает,
Что имя ему — Пересвет!
И тень, что на миг содрогнулась
И выросла до неба вдруг,
К ордынцам опять повернулась —
И видит на лицах испуг...
Да, вровень ты с прежней молитвой
И с громом вот этого дня,
Когда неизведанной битвой
Грозит накопленье огня.
Пусть Млечная пыль овевает,
Ты стремя подержишь, как мать...
Вот сын твой копье поднимает —
И вражья колеблется рать!
ПРОБУЖДЕНИЕ
Бледный рассвет над туманной рекою.
Нежные трубы звенят о покое.
Кони в траве...
Что же тогда вызывает волненье —
Ветра ли, славы ль былой дуновенье
В поздней молве?
Или, срывая заплечные луки,
Всадники скачут у самой излуки,
Чуть привстают...
Где ж не ко времени я потерялся —
Умер навеки? На миг зазевался? —
Стрелы поют!
Звуки вокруг беспечальные тают,
Горы толкучие вмиг вырастают —
Не одолеть.
Ну, помогай, наша крестная сила!
Вспомни, как прежде на свет выносила
Молнии плеть!
Вынеси, вырви из тихого плена!
В сердце моем покачнулась антенна
Чуткой стрелы:
То заживает смертельная рана,
И далеко по следам Тамерлана —
Росы белы...
ЛЕТОПИСЕЦ
Сколько б ни было звездного яда
В кадке темной воды у окна,
Ничего мне от жизни не надо —
Дай всю правду увидеть до дна!
...Кто придет и страницу допишет?
Чьи здесь тени столпились в скиту?
Смерть ли, ветер в лицо мое дышит?
Болен я, просыпаюсь в поту...
Речь высокая! Огненной мысыо
Ты мелькай меж зеленых ветвей!
А чужой, изворотливой мысли
Да погибнет змея у корней!
* * *
«Как много простора!..»
Да брось ты!
Как мало его для огня,
Чье слово на тайной бересте
Едва ли утешит меня!
Какие здесь вьюги знобили,
В лесах и средь голых равнин:
Чем ярче сказанья и были,
Тем яростней дух мой раним!
И мне ли едино —
разлиться
Восторгом до темных высот
Иль сумрачно свету молиться
Зияющих бездн и пустот?!
ЕРЕТИК
Стонет вьюга — как мать, поседела.
Псами лижут лицо ей костры.
Ждет огня обнаженное тело...
Бросьте гусли к ногам, гусляры!
С этим веком нас время рассудят,
Столбовою дорогой гудя.
Зря ли крестятся тихие люди
И в глаза мои жадно глядят!
Даже каты и те присмирели,
Индевеют в руках топоры:
Может, в небе и впрямь просмотрели
Что-то вроде сквозящей дыры?
Вон как пламя бесовски гогочет —
Мимо бога, в бездонную высь...
Кто-то все понимает, но хочет
Уберечь коль не душу, то жизнь.
КАЛИКИ ПЕРЕХОЖИЕ
Искали ясны соколы
Сиянье незакатное —
Нашли костры высокие,
Кинжал ища булатные...
Лишь волюшку и видели
Да полюшко бесхлебное:
Богатого обидели,
Пожаловали бедного.
По всей земле несметные
Оставили пожарища...
А в сердце скука смертная —
Хоть грудью на кинжалище!
Но взяли в руки посохи,
В крови-то много пожили,
Идут по небу — посуху! —
Калики перехожие.
Не в тягость ноша крестная,
Светлы от покаяния.
А слава поднебесная
Бежит — на расстоянии...
БЛУДНЫЙ СЫН
Адским пламенем память объята,
Ветер мысли навек разметал...
— Подскажи, где была моя хата,
Я не знаю, туда ли попал.
— Неужели искал это место?
— Я вернулся — такой ли, сякой!..
— Ничего о тебе неизвестно
— Даже тем, кто ушел на покой.
Даже вихрям, что светятся прахом
И сухими глазами глядят!..
— Но пожили здесь тоже с размахом,
Вот — одни головешки чадят...
— Что ты хочешь сказать?
— Все мы квиты —
Блудный сын и такая родня!
— Слушай: шепчутся как ядовито...
— Даже мертвого мучишь меня?!
— Над тобой соловей не засвищет,
— Не заплачет у ног лебеда...
— Я вернулся к моим пепелищам!..
— Нет, ушел неизвестно куда.
* * *
Не отвести заплаканного взора,
И перед тем, как вымолвить:
прощай, —
Запоминаю теплый дух сугора
И на губах твой терпкий молочай...
Уйду в такие дебри и чащобы,
Откуда стон услышишь как со дна,
Где если и раскаяться — то чтобы
Никто не ведал, только ты одна!
Я буду верить: в, сутеми туманной
Внимаешь зову дальних голосов,
Что отшумят — кто травкой безымянной,
Кто пламенем рыскучим средь лесов...
Ты — непорочна, ты — неосудима
Уж потому хотя бы, что опять
Мой сын руками тянется худыми
К цветку —
и ты глядишь как мать.
КРЕПОСТНАЯ СТЕНА
Если кто-то живьем замурован,
Да порушится эта стена!
О безумствах в столетье суровом
С двух сторон пусть кричат времена.
Пусть слезами туда просочатся,
Где душа и в себе не вольна.
Может, слышит: стучатся, стучатся —
Только выйти боится она...
* * *
Петру Кошелю
Хлеб-то свой, и душа нечужая —
Вековые вериги на ней...
Вот грозят мне кривыми ножами
Тот и этот из царства теней!
Все я думал о колосе тучном,
Знал ярмо — по широким плечам...
Что ж здесь учат меня безотлучно
Тот и этот безродным речам?!
Помню я, что иным и Каяла,
И любая орда — не беда!
Эта братия совесть теряла
За гроши и подачки всегда.
Ей молчанье мое вековое
Лишь наживу сулит — не долги...
Вот кто чувствует — кровь моя воет:
«Вены вскрой, только хлебу не лги!»
* * *
Отдыхает ли вечное поле,
Облака ли стоят над прудом —
Отчего же мне горько до боли?..
Все проходит своим чередом.
Все и надо принять без утайки,
И рассеется легкий туман...
Вон отец на своей таратайке
Отъезжает на тракторный стан.
Развезло грунтовые дороги.
Как стеклянные, блещут кусты.
Больше света — и меньше тревоги,
Меньше, сердце, тебе маеты.
И движок на току подал голос,
И плывут за отцом облака,
И какой-то несрезанный колос
В поле вечном качнулся слегка...
* * *
О чем твои седые сны,
Когда на дно незримой балки,
Как в омут, сыплются, черны,
С ветвей испуганные галки?
А перелетный караван
Кричит о счастье надо мною,
И лес на взгорье сквозь туман
Плывет — меж небом и землею...
Как это все соединить
В одной душе неразделимой,
Чтоб не в дыму терялась нить,
А в купине неопалимой?
Чтоб и в плену у забытья
Тебе казаться хоть виденьем...
Спи! Даже болью счастлив я,
Богат, как вечностью, — мгновеньем.
* * *
Да неужели станет ива
Стыдиться предосенних слез —
Неизреченной, молчаливой
Живой тоски своей и грез?
И мне ль сдержаться, если в поле
Туман течет, как сон земли,
И столько грусти, столько воли
И золотых копен вдали...
О родина! Да я ль не знаю,
Как губит здесь наверняка
Любовь — единая, сквозная —
И безглагольности тоска!
* * *
— Слышишь, волк завыл из луга?..
Слышишь, у ворот,
Как телок, во двор к нам вьюга
Просится-ревет?..
Снег — все пуще, тьма — все гуще.
Лишь одним окном
В круговерти той гнетущей
Светится наш лом.
Мать запела — не поется.
— Ты б, сынок, уснул...
В дымоходе, как в колодце,
Тоже дикий гул.
И задремлешь, да разбудят
Страхи все ранчо.
— Спи! Не скоро еще будет
Все, что суждено...
* * *
Одинокий фонарь в темноту
Слепо смотрит у самого дома,
И, мерцая, шурша на лету,
Пропадает в пространстве солома...
Кто-то кружит у темной скирды,
И в кленовые сани садится,
И, легко заметая следы,
Сквозь поземку змеистую мчится.
И столбы от села до села,
И деревья проходят — снегами.
Далеко-далеко до тепла,
До зеленой травы под ногами!
И бесчинствует кто-то всю ночь,
И фонарь одинокий качает,
И куда-то уносится прочь,
Никого на пути не встречает...
* * *
То ли туча встала грозовая —
И в полнеба огненная дрожь,
То ли, в недрах токи забирая,
Вызревая, вспыхивает рожь...
И краснеют горы меловые,
И остожья шлемами блестят.
Слышу — духи реют полевые,
Колосков усами шелестят.
Вижу — вышли, раздвигая горы,
Ратники и пахари на свет...
Тик искрят, пульсируют просторы,
Что на все готов тебе ответ.
Он — в душе. Он весь — в твоей гудящей
Мощным электричеством крови,
Столько силы здесь плодородящей,
Столько непогубленной любви!
* * *
Слова — простота и певучесть.
Но смысл сокровенней, темней...
Вглядишься — и вся твоя участь
В глубинном сплетенье корней!
А сам ты — не песня и дума, —
Росток, что, как твердый ответ,
Выходит без лишнего шума
Из недр животворных на свет.
И бездна, вскипев под тобою,
И ветер, срывая росу,
Откликнется в море прибоем,
Аукнется бурей в лесу!..
Да, слово всего лишь а хлебе,
Но так оно вдруг загудит,
Что, видно, и впрямь этот стебель
Всю землю и космос роднит.
МИФ
Как подступиться, как измерить
Всю глубину и мощь пласта?..
Но хватит гула, чтобы верить,
Судьбу читая как с листа.
Чтоб смысла тайного крупицы
Блеснули исподу, сквозь муть,
Верней, чем звезды дикой птице,
Тебе указывая путь.
А там от сказки до виденья
И дальше — к знанию пари
И все распавшиеся звенья
На свои живой магнит бери...
Широких крыльев взмах свободный —
И поднимается волна,
И ветром свеян гнус болотный,
И Китеж-град глядит со дна!
* * *
Василю Осадчему
Казацкое войско уходит за гору —
По следу грозы...
Откроется многое гордому взору
Сквозь кипень слезы.
И ночь эта будет, как травы, по пояс
Любви молодой,
И эхом продлится неведомый голос
Над тихой водой!
И ухнут отзывно днепровские кручи
Да песня взлетит —
Все та же, что память сыновнюю мучит
И сердце когтит.
По правды и славы ничьей не убудет,
Как звона в хлебах, —
И долго звезда еще путаться будет
В далеких чубах...
ПЕСНЯ
У синего Дона, у черного тына
Поет или плачет казачка-дивчина?
Закатное солнце, да сумрачный явор,
Да длинные тени внизу, по-над яром.
И конь ударяет о землю копытом,
И шепчутся травы о хлопце убитом...
А ночь подступает, как память, бездонна
У низкого тына, у грозного Дона.
На воду ложатся холодные блики,
И месяц — как сабля, и звезды — что пики.
И — дума живая с посмертною думой —
Смыкается берег с волною угрюмой...
Пост или плачет казачка-дивчина
У тихого Дона, у горького тына?
* * *
Двум березам, застывшим над яром,
В окружении всех зеленей
Поклонюсь, будто Фролу и Лавру —
Покровителям чудо-коней!..
Ни костра, ни далекого ржанья,
Только пахнут цветы по лугам,
Только свежее ночи дыханье
Легким паром прильнуло к ногам.
Да в траве — неприметной дороги
Обрывается слабая нить...
Пусть живут одинокие боги!
Пусть криница-уздечка звенит!
* * *
Стремленье дать простор и чувству и уму,
Движенья ощутить стальную сердцевину —
Как поезд, что летит сквозь яростную тьму,
Сквозь времени затор, сквозь вечности лавину.
Остановилась ночь: попутная пурга,
Крылом не шелохнет, но вровень с отраженьем
Несется за окном, и жизни берега
Теряются — в ее, в моем воображенье?
И вот нас удержать не в силах колея,
И все вокруг роднят прерывистые стуки...
Стихия и душа — два равных бытия.
Две бездны, вы опять вмещаетесь друг в друге!
* * *
И услышать хочу — не умею
Ладной музыки зодчих твоих,
И глядят даже клены в аллее
Восхищенней, чем я, в этот миг.
Все мне кажется чуточку внешним,
Наподобие тех пирамид,
Что пустыне под небом безбрежным
Придают обустроенный вид...
И ловлю я мятущимся слухом
В звоне каменном — отзвук такой,
Что не знает меж плотью и духом
Оболочки совсем никакой!
ЯДЕРНЫЙ СОН
Я спал в стогу, когда гремуче
Сверкнуло что-то между слег,
Как будто вырван дуб могучий
И брошен был — корнями вверх!
Гроза! И мысль мою невольно
Швырнуло вслед и в тех ветвях
Забило судорожно, больно,
И ливень хлынул второпях...
Мир, перевернутый, зеленый —
Исподу, черный — в вышине,
Моей же мыслью опаленный,
Летел, суля погибель мне.
Казалось, яростные корни,
В безумье прокляв тьму земли,
Вокруг искали тщетно корма...
И плоть мою и дух мой жгли!
НА ДОРОГЕ
И сам оттаешь понемногу...
Текут ручьи — не удержать!
И выбегают на дорогу
Ростки зеленые опять.
Как много в них нежданной силы,
Как распрямляются, светясь,
Когда пудовые бахилы
Их шумно втаптывают в грязь!
Когда колеса, как по маслу,
Скользят беспомощно по ним...
А ты-то думал жить напрасно
На белом свете днем одним!
* * *
Я не знаю, зачем эта мука —
Этот песенно-огненный сплав...
Не сквозь сердце ли, полное стука,
Пробегает груженый состав?
Жизнь моя, не давая ответа,
Ты ль гремуче по рельсам прошла,
Пронеслась, как стальная комета,
Всю траву на откосах сожгла...
А она прорастает упрямо,
Жадно тянется к лязгу колес —
Лишь бы вникнуть в железные гаммы,
Лишь бы в них разобраться всерьез!
* * *
Ты коня поведешь в небеса
И водой напоишь ключевою,
Только б синяя билась гроза
Над пропащей твоей головою!
То ли темный обычай велит,
То ли кровь позовет из тумана,
Ведь недаром под сердцем болит
Ножевая цыганская рана...
Что ж, амбары богов распахни
Да погуще засей яровое,
Чтоб звенело, куда ни взгляни,
Среброструйное жито живое.
Вещий камень гремуче скати —
И спускайся по склону крутому:
Легче к славе дорогу найти,
Чем к забытому отчему дому!
Лучше волю иметь и коня,
У костров на земле просыпаться,
Чем до самого смертного дня
Одиноко по небу скитаться...
* * *
То не верба к земле приклонилась,
А зеленая радость моя,
Ведь опять возле ног засветилась
Розоватая горечь репья.
Ведь опять мы друг другу открыты,
А родная земля молода,
И ничто у нес не забыто —
Ни душа, ни трава-лебеда.
И напрасно я мучился, право,
Ощущением странной вины,
Будто все мои мысли лукавы
И шумящей листве не равны...
* * *
И снова гроза!.. И трава встрепенулась,
И каждая жилка моя,
Когда я заметил, что ты отвернулась
И смотришь в иные края...
И огненно листья с берез полетели
За черный предел, за черту,
Где дымному ливню, свинцовой метели
Твою не прикрыть наготу!
Дай стать толкованьем и плотью знаменья
В порывах слепого огня,
И пусть он, тебя опалив на мгновенье,
Навеки сожжет лишь меня!..
* * *
Здесь металла сгоревшего груды
О поверхности бредят земной.
Размагничены донные руды —
Не притянут осколок стальной.
Вот он, сердце мое задевая,
Рвется, будто на голос войны...
Но не спрятана правда живая,
Не навек искорежены сны.
Все, что мертвому нужно осколку, —
Это недра глухие забыть
И, сверкая в кровавых потемках,
Побыстрей человека убить!
Я ж хочу и магнита и воли,
Я ж ищу и любви и тоски...
Поле боя. Скопление боли.
И стрижи — как железа куски...
* * *
Чуть рассеется зимняя мгла —
Струйки пара видны над болотом,
Словно где-нибудь там залегла
Поредевшая за ночь пехота.
Каждый прячет цигарку в рукав,
А мороз до костей пробирает.
Сизый месяц, к шинельке припав,
Из кисета табак добирает.
Что ж вы, хлопцы, зашли б на постой —
Места в хатах довеку хватает...
И всю ночь над равниной пустой
Только вздохи в ответ долетают.
БОЕЦ И БЕРЕЗА
Далекий поезд... Реет птаха —
Душа твоя или моя?
Вставай — ни пепла нет, ни праха,
Ни этих снов небытия.
Еще горят над полем боя
Закаты, кровью налиты,
И пеленают нас обоих
Снегов стерильные бинты.
И сквозь крещенские морозы,
Сквозь нежилую даль и тьму —
Два человека?
Две березы? —
Мы рвемся к маю одному.
Там слез не выплакала роща,
Там ждет погибшего семья...
Вдали трассирующий росчерк
Выводит нас из забытья.
НАД ОБРЫВОМ
Часть косогора срезал взрыв —
И показалось, что рябина
Метнулась прямо на обрыв:
Бойца последнего убило!
И по корням другой снаряд
Ударил, замер, не взрываясь...
И можно было устоять,
Лишь за металл —
за смерть! — цепляясь.
Пускай недолго — ну, хотя б
До той поры, когда подступят
Все те, что и ее хотят
Сбить с непокорного уступа.
Тогда бы вниз — и за собой
Увлечь гостинец в комьях глины!
Солдат убит.
Но длится бой —
Помалу клонится рябина...
* * *
Шел домой — и путь казался
Серебристо-голубым
И подошв едва касался
И стелился, словно дым.
И шумел попутный ветер
И рассказывал о том,
Как жилось на горьком свете —
И на этом, и на том...
Как вставал ты против стали
На святом клочке земли,
Как в Освенциме сжигали,
Только, видно, не сожгли...
Прах летел вослед, рыдая:
«Ты живой, солдат, иди,
Потому что ждет родная,
Черный плат прижав к груди!»
Лишь тебе луна сияла,
Правду скорбную тая...
— Что ж ты, мама, не узнала?
Вытри слезы... Это я.
* * *
С часовыми в бессменном дозоре
Без пароля обходимся мы:
Между нами волнуется мope
Трав, росы, ожидания, тьмы...
Только все ж на солдатском привале,
Разложив костерок у леска,
Мы сполна понимаем едва ли,
Что такое погибших тоска,
Почему эти звезды немые
То и дело срываются вниз,
Отражаясь — века световые! —
В миллиардах слезящихся линз,
И когда замираешь в тревоге
И становится круче волна,
Почему в темноте у дороги,
Словно пуля, звенит тишина...
* * *
Голубизна. Безвредный дым.
И очень трудно удержаться,
Чтоб этим воздухом седым —
Привычно, всласть — не надышаться!
Лежу, сорвав противогаз.
Не вытираю пот соленый.
И неба край у самых глаз
Подбит каймой травы зеленой...
Как все сплелось!..
И тишь, и синь,
И остывающие гильзы,
Что пахнут горше, чем полынь,
Мне говорят о жизни, жизни!
Пусть гул, который слышу я,
Не слова жаждет от солдата —
Я вспоминаю соловья,
Я забываю про гранату...
* * *
Звука не слышно — лишь дыма полоска...
Возле радара застыла березка.
Вздрогнет она — запоздало и слепо —
Только от грома средь ясного неба.
И заболят, задрожат, как впервые,
Нервы и гены ее вековые!..
Нет, не привыкнуть и мне, часовому,
К этому странному, страшному грому.
Как тут собрать воедино все мысли?
С болью смотрю на опавшие листья...
* * *
Комбат при заправке ракеты
Погиб...
И была тишина.
Утих над позицией ветер.
В казарму нас вел старшина.
Умолкла в рассветном эфире
Пронзительная трескотня.
И стало спокойнее в мире.
И шли мы. молчанье храня.
Мы знали: покой этот ложен.
Мы думали все об одном.
И голос комбата тревожный
В пространстве
летал
мировом!
* * *
Опять ответные ученья —
Опять над самой головой
Расчетных трасс пересеченье
На карте неба огневой.
И чертыхается сердито
Над строгим бланком планшетист,
Когда к стеклу теодолита
Вдруг прилипает мертвый лист.
Ведь прозвучи сейчас, как выстрел:
— Пуск! —
и ударь огонь меж плит,
Здесь даже тополь серебристый,
С корнями вырвавшись, взлетит!
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДРУГА
1
Снишься ты живым и невредимым,
В поезд заскочившим на ходу.
Небо заволакивает дымом —
В этом,
сорок первом ли году...
Снег такой, что не догнать мне друга,
Не сказать последние слова —
И свинцово вспыхивает вьюга,
И вступает смерть в свои права!
И гудит отчаяннее поезд,
Отвечая сердцу моему:
Впереди — край света, Млечный Пояс
В рвущемся
пороховом дыму.
Позади — Земля с ее судьбою,
Сон мой, увязающий в снегу...
Оборвется —
чем перед тобою
Оправдаться в жизни я смогу?!
2
Блеск реки. Огонь прицельный.
Взрыва долгая волна...
Быстротечный, скорострельный
Бой — и сразу тишина.
Вздрогнул, замер над тобою
Обагренный кровью злак.
Гаснут небо голубое,
Речка, горы —
там он, враг...
Ты к земле припал щекою,
Тьмой нахлынувшей объят,
Коченеющей рукою
Сжал горячий автомат.
И в сознанье вспышки тают:
Детство,
мать,
в дыму паром...
Грозно время пролетает
Над Мургабом* и Днепром.
-------------------
* Мургаб — река в Афганистане.
3
Жгут бурьян... По околотку
Дыма стелятся клубы.
Та — старуха. Не молодка —
Эта...
Две родных судьбы.
Слезы в том и этом взоре.
Сыновей все нет как нет...
Одному седому горю —
Год.
Другому — сорок лет.
Две скупые похоронки:
«Смертью храбрых...» —
весть одна.
Две далекие сторонки:
Долг.
оплаченный сполна...
Вечер... Тишь...
Летят высоко
Искры, тают без следа...
Боль —
и месяц на востоке
И на западе звезда.
4
Провожала на два года —
Оказалось, навсегда.
Нет ни мостика, ни брода —
Лишь бездонная вода.
Только ночи горевые,
Только траурная шаль...
Вот погоны полевые,
Вот посмертная медаль.
Ты склонилась над альбомом,
Покачнулась у стола —
Вместе с горем,
С мужним домом
Разом под воду ушла...
5
Не запела — затужила
О тоске в чужом краю,
Не огнем прошла по жилам —
Душу вынула твою!
Стало пламя, будто мальвы,
Стали слезы, как роса...
Далеко они позвали,
Заревые голоса.
И не диво — так давненько
Ты сопелку не слыхал...
— Слышишь, сынку?
— Чую, ненько!
— Значит, вправду не пропал...
6
Живой солдат кричит ночами —
Он слышит выстрелы в горах.
Друзья, вы все-таки прощали
Не за себя — за друга страх...
Неужто вы навек уснули
И не узнаете того,
Как просит он, чтоб эти пули
Не в вас летели —
а в него?!
Глаза откроет —
вроде дома...
Часы настенные стучат.
И оглушительнее грома
Отец и мать в дверях молчат.
7
Стар и млад — литые звенья!
Между ними — сын-отец.
Триединое мгновенье.
Учащенный стук сердец.
Май. Девятое. Победа...
Помнит накрепко страна,
Что у внука и у деда —
Боевые ордена.
А седеющий мужчина
Лишь смахнет слезу с лица,
Глядя с гордостью на сына,
Виновато —
На отца...
ЦВЕТЫ
Вот и мутные, талые воды,
Словно первые страсти, ушли
И цветами под синие своды
Потянулись из влажной земли...
Только мало гармонии светлой.
Страшно —
молча стоять над рекой...
И померкнут они незаметно,
И бесшумно уйдут на покой!
* * *
Ты отвернулась.
Я не вижу.
Любовь не помнит, кто она.
И день все дальше, а не ближе,
И ночь беззвездная страшна.
И сны блуждают поневоле
По той версте сторожевой,
Где, может, вспыхнет в мертвом поле
Горючий камень межевой...
...Увидеть свет — ночные тени
Бегут на самый край жнивья —
И опуститься на колени:
— Родная, ты?
— Любимый, я!
ДОЖДЬ
Дотянись рукой с крылечка —
Он касается губой
И смущенной,
нежной речью
Все беседует с тобой...
Пусть от края и до края,
Чуть косясь на плеть огня,
То над адом, то над раем
Носит яростно меня!
Ты ведь знаешь, что недаром
Лишь с тобою дикий конь
Что-то шепчет,
дышит паром,
Мягко тычется в ладонь...
* * *
На лепестки росу приносит —
И та стекает, как с ножа...
— Ты, соловей, обезголосел,
А роза полная свежа.
Он полетит искать подругу
В чужой, заморской стороне,
А роза будет слушать вьюгу,
Горя в заснеженном окне.
Когда он сгинет — ей приснится,
Что вдруг ударилась в стекло
Никем не узнанная птица,
Лишь отпечаталось крыло...
Но это — бред... Еще не осень,
И так свистящ полет стрижа!
— Ты, соловей, обезголосел,
А роза полная свежа.
В ЗАПОВЕДНИКЕ
Старый дом. Скрипучий ельник.
Чисто вымыто крыльцо.
Добродушный пес-бездельник
Норовит лизнуть в лицо.
Дочь лесничего лукава,
С бесенятами в глазах...
И дурманят сердце травы,
И растут, как на дрожжах!
И никто их здесь не косит.
В охраняемом бору
Где хотят — гуляют лоси,
Дышат в окна поутру.
Выйдешь до свету, до птичьих
Голосов —
не спал всю ночь!
Замечает все лесничий,
Ничего не видит дочь...
* * *
От хмельного осени настоя,
Смуглых ног, мелькнувших на стогу,
Хочется полуночного зноя
В густо зеленеющем лугу.
Ты смеешься сумрачно-румяно,
Кареглазо, горестно-светло —
Яблоком, и солнцем, и туманом
Губы мне томительно свело!
Дышит ветер в трепетные ситцы,
Лижет руки радостным щенком.
Неужели это повторится?
По стерне идешь ты босиком...
За тобой антоновки ядрено
Светятся, созревшие давно.
И зачем гляжу я так влюбленно —
Запоздало, с вызовом, грешно?
* * *
Просветленность, упоенье,
Обещание продлить
Это позднее мгновенье —
И с тобою разделить...
И не ведать, в чем причина —
Просто день, летит листва.
Вместе — радость, и кручина,
И молчанье, и слова...
Как прекрасно, как бездарно
Жизнь прошла — не возвратить!
Только помнить благодарно
Да прощения просить.
ПО ЯБЛОКИ
Влажнобоки, с матовым отливом,
Только что дразнили на весу,
А теперь вот сгрудились пугливо
И подрагивают
на возу...
Ночь прошла, и даже вспомнить сладко,
Как плоды томила маета,
Как паслась под звездами лошадка
Без присмотра и без хомута!
И не зря легка-то ей дорога...
Хорошо под этот ровный бег
Думать так,
что спелых яблок много —
Хватит не на зиму, а на век!
* * *
Плита розовеет, и тяга певуча,
И ты без румян...
Поверю я в сказку — тот камень горючий
Да остров Буян.
Послышится рокот глухом, отдаленный
Сказаний и рун —
И грезится морс, и ветер соленый,
И белый валун...
И мы забываем о всхлипах протяжных
За мерзлым окном.
И пусть себе снегом, как пухом лебяжьим,
Заносит наш дом!
Я верю в царевну в простом сарафане,
В ночную купель...
И вновь Посейдоном над степью шаманит
Густая метель.
Нам чудится сказка — тот камень горючий
Да остров Буян,
И льда колотье долетает с излучин,
Как звоны стремян...
СЧАСТЬЕ
Снег пушистый, красные сапожки...
Ты взойдешь на звонкое крыльцо —
И в мохнатом голубом окошке
Сына зарумянится лицо.
Снегири отряхивают иней —
Дом всплывает прямо в небеса...
Взгляд скользнет по ставне, по лесине,
К сеновалу —
и в мои глаза!
И стою с охапкой духовитой —
Все пеструхе бросить не могу...
В сердце веет первый,
незабытый
Поцелуй в некошеном лугу.
В СТАРОМ БЛИНДАЖЕ
Оборвался счет кукушки
На переднем рубеже.
Разве гром?..
Стреляют пушки.
Дверь сорвало в блиндаже!
Мы укрылись от ненастья?..
Нет, попали под обстрел:
Цепко взято наше счастье
В сверхоптический прицел.
Вот клубы седого дыма
В косо хлынувшем свинце,
Вот слезинки у любимой
На растерянном лице...
Бьют в ответ «сорокапятки» —
С этой,
с нашей стороны...
Первый или сорок пятый,
Бесконечный год войны?
* * *
...И в страхе тень моя метнулась —
Туда, до самых дальних вех...
Но пламя гибельно коснулось
Сухих языческих застрех!
Оратай, веривший в потомка,
Рвануться попытался все ж
На крик жены, на плач ребенка...
Да разве их теперь спасешь,
Когда ни плоти и ни тени,
Ни пепла даже в борозде...
— Проснись, ты слышишь! Ведь мгновенье —
И все сгорит. Дотла. Везде!
...И я проснулся.
Неужели —
Всего лишь дальняя гроза?..
Как сын мой плачет в колыбели!
Как ночь глядит в мои глаза!
СЫН
Как тревожишься о сыне —
О доверчивом ростке,
Что с дождями, с высью синей
Говорит накоротке!
Пусть вникает в то и это —
И любовь твоя, и боль, —
Пусть найдет свои ответы:
Где же корень, в чем тут соль?..
Лишь бы преданность Отчизне,
Чувство неба и земли
Стали завязью всей жизни,
В плоть и кровь его вошли!
Лишь бы с твердой силой духа
Разобрался до конца,
Где вина, а где заслуга,
В чем бессмертие отца...
* * *
Привычно, как будто по знаку,
Звезда в передутренней мгле
Скользнет по росистому злаку
И скорбно погаснет в земле.
С чего ж в этот миг безголосья,
Когда еще поле во сне,
Светает сначала в колосьях
И только потом —
в вышине?..
* * *
И зыбь, и смертная остуда,
И тьма — теряются во ржи...
Не отпускай меня оттуда,
На расстоянье, а держи.
Пускай морозной паутиной,
Дыханьем ветра целый день
И я плыву в тиши пустынной
И не роняю даже тень.
Пускай заплачу, исчезая,
Но остается вечно рожь,
В которой ты, когда — не знаю,
Меня отыщешь, позовешь...
Мне надо быть поближе к полю,
Поближе к жизни надо быть,
А в остальном — твоя лишь воля:
О ком, надолго ли забыть.
* * *
О мать! Это с колосом шепчется колос!
То сон, а не ложь...
Летит над полями тоскующий голос,
И клонится рожь.
И росы текут, и склоняется ниже —
К рассвету — звезда,
И все оголенной, все внятней и ближе
Гудят провода!
О эти сигналы миров незабвенных,
О нервная дрожь!..
От дум несказанных, от снов сокровенных
Волнуется рожь.
А голос летит и летит над полями —
Услышь его, мать,
Чтоб солнцу взойти и сегодня над нами
И к жизни взывать.
* * *
Вот и все... Только зрение духа,
Только птица высоко парит,
И земному, глубинному слуху
Внятен оклик, зовущий навзрыд.
Ну не странно ли — вижу и слышу,
А ответить никак не могу?..
Птица села на отчую крышу —
Я домой, словно в детстве, бегу.
Пусть трава меня держит седая —
Мама издали машет рукой,
В белом платье стоит, молодая —
Я ее и не помню такой...
Неужели все это не снится,
Неужели я вправду живу
И, как мать, одинокая птица
Надо мной не кричит наяву?..
* * *
Не видишь ни света, ни тени,
Но вдруг —
костерки и дымы...
Летишь над землею осенней.
— Бери мое зренье взаймы!
Теперь, наконец-то, узнала?! —
Кричу потрясенной душе.
И сверху гляжу, как устало
Машу ей —
внизу, на меже...
ВИНА
1
Пралюбовью корней крепкоруких
Я исторгнут из плотных грунтов.
Почему же за смертную муку
Отвечать покаянно готов?
Я ль виновен, что жажду познанья
Утолять не умеет росток,
Только чувствует зной мирозданья
Да подземный томительный ток?..
Вот она, эта капелька духа,
Задрожавшая в пальцах корней.
Солнце вещее, как повитуха,
Осторожно склонилось над ней.
Миг — и жизнь устремляется к свету,
За собой даже бездну маня,
Чтоб она не давала ответа —
Лишь пытала, губила меня!..
2
Я несбыточным счастлив, природа,
Я измучен стремленьем к нему,
Словно там, на краю небосвода,
Эту землю иначе пойму.
Словно жизнью манит настоящей
Набегающий трепет огня
И росинкой на ветке дрожащей
Все знобит, все ласкает меня...
И такое нисходит сиянье,
И такая блаженная тишь,
Словно каплю ненужного знанья
Ты вот-вот навсегда поглотишь!
3
В потаенную глубь загоняла,
Хоронила в себе это зло,
Чтоб оно никогда не взрастало,
Чтоб оно никогда не цвело...
Но спало в темноте оно чутко,
Видя сон, как в бездонную высь
И его ослепительно-жутко
Вдруг поднимет могучая мысль.
Уж тогда оно светочем будет
И свое, наконец-то, возьмет,
Даже если всю землю погубит,
Даже если с землею умрет...
Так зачем ты растила от века,
Поднимала меня до звезды,
Опасаться забыв человека
Больше этой холодной руды?!
4
Были ясными темы и смыслы —
Я в них тайны искал. А к чему?
Чтоб незримая туча нависла,
Угрожая не мне одному?
Вот она — эта легкая дымка,
Вот он — луч, безобидный на вид...
Это шапка моя невидимка,
Это дух мой бессмертный горит!
Что же плоть еще боли не чует?
Что же сын мой смеется в лугу —
Там ведь горе такое кочует,
Что ничем защитить не смогу?!
О природа, как слезы нас душат,
Как мучительна трель соловья!
Это я возмутил твою душу,
Это я виноват, это я...
5
Темный лес прямо в небо стекает —
И оно шелестит на ветру
И тревожно меня окликает...
Но ведь я не сегодня умру!
Отчего ж, будто вечная дума,
О которой на миг позабыл,
Надо мной зашумело угрюмо:
— Ты ведь мог...
Ты ведь жил... Ты любил.
6
Остается и вечность в запасе,
И дорога туда напрямик,
Где о новой моей ипостаси
Размышляет спокойный родник.
Отразился я в нем и осокой,
И речной камышовкой — когда,
Словно помысел самый высокий,
Им внушала надежду вода...
Снова память меня вдруг обгонит,
Издалёка вперед позовет —
И порезы горят на ладонях,
И в груди моей птаха поет!
7
Подчинила, потом растворила
Постепенно в зеленой крови.
То ли в злаке меня повторила,
Отворила ли вены свои?..
Не жалела бы жадную душу,
Понимала бы — так полюблю,
Что опять равновесье разрушу,
Твой покой, жизнь твою погублю!
Изболишься ты, каждым побегом —
Каждой мыслью ко мне восходя!..
Будет много мороза и снега,
Будет мало тепла и дождя.
Почему? Да захочется тверди
Мягче той, из которой расту.
Потому что искать мне бессмертья,
Даже если его обрету...
* * *
Ничего выдумывать не надо,
Так шиповник рдеет сквозь туман,
Словно есть какая-то отрада
От сквозных, кровоточащих ран...
Не один я слышу грай вороний
И свою превозмогаю грусть.
Жить бы мне на свете немудреней,
Чем колючий одинокий куст.
И нисколько боли не страшиться,
Поступать, как сердце говорит,
Знать, что если ветка обнажится —
Кровь красноречивая горит.
А слова, утратившие цену,
А листву, погибшую навек,
Как-нибудь припомнят постепенно,
Может, куст, а может — человек...
НАЧАЛО
Колдовство прибывающей ночи,
Влажный ветер шумит, как вода.
Позови — убедишься воочью
В том, что не было нас никогда.
Что не скоро любви сотворенье,
Зарожденье грядущего дня,
И еще нам не нужно прозренья,
Как холодной стихии — огня...
Затопила безликая темень
Непробудные наши сердца,
Чтобы нам не увидеться с теми,
Кто к началу идет — до конца,
Кто всю ночь окликает, как ветер,
Кто шумит впереди, как вода,
И кому нерожденная светит —
Но бессмертная! — наша звезда.
* * *
Не будем в низкой верности божиться
дающим блага и вершащим суд.
Г. Русаков
В оставленном костре души моей
Потрескивали выстрелы сухие.
Я ль незаметен стал среди теней,
Или патроны эти холостые?
А он все дальше, дальше, слабый блеск —
Вот задрожал над холмиком убогим...
И понял я, что только сучьев треск
Меня увел не по моей дороге!
Неужто я и впрямь живой мертвец
И не воскресну даже на мгновенье,
Чтоб ощутить не пепла дуновенье,
А истины убийственный свинец?!
Как плакал я!.. И вились в вышине
Неверные светящиеся нити...
Кто рядом был — забудьте обо мне!
Кого я предал — каюсь... позовите...
* * *
И коршун, в полете свободный,
И светлые очи мои,
И шелест в межтравье, подобный
Скольженью гремучей змеи...
О, дай хоть на миг утоленья
И смой эти слезы с лада,
Чтоб знать лишь высокое пенье
И бурный простор без конца!
Возьми даже светлые очи
И сердце, обняв, отрави —
Пусть коршун от счастья клокочет,
Пусть плачет змея от любви...
Не им под рыдающим ливнем
О стоящем чем-то молить
И в пологе рваном и длинном
Горящие нити ловить!
* * *
Ползучий гад — он вверх тянулся,
Следя опасливо за мной...
И вздрогнул я, и оглянулся —
Его почувствовал спиной!
Я взял весло, еще не зная
Зачем,
а он скользнул уже,
Враждебной мыслью исчезая
В настороженном камыше.
И то была всего лишь малость
В сравненье с небом и землей
И с тем, как речка извивалась,
Блестя на солнце чешуей...
* * *
Николаю Николенко
Кипит алюминий реки,
Стволы отливают латунью,
И ржавой листвы мотыльки
Трепещут в сетях полнолунья.
Здесь — шум опаленных лесов,
Природы напрасные вздохи.
Там — гул заводских корпусов
И сварки слепящей сполохи.
Кто, этим и тем дорожа,
Двойное подарит мне зренье
И слух —
чтобы пела душа,
Как птица в стальном оперенье?!
* * *
Задрожит ли колосом сознанье,
В древнее вникая ремесло, —
Ты прости, что, может, с опозданьем
Горькое раскаянье пришло.
Что размыта мудрость вековая,
Только тяга вольная в крови —
Нет, не заглушенная, живая —
Помнит о превратностях любви:
О ее раденье-пониманье
И о том, что мы недоучли,
Широко и шумно поднимая
Залежи и таинства земли...
Отогреть бы сердцем обновленным
Черную шершавую ладонь,
Пусть по нервам — стебелькам зеленым —
Долгожданный пробежит огонь,
Пусть слышней друг другу будут муки
И твои, природа, и мои —
По законам жизни и науки
Большей силой колос напои!..
* * *
Уже мне кажется, что я —
Твоя кровина, мысль такая,
Что не умрет,
из бытия
В небытие перетекая...
Да, видно, так оно и есть,
Коль в бесконечной круговерти
Не понимаю, где я здесь,
Везде —
природа, жизнь, бессмертье!
СОДЕРЖАНИЕ
Егор Исаев, Владимир Мильков. Первое
знакомство 3
Правда 5
«Сок течет по ожившим березам...» 6
«Ты — не только простор и мечта...» 7
Поход Игоря 8
«В черных сучьях туман застревает...» 9
Поединок 10
Пробуждение 11
Летописец 12
«Как много простора!..» Да брось ты!..» 13
Еретик 14
Калики перехожие 15
Блудный сын 16
«Не отвести заплаканного взора...» 17
Крепостная стена 18
«Хлеб-то свой, и душа нечужая...» 19
«Отдыхает ли вечное поле...» 20
«O чем твои седые сны...» 21
«Да неужели станет ива...» 22
«— Слышишь, волк завыл из луга?...» 23
«Одинокий фонарь в темноту...» 24
«То ли туча встала грозовая...» 25
«Слова — простота и певучесть...» 26
Миф 27
«Казацкое войско уходит за гору...» 28
Песня 29
«Двум березам, остывшим над яром...» 30
«Стремленье дать простор и чувству и уму...» 31
«И услышать хочу — не умею...» 32
Ядерный сон 33
На дороге 34
«Я не знаю, зачем эта мука...» 35
«Ты коня поведешь в небеса...» 36
«То не верба к земле приклонилась...» 37
«И снова гроза!.. И трава встрепенулась...» 38
«Здесь металла сгоревшего груды...» 39
«Чуть рассеется зимняя мгла...» 40
Боец и береза 41
Над обрывом 42
«Шел домой — и путь казался...» 43
«С часовыми в бессменном дозоре...» 44
«Голубизна. Безвредный дым...» 45
«Звука не слышно — лишь дыма полоска...» 46
«Комбат при заправке ракеты...» 47
«Опять ответные ученья...» 48
Возвращение друга
1. «Снишься ты живым и невредимым...» 49
2. «Блеск реки. Огонь прицельный...» 49
3. «Жгут бурьян... По околотку...» 50
4. «Провожала на два года...» 51
5. «Не запела — затужила...» 52
6. «Живой солдат кричит ночами...» 52
7. «Стар и млад — литые звенья!..» 53
Цветы 54
«Ты отвернулась. Я не вижу...» 55
Дождь 56
«На лепестки росу приносит...» 57
В заповеднике 58
От хмельного осени настоя...» 59
«Просветленность, упоенье...» 60
По яблоки 61
«Плита розовеет, и тяга певуча...» 62
Счастье 63
В старом блиндаже 64
«...И в страхе тень моя метнулась...» 65
Сын 66
«Привычно, как будто по знаку...» 67
«И зыбь, и смертная остуда...» 68
«О мать! Это с колосом шепчется колос!..» 69
«Вот и все... Только зрение духа...» 70
«Не видишь ни света, ни тени...» 71
Вина
1. «Пралюбовью корней крепкоруких...» 72
2. «Я несбыточным счастлив, природа...» 72
3. «В потаенную глубь загоняла...» 73
4. «Были ясными темы и смыслы...» 73
5. «Темный лес прямо в небо стекает...» 74
6. «Остается и вечность в запасе...» 74
7. «Подчинила, потом растворила...» 75
«Ничего выдумывать не надо...» 76
Начало 77
«В оставленном костре души моей...» 78
«И коршун, в полете свободный...» 79
«Ползучий гад — он вверх тянулся...» 80
«Кипит алюминий реки...» 81
«Задрожит ли колосом сознанье...» 82
«Уже мне кажется, что я...» 83
ПЕРВАЯ КНИГА ПОЭТА
Литературно-художественное издание
КОВАЛЕВСКИЙ Алексей Владимирович
ЖАР-ЦВЕТ
Стихи
Харьков «Прапор» 1988
Редактор В. Н. Верховень
Художественный редактор Я. М. Ярешко
Технический редактор В. Я. Козинченко
Корректор Л. И. Столбовая
ИБ № 2215
Сдано в набор 18.06.87. Подписано к печати 14.01.88. БЦ 22626.
Формат 70Х100 1/32. Бумага тип. № 1. Гарнитура литературная.
Печать высокая. Усл. печ. л. 3,55. Усл.-краскоот. 3.87. Уч.-изд. л. 2.08.
Тираж 2000 экз. Заказ 1379. Цена 25 к.
Издательство «Прапор». 310002. ГСП,
Харьков-2, ул. Чубаря, 11.
Харьковская городская типография № 16.
310003. Харьков-3, ул. Университетская, 16.
Ковалевский А. В.
К 56 Жар-цвет: Стихи / Алексей Ковалевский. — X.: Прапор, 1988. — 86 с. — (Первая книга поэта).
ISBN 5—7766—0034—0.
Поэтический сборник «Жар-цвет» — это лирическое повествование о Родине, ее прошлом и настоящем, о единстве человека и природы, об ответственности людей за мир и жизнь на земле.