Протопопов, конечно, влюблялся довольно часто. Что же это за чувство такое - любовь? Причём не так, как у Моцарта, «не сильно, а слегка», а по-настоящему. Это чувство очень сильное. И почему-то кажется, что ему надо подчиняться и отдаваться. Кажется, что оно в себе несёт какую-то заветную тайну и необходимость. Тот, кто такому чувству отдавался, должен был получить некоторый «золотой ключик». Мне трудно представить, что горячее чувство восхищения, просто преклонения перед красотой, может быть обычным заблуждением, которое закончиться должно было бы наслаждением и пресыщением.
Даже трудно представить, что это обыкновенное биологическое чувство - «и всё, чего хочу, я вижу наяву».
Протопопову, между прочим, тридцать шесть лет. В былые времена это возраст, когда любить заканчивают. Для сегодня, правда, возраст — юношеский. И Протопопов умел так, по-юношески, влюбляться. Обладал такой натурой, что к женщине он не шёл, как шмель к цветку, или лось к молодой лосихе, а от восхищения красотой терялся. Если бы женщина ответила ему взаимностью, он бы, пожалуй, свихнулся. Глупеет человек от земной любви. Гормоны, гормоны играют, любят повторять умудрённые жизнью циники.
Но, кажется, эта игра гормонов — не самая жестокая игра, которую придумал для человека Господь Бог. В ней много заблуждения, зато много и счастья и радости.
Бывают, конечно, и сложные перипетии. Когда братья, например, влюбляются в одну и ту же женщину. Протопопов был рад, что у него нет младшего брата, который был бы женат на женщине, которая ему бы нравилась. Это был бы очень тяжёлый случай, думал Протопопов. Впрочем, зачем ему было о таком варианте думать — непонятно. Ведь он мог просто влюбиться в свободную женщину. Что он, впрочем, и делал. Но влюблялся он как-то катастрофически — с чувством, что ничего хорошего из этого не получится. В тридцать шесть лет начинаешь понимать, что любая женщина не ограничится романтическими встречами, что вслед за восхитительной любовью придёт ежедневная битва за добычу материальных средств для рождающихся детей. И представление о последующй битве за кусок хлеба и крышу над головой для семьи приводило Протопопова в тяжёлое уныние.
А казалось бы, что такого: все так живут, нужно только уметь наслаждаться своим счастьем! Но Протопопов почему-то эту битву в материальном море счастьем не хотел называть.
Станет ли кто осуждать его? В чём-то он, признаемся, бывал прав.
Впрочем, вот эта улыбка, вот эти сладкие ресницы, чудно вырезанные губы, открывающие белый жемчуг молодых зубов, вот эта рука, так доверчиво и нежно опущенная на талию возлюбленного, этот кроткий и всё же наполненный скрытым жаром взгляд; это лицо, от одного созерцания которого, по всему телу разливается счастье — здесь есть тайна, загадка, которую Протопопов ощущал как чудесный подарок, и от которой он никогда в жизни не мог бы отказаться.
* Поразительно, как автор догадался о «скрытом жаре»! Ведь будь он полюбопытнее (а, может, он и был полюбопытнее), то он бы узнал, что имя женщины, в которую он предположительно мог влюбиться, означало «пламя».
Много нам даётся подсказок, многое мы знаем, но не сразу умеем пользоваться этим священным даром.