Под жёлтым расплывчатым солнцем саванны
Собрались весёлой толпой павианы.
И к небу, как знамя, подняв красный зад,
Они про свободу и выбор кричат.
Их радость понятна, ведь ходит молва,
Что грифы увидели мёртвого льва.
Лежит его труп у реки на поляне.
Ликует народ жаркой жёлтой саванны.
И Страус отец восклицает: Сынок,
Мы головы больше не прячем в песок!»
И радостно зебры кричат: «Вместе с гну
Свободной мы сделаем нашу страну!»
Гиены приличия нормы презрев,
Сквозь смех завывают: «Издох старый лев!
Пришло наше время, теперь заживём.
Не падаль, а свежее мясо – наш корм!»
Они были рады, они понимали,
Что жизнь антилоп станет лучше едва ли.
Их просто гиены бить будут теперь.
Раз есть травоядное, будет и зверь.
Жирафы листочки срывают с акации,
Шакалы речами срывают овации.
Все больше зверей привлекают слова,
Шакала про низость погибшего льва,
Что падальщик был, и на водопое,
Тиран не давал травоядным покоя.
Что сам ел траву, что у малых телков,
Под ночи покровом украл молоко.
И не было видно охоте конца,
Что время пришло растоптать мертвеца.
И звери топтали… и звери давили…
И только в реке среди рыб крокодилы,
Смотрели спокойно, их разум рептилий,
Подсказывал им, что животные силы,
Потратив на мёртвого льва, дураки,
Напиться воды захотят из реки.
И бросив стервятникам львиную тушу,
Они поспешат к крокодилам на ужин.
Кровавое солнце клонилось к закату.
Поляна окрасилась в красный. Когда-то
Пугал лев животных, живьём мог их съесть.
Теперь же вершилась их странная месть.
И вдруг что-то стало с безумной толпой,
Услышали рык. Над высокой травой,
На холмике возле глубокого рва
Краснела фигура высокого льва.
Он просто смотрел. И все вспомнили вдруг,
У них много дел и сейчас недосуг.
И все разбрелись поскорей по делам.
Известно, давно, только умершим львам
Пинка можно дать. А живого врага,
Не тронь, если шкура тебе дорога.