„ЧАС ВОЛКА...”
Владимир Владимирович Лавров (1951-2014 г.)
10 превода
Преводи от руски език на български език: Красимир Георгиев
Руският поет, писател и преводач Владимир Лавров (Владимир Владимирович Лавров) е роден 15 юни 1951 г. в гр. Ташкент. По образование е строителен инженер. Живее в гр. Смоленск. Пише поезия и проза, превежда поезия от няколко езика. Член е на Съюза на руските писатели, на Руския литературен клуб и на много литературни организации и сдружения. Отговорен редактор е на алманаха на СРП. Публикува поезия в литературни издания и алманаси като „Аврора”, „Арион”, „Нева”, „Крещатик”, „Москва”, „Литературная Россия”, „Под Часами”, „Озарение”, „Край городов”, „Сетевая поэзия”, „Острова”, „Настоящее время”, „Новый Карфаген”, „Новое русское слово”, „Форвертс”, „Зеркало”, „Башня”, „Слово World”, „Русское литературное эхо”, „Берега”, „Рабочий Ленинград”, „Старая Гатчина”, „Творение”, „Сиверская летопись” и др., творчеството му е превеждано на десетки езици. Автор е на стихосбирките „Смутное время” (1995 г.), „Черная вишенка кровь” (1997 г.), „Песни с той стороны” (2005 г.) и „Синдром Петербурга” (2009 г.). Лауреат е на международни поетични конкурси, носител е на много литературни награди. Умира на 14 март 2014 г.
СЪДЪРЖАНИЕ
Марлен Дитрих / Марлен Дитрих
Мълчание, жена, печал / Молчанье, женщина, печаль
Пипилота Дългото чорапче / Пеппилотта Длинныйчулок
Бунт / Смута
Часът на вълка / Час волка
Чуждо време. Често лети, но в даден момент пълзи примирено / Чужое время. Чаще летит, но в данный момент ползет еле-еле
Чуждо време. Няма повече с теб да се срещна / Чужое время. Мне не встретиться больше с тобою
На любимата / Любимой
Седми ден на луната / Седьмой день луны
Епохата на Сун / Эпоха Сун
---------------
МАРЛЕН ДИТРИХ
На Анна
Холограма на град в жълта палитра:
кадмий, охра, а също и малко от стронция...
И защо ли си спомних за Марлен Дитрих,
как танцуваше, пееше! Гледам към слънцето,
но не виждам черни петна, ослепявам навярно.
Превъртам стари филми през памет повяхнала,
ето, пее Марлен, усмихва се – лъчезарна е!
Жалко, разминахме се във времето, но все пак успяхме
да се срещнем в света ни, измислен сред този град дивен,
в който ръка, а не четка запълва платното с краски
и рисува пейзаж и барокова сграда красива
с кафене под небето с небрежно разхвърляни маси...
Чашка кафенце с коняк и Марлен, о, Марлен –
седи насреща ми, пие и пее, пуши цигара даже.
Неудържимо искам да се докосна до коленете й
под ефирна коприна, а после на немски да кажа:
„Их либе дих!” Как притихна градът, как замря и отмина,
сякаш не от мен е измислен, а от Бог сътворен е.
Най-накрая, Марлен, тези камери спряха да снимат,
а стояха зад нас или крачеха редом по пътя през цялото време!
Най-накрая, Марлен, по пътека самотна ще минем,
в тишината любимите песни потъват.
Ще те чакам, Марлен, на изложбата с тези картини,
ако някога все пак успея да ги нарисувам...
А дори да успея, при тази палитра безгрижна:
кадмий, стронций и мъничко охра отсипвам,
ще се нищи платното и в прореза ще се вижда
кафенето, в което сме ние, с гласа ти пресипнал.
Приближаваме бузи с целувките за раздяла,
безпределно расте тишината, миража поглъща.
Притъмнява в очите, навлизам в мъглата бяла:
До поредната среща, Марлен! Доживот! После също!
МАРЛЕН ДИТРИХ
(Анне)
Голограмма города в желтой палитре:
Кадмий, охра, немного стронция...
Почему-то вспомнилась Марлен Дитрих,
Как она танцевала и пела! Смотрю на солнце я,
И не вижу совсем черных пятен, а просто слепну,
Да старые фильмы прокручиваю через память,
Вот и Марлен мне поет, улыбаясь, – она великолепна!
Жаль, что мы разминулись во времени, жаль, конечно, но нам ведь
Так просто встретиться с нею в придуманном городе,
Где рука, а не кисть, бросает на холст мазки
И пишет пейзаж с этим зданием – коробом,
С открытой небу кафешкой, где стулья враскид...
Чашечка кофе, коньяк и Марлен, Марлен –
Сидит напротив, пьет и поет, достает сигарету.
Нестерпимо хочется взять и дотронуться до колен,
Обтянутых шелком, сказав по-немецки при этом:
Их либе дих! – Как притих этот город, как замер,
Словно не мною придуман, а Богом.
Наконец-то, Марлен, прекратился тот треск кинокамер,
Что стоял за спиной или шел рядом с нами почти всю дорогу!
Наконец-то, Марлен, мы с тобою один на один,
И тишина растворяет в себе даже песни.
Знаешь, Марлен, приходи на выставку тех картин,
Что я напишу еще или если...
Если я напишу еще их – палитра бедна:
Кадмий, стронций, немного охры и
Полотно расползается, и в прореху видна
Только кафешка, где мы, но твой голос охрип.
Подставляешь щеку для прощального поцелуя,
Неумолимо растет тишина, поглощая виденье.
Потемнело в глазах, ухожу в эту мглу и я:
До встречи, Марлен! – Непременно! На той неделе!
-----
МЪЛЧАНИЕ, ЖЕНА, ПЕЧАЛ
Привична като нощ тъга,
студена мартенска забрава,
лед черен още не сковава
под пласта пясък жълт сега.
Мълчание, жена, печал,
хрущи пакетче поп-корн бяло.
Прости ми, гърло онемяло,
за чая разреден и вял,
за сивите врати „под ключ”
с протяжни бляскави верижки,
за тези празнодумни книжки
и редове с безсловна злъч.
Тире и точка, и тире –
в стени часовниците блъскат,
с коляно хладно се притискат
в кувьора с мътни цветове
и в полусънния ни блик
в мъглив светлик на шарки сложни
ще чуем разговор тревожен
на непознат за нас език
и пеене с гръклянно „ре”
и с „ми” провлачено и плахо...
От любопитство до уплаха –
всичко е точка и тире...
МОЛЧАНЬЕ, ЖЕНЩИНА, ПЕЧАЛЬ
Привычная, как ночь, тоска,
и мартовский колючий холод,
и черный лед еще не сколот
под слоем желтого песка.
Молчанье, женщина, печаль
и хруст пакетика поп-корна…
Прости, немеющее горло,
за этот теплый жидкий чай,
за эти двери „на замок”,
за тусклый блеск кривой цепочки,
за эти скомканные строчки
и пустоту меж этих строк.
Тире, и точка, и тире –
стучат часы в глухие стены,
вдави холодное колено
в пятно узора на ковре,
и в полусонном далеке
услышится во мгле узора
тревожный шорох разговора
на чужеземном языке
и пение с гортанной „ре”,
и с „ми”, протяжной и упругой…
От любопытства до испуга –
всего лишь точка и тире…
-----
ПИПИЛОТА ДЪЛГОТО ЧОРАПЧЕ
Пипилота Виктуалия Транспаранта Ментолка Ефраимова
Дългото чорапче –
изпотих се, озорен да запомня сложната ти фамилия...
Влязох в пъба, размислих и изпих един кафяв портер,
срещу мен седеше пияницата Хари Потър –
дори той не успя да запомни името ти, милия...
Зад прозореца смог задушлив продължи да се шири...
Аз от Швеция нашите пламенни срещи
в Албион ги пренесох – тук по е уютно
сред унилите лондонски стари бирарии.
– Още чашка ще пийнеш ли, драги ми Хари?
Ти си знаеш, но още съвсем не е вечер...
А довечера тя ще ми свири на лютня...
Как да запомним това странно име? Послушай
Джоан Роулинг, твоята майка няма ли да ни подскаже?
Тази улица тягостна сбира фасади, покрити със сажди,
перспективата чезне сред плътния, дъхащ на пържено пушек...
Пипилота се готви за нашия малък общ номер – аз зная,
че е време тоз бирен казан да затворя, готов съм на всичко...
Тя си има такива щастливи и палави лунички!
Когато се запознахме, едва не умрях от омая...
Тя запява ми песни лудешки, приглася си с лютня,
на различни посоки ядосват се нейните плитчици там...
Тази дяволска бира удари ме в мозъка право...
Вече тръгвам! Махни се от пътя ми, краво!
Нямам пенсове! А и не знам за разлика никаква,
не отстъпва на вашето пени червонецът руски, мънички люде!
Нямам други пари! А и тези няма да дам!
Пипилота! Задъхан и чувствен към тебе препускам,
развълнуван от твоето лъчезарие, моя Виктуалия!
Транспаранта си има желана, зовяща ни талия,
а Ментолка прикрива усмивка зад долната устна...
Този дяволски портер и този пияница Потър...
Да изрека името на Ефраимова отново правя опит –
за сто и първи път, братче, фамилията й надиплям...
Нищо – нека бъде просто Дългото чорапче Пипи...
Ще й кажа: „При мен остани, Пипилота!” Но бързо изплъзва се
зад вратата чорапчето – време е за работа, готин.
Аз доспивам съня си и шепна в просъница:
„Боже! Пази Пипилота!”
Как живях като Лот, Пипилота, жената солена
цяла вечност тъгата ми нежна посипваше с пепел!
Аз къде съм? Насреща препускат безумно конете,
зад гърба ми е Тауер – символ на черни проблеми...
Всичко срина се в моята памет старееща, Боже!
Всичко срина се, моите мисли са тук изгорени –
изумрудени погледи, гладка атлазена кожа
дозапълват пространството водно над тъмни селения.
Като дух, търсещ обич, над нея витая несретен...
Ако Бог от беди те предпазва в живота,
опази ме от мойта любов, Пипилота!
ПЕППИЛОТТА ДЛИННЫЙЧУЛОК
Пеппилотта Виктуалия Рульгардина Крисминта Эфраимсдоттер
Длинныйчулок –
Пока запомнил твое полное имя, весь взмок…
Зашел в паб, призадумался, выпил коричневый портер,
Напротив сидел спившийся Гарри Поттер –
Даже он твое имя запомнить не смог…
За окном раздувался удушливый смог…
Я из Швеции наши горячие встречи
Перенес в Альбион – здесь немного уютней,
Не смотря на унылость лондонской хмари.
– Будешь еще по одной, милый Гарри?
Смотри, как знаешь, еще не вечер…
Она мне сегодня будет играть на лютне…
Как вот только запомнить это странное имя?
Джоан Роулинг, мама твоя, мне не подскажет?
Фасады домов этой улицы перемазаны сажей,
Перспектива растаяла в плотном, и пахнущем жаренным, дыме…
Пеппилотта торопится в наш с ней маленький нумер –
Пора и мне закругляться в этом кубе пивнушки…
У нее такие веселые и озорные веснушки!
Когда познакомились, я чуть не умер…
Она мне поет залихватские песни, подыгрывая себе на лютне,
Косички торчат в разные стороны, словно дразнятся…
Чертов портер! Шибанул по моим мозгам…
Надо идти! Отвали от меня, мелюзга!
Нет у меня этих пенсов! Да какая вам разница?
Русский червонец ничем не хуже, английские, маленькие люди!
Других денег нет! Да и эти не дам!
Пеппиллота! Спешу, задыхаясь, к тебе!
Как я взволнован твоею улыбкой, моя Виктуалия!
У Рульгардинны такая призывно желанная талия!
А Крисминта опять еле сдерживает улыбку на нижней губе…
Чертов портер, еще этот пьяный Поттер…
Как же мне суметь вымолвить, не запинаясь – Эфраимсдоттер?
В сто первый раз попытался и снова не смог…
Ничего – просто Длинныйчулок…
***
Я скажу: Пеппилотта, останься! Но длинный чулок
ускользает за дверь – ей пора на работу.
Я досыпаю свой сон, повернувшись на бок:
Боже! Храни Пеппилотту!
Как я жил эти годы, где столп соляной жены
Посыпает все время, тоскуя о ней, пепел Лота?
Где я? Мчатся навстречу мне кони Клодта,
Тауэр – за спиной, символ страшной беды…
Всё смешалось в стареющей памяти, Боже!
Всё смешалось, и мысли мои сожжены –
Изумрудный твой взгляд и атласная кожа
Заполняют пространство над темью воды.
Я над нею, как дух, потерявший кого-то…
Если Бог охраняет тебя от беды,
То меня сохрани от любви, Пеппилотта!
-----
БУНТ
Народът си мълчи, но бунтът
заченат е сред тягостния мрак,
мълвата за съдбовната минута,
когато младенец ще кресне пак,
е тъй реална, че кръвта гъстее
и мазна пот под ризата застива...
Не могат да заспят от страх дебелите,
а кльощавите още се приспиват.
Смъдят очите, но сънят не идва,
предчувствие за приближаващ смерч
нахлува в царски спални под завивките
и разпилява и венец, и герб.
Пристяга хватка обръчът! Напрегнато
пропуква като орех челна кост,
витят сенки на предшественици
и стискат слепите ръце на страх и злост.
Все още не е изкривена шията,
гръклянът гърчи се, боли ни всеки вик!
За здраве стара врачка ни облива
с отвара. Но е посинял езикът...
СМУТА
Народ безмолствует, но смута
Уже зачата в духоте ночи,
И ощущенье роковой минуты,
Когда младенец громко закричит,
Так явственно, что кровь густеет в жилах,
И стынет под рубахой липкий пот…
Не спится в эту ночь на ложах жирным,
Худым зевота раздирает рот.
Песок в глазах, но сна как не бывало,
Предчувствие грядущего конца,
В дворцовых спальнях сдернув одеяла,
Вошло в изломы царского венца.
Как тесен, тяжек обруч! В напряженье
Трещит орехом лобовая кость,
И мечутся предшественников тени,
Хватают за руки слепые страх и злость.
Пока еще не свернутая шея
Уже болит и дергает кадык.
Слюною брызжет баба-ворожея,
Сует отвар, но посинел язык…
-----
ЧАСЪТ НА ВЪЛКА
Пристига часът на вълка – „между четри и пет”
пресъхна сред гърлото водката,
пожелах на душата – лети!
Но когато се чувстваш като вампир,
търсиш шия, в която да се вкопчиш!
И глътчица кръв да изпиеш...
Вятърът покриви клати, а там
зад оградата людска
мойта вълчица се моли...
ЧАС ВОЛКА
Приходит час волка – „от четырех до пяти”
Засохла в горле водка
А душе пожелал – лети!
Но себя ощущаешь оборотнем –
Кому бы вцепиться в горло?
Выпить глоточек крови…
Ветер качает кровлю,
А там, за околицей,
Моя волчица молится…
-----
ЧУЖДО ВРЕМЕ
*
Често лети, но в даден момент пълзи примирено
и почива на всяко деление на циферблата.
Но кого да помоля аз да ми отпусне приятелски
още две-три години и може би няколко седмици.
Споменават, че средната възраст за мъж съм подминал
за страната ни – щом този извод чуеш,
вече говориш по-тихо и сякаш виновен се чувстваш,
сгушваш глава в раменете, ей тъй, без причина.
Този, който почина, повярвал в добрата статистика,
гледа строго в тълпата насреща с мъртъв поглед.
Но продължава да къса той от календара жълти листове
всяка сутрин на главния парк-градина в гостната.
*
...няма повече с теб да се срещна аз зная уверен съм
капки дъжд ще отмиват следите ти в моята памет
как ме доведе съдбата тук в чуждото време
където и тебе и мене самия вече ни няма
в тези улички пълни с чужд смях вледеняващо весел
на площади със звън порцеланов от стари сервизи
продължава да бди лицемерното вечно ехо
там на двора където висят на въжето чаршафи и ризи...
ЧУЖОЕ ВРЕМЯ
*
Чаще летит, но в данный момент ползет еле-еле,
Отдыхая на каждом делении циферблата.
У кого попросить обновить его, выдать по блату
Еще пару лет, а к ним две-три недели?
Говорят, что я пережил средний возраст мужчины
В нашей стране – когда ты такое слышишь,
То чувствуешь себя виноватым, говоришь потише,
Вжимаешь голову в плечи просто так, без причины.
Те, кто уже скончался, поддавшись статистике,
Смотрит сурово из встречной толпы мертвым взглядом.
Но продолжает срывать с календарика желтые листики
Каждое утро в гостиной центрального парка-сада…
*
мне не встретиться больше с тобою знаю уверен
капли дождя смывают следы твоих ног в моей памяти
как же меня занесло сюда в это чужое время
где не только тебя а себя самого уже не найти
в этих улочках полных чужого холодного смеха
на площадях где фарфоровый звон от разбитых чашек
продолжает жить в притворившемся вечным эхе
во дворе где висят на веревке простыни и рубашки…
-----
НА ЛЮБИМАТА
„Моля се на жените като на икона,
но не се рашавам да им кажа...”
Димир Димиров
О, жена, вселенски топъл вятър,
корен жизнен, приказен жен-шен.
Аз те срещам всеки идващ ден
с луда горест, с огнен плам в душата
и възторжен шепна своята молитва:
О, жени! Желание и нежност!
Вий сте Мони Лизи, Мони Лити!
Чувства голи в чувствена безбрежност!
Чар струи в ресници засияли,
плуват в дните бяли дивните тела.
Моля им се като на скрижали,
жалко, че в суетните дела
твърде рядко коленичех, вречен
пред любимата с молитвен зов
да прославям нежната любов –
о, жена! Ти идеал си вечен!
ЛЮБИМОЙ
„Молюсь на женщин, как на образа,
Но не решаюсь им о том сказать…”
Димир Димиров
Женщина – движение вселенной,
Корень жизни, сказочный Жень-шень.
Я встречаю каждый новый день
Жжением в душе, встаю скаженным,
И восторженно шепчу свою молитву:
Женщины! Желание и нежность!
Монны Лизы, Монны Литы Вы!
Обнаженных чувств моих безбрежность!
Я заворожен ресниц дрожаньем,
И скольжением в пространстве дивных тел.
Я молюсь на них, как на скрижали,
Жаль, что в суете никчемных дел,
Слишком редко преклонял колено
Пред любимой, чтобы вновь и вновь
Прославлять молитвою любовь –
Женщина! Ты идеал вселенной!
-----
СЕДМИ ДЕН НА ЛУНАТА
Седми ден на луната... Светулки
прелитат над Митараси…
Над планината Хацуси в Оное
плаче вечерна камбана...
Още силици имам, с теб ще се разделя...
* По мотиви от любовната лирика на японския поет Фудзивара Тейка (1162-1241 г.).
СЕДЬМОЙ ДЕНЬ ЛУНЫ
Седьмой день луны… светлячки
Летают над Митараси…
На горе Хацусэ в Оноэ
Вечерний колокол плачет…
Не утомленный, с тобою расстанусь…
-----
ЕПОХАТА НА СУН
„Все някога дотяга ни нощта…”
Елена Скулска
И пак болезнено пропуснатото време
тила ни хапе, как сме изморени
на миговете жилото да чупим
и слюдата да лющим от крилца,
опитвайки се в пауза да влезем
сред пулс на бързи часове, но ти
в китайското ветрило вплиташ пръсти,
привикнали за нещо да се хванат,
и равновесието се разчупва
в нездравия строеж на пустоти.
Все някога дотяга ни нощта,
смлян орех на циановата чернота,
горчи печал, да търсим няма смисъл
на стаята сред черен мрак,
не сме китайци;
пак бягат поднебесните бродяги,
как черен котарак да търсим, щом го няма тук,
отгде е котешката светлина?
В нефритовите ти очи разчитам
в стих на монаха хуэйан, епоха Сун,
какво ни носи тъмната обител.
Животът низ с промени е, помни –
и никога не действай сляпо;
но слепи сме за Питер Брьогел Старши,
един на друг помагайки си, тънем,
с проклятия се дърпаме към дъно,
в гробовен бархет с абсолютни тъмнини,
крещейки в кладенец с изпито ехо
с безсмислени тръпчиви гласове,
не вярвайки в промени, скрити в бъднини...
* Питер Брьогел Старши (1525-1569 г.) – фламандски ренесансов художник.
ЭПОХА СУН
„Когда-нибудь и нам наскучит ночь…”
Елена Скульская
опять болезненно упущенное время
кусается в затылок мы устали
ловить мгновенья выдирая жала
и обрывая крылышек слюду
пытаясь задержаться в промежутке
между ударами часов но ты
в китайский веер распустила пальцы
привыкшие за что-либо цепляться
и обломился стержень равновесья
в непрочном механизме пустоты
когда-нибудь и нам наскучит ночь
расколотый орех синильной черноты
горчит печалью незачем пытаться
в чернильной комнате искать
мы не китайцы
пришедшие сюда из поднебесной
чернильного кота когда его там нет
откуда же тогда кошачий свет
в глазах твоих нефритовых я вспомнил
стихи эпохи сун монаха хуэйань
что означает темная обитель
Помни, что жизнь перемен полна –
никогда не действуй вслепую
а мы слепые питер брейгель старший
стараемся еще помочь друг - другу
вцепившись в плечи и неся проклятья
в могильный бархат абсолютной темноты
крича в колодец выпитого эха
бессмысленные вязкие слова
уже не веря ожиданью перемен...
http://stihi.ru/avtor/la_vrov
Владимир Лавров. Електронна брошура
10 превода
Преводи от руски език на български език: Красимир Георгиев