После первого бабьего лета второе ждали,
Разохотились бабы до солнечных дней и ласки,
Но промозглая хмарь затянула дождями дали,
И легла на дороги распутица грязью вязкой.
Было время осенних костров, но листва размокла,
Вместо яркого пламени – горечью дымной тлела.
От реки расстилались туманы покровом блёклым,
Пеленали усталую землю с утра несмело.
Журавли, закручинившись, клювы к воде склонили,
Под порывами ветра, скрипуче крича, шатались.
Им, колодезным птицам, никто не придумал крыльев,
Не обнять им небес, не умчаться с последней стаей.
Над заросшим прудом расшумелась ветла-повеса,
Лупцевала себя, не жалея, со свистом грозным,
Так живая душа не находит в ненастье места:
Раз не будет тепла, пусть пожалуют снег с морозом!
Убежать за околицу, встать у плетня кривого
И следить, как ведут чернотропы к прозрачным рощам.
Лишь бы глупое сердце вступить не пыталось снова
В спор калины с рябиной: кто ярче горит и горче?
Ожидать, что пропащее солнце меж туч забрезжит,
Разливаясь по телу такой же хмельной истомой,
Как горячие взгляды и смех удальцов заезжих,
Что клялись воротиться, да канули в сумрак тёмный.