Поэма моя, пойми меня,
зову я тебя: приди,
но только зову не по имени,
не знаю его...
В груди
все сжалось от зноя вечного,
зря бога бесчеловечного
молю, чтобы дал дожди,
где жалость? - сгорю я свечкою,
мне бог говорит: "не жди",
вновь слышен мне солнечный звон,
тревожит мне душу он,
зной сзади и впереди...
Я словно иссохший газон,
пою без конца стон-зонг,
а мне бы под дождь, под зонт,
но нет в небе туч, гляди,
безоблачен горизонт,
бьет солнечный луч, иди,
иди отыщи-ка тень,
вновь в городе жаркий день,
и солнцу палить не лень,
ах, ветер, пощекоти
и дай мне прохлады сень,
не можешь? - к чертям кати.
Пытаешься передуть,
списать ты поэму о зное,
ты спишешь, я перейду
и стану писать иное.
Никак вам не поспеть за мной,
всем тем, кто занят плагиатом,
и так, как я не спеть про зной,
стих расщеплю я, словно атом,
и вставлю вдруг в него верлибр,
имею право в том свое,
какой мне выбирать калибр,
какое выбирать ружье,
чтоб выстрелить стихом,
мой выбор он только мой,
вам ясно все?
Пусть бог от зноя нас спасет
и зной не давит, словно глыба,
нам бог подарит звон улыбок
и брызг дождя, как колесо,
пусть солнце хоть на время скатит,
оно сожгло уж все здесь, хватит
прохладу ветер принесет,
нет луж и некому лакать их,
жалею я бездомных псов...
Бог время понапрасну тратит
и нам прохлады не дает,
и трудно двигаться вперед,
и в три ручья струится пот,
я - как рисунок на плакате -
он жертва спида, от такого вида,
наверно, оторопь берет,
и жжет меня опять обида,
и солнце вновь безбожно жжет,
жить невозможно, все разбито,
когда же с неба дождь польет,
ты ждешь его, но карта бита,
ты - как засохший бутерброд...
Жаркий полдень, плывет тишина,
только стрекот от швейных машинок,
шьют кузнечики саван из зноя,
ткань его плотно мир облекает,
прилипает к горячему телу,
и ее невозможно нам сбросить,
и порвать невозможно никак.
Тяжко мне, я клонюсь, как цветочек,
под пятою железного солнца...
Бог, послал бы живительной влаги,
в жутких трещинах стынет земля,
лик ее старят эти морщины,
напои, снова помолодеет...
Бог, ну мы же с тобою мужчины,
объясни - из какой ты идеи
вновь унять не желаешь жару?..
Вот и снова пошли не верлибры,
но я сам выбираю калибры,
что хочу я в стихи, то беру,
рифмы носятся, словно колибри,
как ловить их? - жара по утру,
сил уже не осталось для ловли,
обнимает усталость меня,
как же я новый стих приготовлю,
весь обуглюсь вновь, как головня.
Знаю, что нет мне спасенья от зноя,
но выхожу я в дорогу, так надо...
Где заблудилось ты, время иное?
Бог, что случилось, где наша прохлада,
как скажи сбросить мне бремя сквозное?
В сердце вопросы и злая досада,
глупые просьбы, напрасной виною
маюсь, а рядом ни леса, ни сада.
Стал бы такое описывать Бродский,
наш русский зной, нет он воды Венеций
в строчках воспел и надел свой венец им,
я ж догорю огоньком папироски,
очень несмел, сочиняю наброски...
Зной городской, мне бы хоть в деревенский...
Там не бензином, брат, пахнет, а травами
и по звончее стрекочут кузнечики...
Сердце наполнено злыми отравами,
мне бы в деревне сидеть на крылечке,
в домике том, что почти что у речки.
Пусть бы по речке там уточки плавали,
выйду в лесок, пусть, как автоответчики
мне сообщают кукушки забавные
сколько мне жить остается на свете...
Зной городской, злое марево плавное,
главное, что ведь не дует и ветер,
нынче от зноя сознанье расплавлено,
кончится зной, или нет кто ответит?
Выйти отсюда бы в дальнее плаванье,
только нет судна, в меня солнце метит
связкой лучей, словно связкой ключей,
светит оно вновь еще горячей,
и мне прохладной надежды не встретить.
Самое страшное - это автобус,
зуд потных тел, пот стекает, как Волга,
сохнет земля - старый сморщенный глобус,
я б не хотел, чтобы зной длился долго.
Эта жара, нам, брат, как испытание,
ехать в автобусе душно проклятом,
я потеряю свое воспитание,
как я не знаю, но выражусь матом,
где же покой? - зной плывет городской,
я утираюсь напрасно рукой,
сам расщепляюсь, как будто я атом,
пот натекает соленой рекой,
капельки пота вновь падают градом,
ах, никакой мне не надо награды,
кроме хмельной и манящей прохлады,
дайте ее, я расстанусь с тоской.