Что там сейчас на любимой твоей волне,
на радио, растворяющем белый шум?
Там тишина. Там звучит тишина, а в ней
мальчик всё шепчет: Господи, я прошу…
И снег вырастает торжественный, как собор,
и тает бесследно на детских твоих щеках.
Но кто ты такой и бывал ли самим собой,
танцуя под мерную мантру Часовщика?
Тик-так, ускоряется танец, тик-так, тик-так.
Шаг… и обрушится небо, как ветхий дом,
в небыль обрушится, стоит лишь сделать шаг,
ибо текучая вечность во всём, во всём.
Только мгновеньем живёшь, только им одним,
лишь по мгновенью и чуешь: болит, болит.
Значит – живой. Остальное лишь белый дым,
призраки памяти, небытью ставший быт.
Будто и не было быта, лишь Бог и боль –
вот что с тобой остаётся сейчас и здесь.
Рано ли, поздно ли время трубит отбой,
как избавление, словно благую весть.
Что там звучит на любимой твоей волне,
слышен ли шёпот, грядёт ли слепящий снег?
Если теперь человеку ещё больней,
значит, всё ближе к Господу человек.