Снова в кабаке, забравшись в угол,
Липким взором разбираю шлюх.
Снова пьяной девкою обруган.
Снова угощаю побирух.
Насвистела ль птаха спозаранку.
Ворон ли накаркал, пролетав.
Но вовсю влечет меня изнанка.
Ею и прокиснул в кабаках.
Может, зря читаю этих женщин,
Презирая блеск продажных глаз.
Не напрасно ли к любви небрежен
И прохладен с нею всякий раз.
Вызов ли волнует губ доступных,
Зазывает ли дурной парфюм?
Разве мало был я безрассуден?
Что же вновь бросаюсь наобум?
Не Аврор ищу ль с "Санси" на шее,
Дерзко шляясь в смелых декольте?
Жду ли, на плечах зардевши белых,
Зов без сердца сгинуть во грехе?
Друг пустой, дела твои пустые
Раз увяз среди распутных Маш.
Раз манят их платьица цветные,
И под глазом не смущает бланш.
Дракою незримой обессилен
С прожигающей до язв чумой,
Я в уста бросаю несчастливым
С губ охапки цвети неживой.
Кто же эта злая ворожея,
Кто же этот черный чародей,
Что толкнули в омут, не жалея,
Что душою сделали бедней?
Взор сощурил - вижу по-над урной
Тихо стелет невесомый дым.
Не сошел ли образумить дурня
Добрый дух, прописанный святым?
Нет, и нет. Напраслина тревожит.
Насквозь прокажен. Не излечить.
Чистое давно уже не может
Вырастить под сердцем слово стыд.
Насвистела ль птаха спозаранку,
Окунаться в чувственную хлябь?
Или прикипеть душой к изнанке
Ворон мне накаркал, пролетав?